Чтение 3–й страницы книги ~Один из многих на дорогах тьмы...~

Она проснулась в слезах и встала с постели. И с тех пор она зажигала
в молельной два поминальных огня - один для Энраса, один - для Другого.

3.ТОРКАС

На исходе ночи, едва просветлело, Торкас с Тайдом были на горной
тропе. Самый добрый, самый надежный час между жаром дня и ужасом ночи,
когда все живое торопится жить. Добрый час для охоты; они вдвоем загнали
тарада, и Торкас прикончил его ножом.

Торкасу шел семнадцатый год; он был суровый и молчаливый, рослый и
сильный не по годам. И пока Тайд освежевал зверя, он стоял на самом краю
утеса над долиной, всплывающей из тишины.

Он будет правителем этого края, потому что у Вастаса нет сыновей. Он
это знал; это было совсем не важно. И сила его, и храбрость, и личный
воинский знак - кто может похвастать этим в такие годы? - тоже не много
значили для него. Он просто такой, какой он есть, и это дается ему без
труда. Но есть и другое, которое не дается. Томительное тревожное ощущение
второго, не настоящего бытия. Как будто он жил и прожил, и забыл, и снова
живет все то же десятый раз.

Как будто он - не он, не только он. Опять оно поднялось изнутри: мир
ярче, резче запахи, тревожней звуки. И что-то - черное, знакомое, чужое -
смерть? Тень за спиной. Упорный взгляд, назойливое вкрадчивое
приближение...

И он отпрыгнул. В единственный оставшийся миг он отпрыгнул назад,
схватил за шиворот Тайда, отшвырнул его за скалу и прыгнул вслед. И лавина
камней обрушилась на утес, на то место, где он стоял и где Тайд свежевал
тарада. Камни бились об их скалу, отлетали, гремели вниз, и он чувствовал
на губах эту тягостную улыбку безнадежного торжества.

- Сын бога! - тихо промолвил Тайд. - Воистину длань судьбы над нами!
Мальчик мой, за что тебе это?

Глаза в глаза - и серая бледность легла на его лице. Тайд ходил за
Торкасом с малых лет, он учил его ездить верхом и драться; крепкий мужик
на пятом десятке, но для Торкаса он был стариком.

- Не бойся, - сказал Торкас. - Я не спрошу.

Их дормы остались внизу, у начала тропы, и, вскакивая в седло, он
снова взглянул на Тайда. Глаза - в глаза и не единого слова. И это значит:
из тех, что посмеют ответить, я должен спрашивать только мать. И это
значит: мне незачем торопится, до вечера я не смогу увидеть ее.

Ему было незачем торопится: еще загадка ко многим загадкам. Она
отлично легла к другим, и сразу все стало почти понятно.

Я не знаю, как зовут мою мать.

Вастас, владетель Такемы, зовет мою мать _т_о_о_м_и_, женою старшего
брата, - но у Вастаса нет братьев.

А все в доме, даже жены Вастаса, называют мать госпожой - и в лицо, и
за глаза. В детстве я думал: "госпожа" - это ее имя.

Я не знаю, кто мой отец. Вастас зовет меня сыном, но это не так... Я
знаю чуть не с рождения, что Вастас - не мой отец, хотя любит меня, как
сына.

Суровое вдовство матери и то, что она не стареет. Она красивее всех
женщин Такемы, но кто из мужчин пытался прислать ей дары?

И странные сны, где меня всегда побеждают. Всегда я дерусь с одним и
тем же врагом, и он всегда успевает меня прикончить. И тусклая память о
непрожитой жизни. Какие-то сказочные города, чудовища, огромные реки...

Кто этот бог, что бросил меня и мать? И что во мне так встревожило
Тайда?

В доме Вастаса свято блюли старинный обычай. С десяти лет Торкас жил
среди воинов на мужской половине, и _р_а_о_л_и_ - внутренний дом - был
закрыт для него. Он мог попросить служанку позвать к нему мать, но это
было бы оскорбительно для нее. Только к смертному одру он мог бы ее
позвать.

Она могла бы вызвать его к себе, но это было бы оскорбительно для
него. Он был воин высокого ранга, а не слуга - только к смертному одру она
могла бы его позвать.

И оставалось лишь просить у Вастаса позволения пройти вместе с
матерью во внутренний сад.

...Дворик, где пахли цветы и журчала вода, и деревья еще не осыпали
вялые листья. Серый сумрак висел среди серых стен, и мать была все такой
же девочкой в черном.

Кем он был, этот бог, который оставил ее?

- Мама, - сказал он тихо, и голос его задрожал, потому что эта
девочка - все равно его мать. Она его родила и кормила грудью, и, пока
могла, отгоняла страшные сны. - Мама, - спросил он, - как твое имя?

Снизу вверх она глядела в его глаза, и в огромных ее глазах было
черное горе.

- Еще не время, Торкас, - сказала она.

- Мама, - сказал он, - я уже многое понял.

Черное горе стояло в ее глазах, но голос ее был тверд и спокоен:

- Догадываться - не значит знать. Нет, Торкас, - сказала она. - Не
торопись. Побудь еще моим сыном. Мальчик мой, - нежно сказала она, - не
покоряйся, будь сильнее судьбы! Разве Вастас не любит тебя? В самый черный
час он спас меня. Он заботился о тебе и воспитал, как родного сына. Разве
ты не обязан отдать наш долг? Служи ему, защищай, унаследуй Такему и
сбереги от врагов!

- Мама, я должен знать! Я выберу сам, но я должен.

- Выбора не будет, - сказала она.

Стоят и смотрят друг другу в глаза рослый воин и хрупкая женщина в
черном. И только глаза их похожи - как мрак походит на мрак, огонь - на
огонь и вечность - на вечность.

- Мое имя Аэна, - сказала она. - Я дочь Лодаса, одного из Двенадцати.

- Двенадцать?

- Двенадцать соправителей Ланнерана, - ответила она без улыбки. -
Твой отец был Энрас из рода Ранасов, третий по старшинству. Он был
человеком, но его сделали богом. Больше я тебе ничего не скажу.

Она повернулась и ушла, и он остался один. И он подумал: почему она
моя мать? Почему другой такой нет на свете?

4. ВАСТАС

Лет десять, как он перестал ночевать в _р_а_о_л_и_. С тех пор, как
начались страшные ночи. Слишком долго его вызывать из раоли, не то, что из
комнат в Верхней башне.

А, может быть, вовсе не в этом дело. Жены его стареют, как и он сам,
а _О_н_а_, та, которую он так поспешно назвал сестрою, та, между которой и
им только его честь и его слово...

Даже горечи нет в мимолетной мысли, как нет в нем сейчас волнения
плоти. Он сидит, высокий, все еще сильный; лишь седина облепила виски и
морщины легли возле губ.

Жалкий огонь светильника корчится на столе, никнет и мается в
тягостной духоте. Не хочется думать о раскаленной постели. Не хочется
думать о том, что бродит вокруг. С тех пор, как наш край запрудили ночные
твари, Такема в осаде каждую ночь. Пока мы заставили их присмиреть. В
последнюю вылазку Торкас не дурно их проучил...

И чуть раздвинулись угрюмые складки у губ, чуть смягчился
пронзительный взор. Торкас - не дитя моих чресел, но дитя души моей, сын
бога - и все-таки он мой. Он будет великим воином, и пусть иссякнет мой
род, но не иссякнет слава Такемы...

Торкас... Все мысли о нем, и Вастас не вздрогнул, когда сам Торкас
вдруг встал на пороге.

- Что случилось? - спросил он. - Тревога?

- Нет отец.

И непонятное беспокойство: слишком мягко он это сказал. Торкас -
суровый не по годам, он умеет таить свои чувства...

- Отец, - сказал Торкас и встал перед ним, и огромная черная тень
потянулась под кровлю. - Я хочу тебя спросить.

- Что? - спросил он угрюмо. Неужели это свершилось? Неужели бог
отнимет его?

- Я уже кое-что знаю, - сказал Торкас. Он дождался кивка и сел, и
печальный огонь лампадки ярко вспыхнул в его глазах. - Я спросил у матери.

- Аэна - мудрая женщина, - грустно ответил Вастас. - Если она сказала
- значит пора.

- Мой отец - ты, - сказал Торкас. - Ты меня вырастил и воспитал. Тот
другой - только имя. Но все равно я хочу узнать...

Мгновенная ярость: я не позволю тебе ожить! И твердая горечь: я уроню
себя, если солгу. Бесчестно соперничать с мертвецом, а превыше чести нет
ничего.

- Это не только имя, - ответил он. - Это было последней нашей
надеждой... или предпоследней, мне этого знать не дано.

- Он сделал мать несчастной!

Да! Подумал он яростно, и я его ненавижу! Но ответил честно, как
подобает мужчине:

- Его просто убили, Торкас. Не думаю, чтобы он желал ей такой судьбы.

- Так кто он был: человек или бог?

- Человек, но его сделали богом. Погоди, Торкас, - сказал он устало,
- давай я расскажу тебе все. Я видел Энраса дважды, - сказал он, - но не
мог с ним говорить, потому что был в Ланнеране тайно.

- Почему? - спросил удивленный Таркас.