решаясь выйти на улицу, и тупо ждал следующего дня.
Севодняева. Когда цепочка нулей обозначила начало новых суток, Севодняев
коснулся пальцем кнопки и увидел, что декабрь кончился. Наступил
постдекабрь - тринадцатый месяц года.
его в себя холод. Батареи в комнате медленно остывали. Севодняев пощелкал
выключателем - света тоже не было. Водопроводный кран ответил шипением и
бульканьем уходящей вниз воды. Голубые венчики газа вспыхнули было как
обычно, но скоро давление в магистрали упало, огонь погас.
меняться дни и месяцы, но новый год не наступит. Он останется один, а жить
будет все труднее. Пока длился декабрь, в домах топили. Кто топил - это
вопрос другой, но положено топить, и топили. Подавали электричество,
качали воду. В постдекабре таких услуг не предусмотрено, а морозы обычно
стоят суровые.
выстудилась, изо рта шел пар. Севодняев натянул на себя все, что можно из
верхней одежды и потопал на улицу искать теплого пристанища.
круглую печку буржуйку. Потом вместе с печкой перебрался в чужую квартиру
на первом этаже.
только мог заложил стены подушками, но все равно мерз.
входить в служебные помещения и опустошать замершие холодильные камеры.
Потом наступил период бессмысленного хулиганства, когда Севодняев принялся
громить все, до чего мог дотянуться. Но чаще он просто сидел, глядя на
браслет, и ждал, пока пройдет время, которого прежде так не хватало.
которому вообще нет названия.
вернувшихся откуда-то людей, но просто пошел посмотреть. Мороз спал,
начиналась оттепель. Ночное небо, не по зимнему черное, пугало близким
космосом. Тающие строчки метеоров чертили дорожки среди звезд.
сейчас тоже могут быть, почему бы и нет, никто ведь не видел, как тут
живется, в пятом квартале."
где-то за домами. От глухого удара подпрыгнули стены, посыпались стекла.
Со страху Севодняев присел, недоуменно взглянул на небо. Огненные капли
беззвучно струились из зенита. Еще один болид с гулом рассек воздух и ушел
за горизонт.
подавляя бессмысленное желание забраться под кровать. Утром, едва
рассвело, Севодняев был на улице. Осторожно пробираясь вдоль домов, он
заглядывал во все дворы, искал бомбоубежище. Особых разрушений он не
заметил, хотя откуда-то упорно несло гарью.
решеткой. Вокруг куба были навалены заледеневшие сугробы. Попасть внутрь
Севодняев не умел, к тому же вовремя понял, что если его засыплет в
убежище, то никто не придет на помощь.
спокойно шагал посреди мостовой. Все равно, от судьбы в подворотне не
спрячешься.
и еще в середине второй недели каменный дождь начал стихать.
Ураганный ветер перемешивал в воздухе снежную кашу, которая тут же
растекалась талой водой. Мокрые сугробы, наметенные сквозь разбитые окна,
кисли в квартирах. Взамен хондритовых дождей страшного двухнеделья, ветер
начал хлестать дома ветками, сорванными где-то листами железа, всяким
мусором. Город стремительно разрушался.
улицы превратились в ледяное поле. По успокоившемуся небу гуляли северные
сияния.
Часы! Вот что увлекало его больше всего на свете. Ведь это они отделили
его от остального человечества и молчаливо увлекают в неведомое Никуда.
Севодняев вовсе перестал снимать часы, целыми днями он сидел и разглядывал
их. Лишь иногда мелькала у него недозволенная мысль: а что если
"Электроника" досталась бы обычному человеку, который всегда ладил со
временем? Неужели они шли бы нормально, торопили хозяина или успокаивали,
но не заставляли? Были бы советчиком, а не погонщиком? В такие мгновения
казалось, будто ремешок впивается в запястье, сдавленная кисть синела,
наливаясь венозной кровью.
живые звуки: стук шагов, ветер, удары падающих с карнизов сосулек
слышались как сквозь вату, зато воздух наполнился отзвуками былой жизни.
Играла музыка, хлопали двери, звучали голоса. Прислушавшись, можно было
разобрать, как невидимый диктор читает последние известия далекой
августовской или октябрьской поры.
создавалась иллюзия жизни, но потом потерял к нему интерес. Сходил,
правда, на завод. В разоренном непогодой отделе звонили телефоны,
слышались знакомые голоса, пересказывавшие давно знакомые вещи. Севодняев
сидел нахохлившись и поплотнее запахнувшись в шубу. Но скоро ему все
надоело, и он ушел. Своего голоса услышать ему не удалось.
пополнить запас консервов. Все остальные продукты на складах уже давно
испортились. Однако, и дома спокойной жизни не получилось. Квартира, в
которой поселился Севодняев, оказалась очень шумной. Телевизор вопил
целыми днями, по ночам плакал младенец, а молодые супруги, жившие здесь
когда-то, слишком громко обсуждали личные проблемы. К тому же, с приходом
новой оттепели, сверху начала просачиваться вода.
метровыми стенами лучше сопротивлялись разрушению. Пятого семнадцатебря
Севодняев отправился на поиски. Хотел выйти с утра, но сначала залежался в
постели, глядя на часы, потом долго собирался, потом вспомнил, что забыл
поесть. Вышел из дома далеко за полдень.
подтаявшего льда, Севодняев шел по самой середине мостовой. Лишь иногда
звук автомобильного мотора заставлял его отпрыгнуть на тротуар. Севодняев
злился, пытался не обращать внимания на шум, но у него ничего не
получалось, прочный инстинкт горожанина был сильнее.
не нашедший, торопился вернуться к себе. Мест, по которым он шел,
Севодняев не узнавал - громады домов давно перестали ассоциироваться у
него с городом, в котором он когда-то жил.
подворотне, затем остановился и выругался. Незримые шины прошелестели
мимо.
интересно, что там происходит, вернее, происходило когда-то.
юношеский басок.
истошное: "А-а-а!..". Севодняев расхохотался. Ведь это он сам кричит,
спасая от гибели часы, электронную гадину, которая не сумела потеряться и
не могла испортиться, и вот, из мести затащила его сюда!..
Надо выбросить их, и тогда все вернется.
поддавался, а в руке вспыхнула и запульсировала нестерпимая боль. Тогда
Севодняев кинулся в серый сумрак двора, стремясь увидеть, в чем же дело,
почему часы не снимаются.
с кожей, корпус пустил в плоть металлические метастазы корней. По экрану
безучастно бежали угловатые цифры.
кирпичной стене, размахнулся, чтобы разбить чудовище, а там - пусть хоть
конец света...
мягким вечерним светом, совсем как в ту эпоху, когда город был полон
людей.
Распахнул дверь бабушкиной квартиры, ворвался в комнату.
лампа, на полках выстроились слоники и собачки. И лишь один звук нарушал
бездонную тишину. Железный будильник, стоя на голове, громко отщелкивал
секунды.
приглушенный кружевной салфеткой, показался набатом. Этот треск когда-то