Чтение 3–й страницы книги ~Комната невесты~

В меньшей мере, но это касалось и девушек...

Так вот: женишок был семипудовый, а невеста - в плотно облегающем
платье с вышитыми кистями рябины - тонкая и гибкая, как рябиновая ветвь.
Ее руки с нежно светящимися розовыми короткими ногтями дремали на пухлых
плечах избранника. И фата просвечивала розовым, затуманивая лицо.

Я дождался, когда невеста легким движением рук откинула на волосы фату
и сказала мягко, певуче:

- Милый, только не обижайся, но я устала от грохота. Можно, я немного
отдохну? У себя, ладно?

- Тебе нельзя уставать сегодня, - хохотнул он и обнажил частокол белых
узких зубов. - У нас впереди целая ночь.

- Я отдохну чуть-чуть. Минут десять-пятнадцать.

Ведь впереди целая ночь, - отвечала она и вновь опустила светящееся
облачко фаты. Тут я заметил в темном углу, где оркестр, овальную дверцу и
буквы полукругом, тот же цветной вензель, что и на входе:

Комната невесты

К этой двери и поплыло платье с рябиновыми кистями, а женишок потопал к
столу, где его встретил разбитной собрат с чашей амриты и присловицей,
сопровождаемой подмигиваньем: "Жених и невеста поехали за тестом, тесто
упало, невеста пропала". Оркестрик бесновался уже без ведьмы.
Поскрипывающий робот вновь открыл мне ту же дверь. Я спустился с крыльца и
обогнул терем. Вишни начинали свое шествие на холм прямо от черных угловых
окон. Под ногами дрожала от сырости трава, приникала к земле в поисках
последних капель тепла.

Я встал под молодую вишню перед оконцем. Блеснуло за стеклами сияньице
фаты. Невеста раскрыла створки, но не сразу, потому что искала на ощупь
задвижку, а включать свет ей, наверное, не хотелось. Она склонилась перед
распахнутым окном, положила руки на пылающий лоб и так замерла.

- Гори, гори ясно, чтобы не погасло, - прощебетал я голосом ласточки.

Невеста подняла голову, опустила руки на подоконник, пристально
вглядываясь в сад. Потом сказала шепотом:

- Кто-то из наших навострился говорить по-птичьи.

Никак Алена Седугина. - Она вздохнула. - А может, показалось...

- В небе солнце показалось, как коврижка, разломалось, - протенькал я
синичкой и, когда невеста изумленно раскрыла глаза, добавил своим голосом,
спокойно, чтобы не напугать: - Совет да любовь, прекрасная невестушка.

- Спасибо, - отвечала она, хотя и вздрогнула. - Вы кто? Голос такой
старый, и в саду ничего из-за туч не видно. Только контуры вишневых
деревьев.

- Вот вишни и спрашивают невесту. Скажи: твой это суженый?

- Мой суженый? - задумалась она. - Чей же еще?

- На веки вечные? До смертного часу? Единственный в мире?

- Зачем вы так любопытствуете? - сказала невеста и смутилась.

- Вишни тебя пытают: это он? Единственный? Во все времена?

- В какие во все?

- Была же ты в мыслях невестой в далеком прошлом? Ну хоть при Иване
Четвертом, хоть при Великом Петре? Конечно, была. И в просторы грядущего
мысли о суженом посылала?

Она задумалась.

И тогда - запястье левой руки к плечу, ладонь на отлете - я высветил на
ладони полусферу - подобие опрокинутой хрустальной чаши. За стенами чаши
венчал светел месяц свод звездных покойных небес, и струилась, блестя
перекатами, древняя Нара-река меж хмурого воинства елей по берегам. И
вызванивали железными боталами кони в ночном, и лучина теплилась в избушке
с краю деревни, на взлобье холма, на полугорке, возле реки. А за горою, за
выпасом, на поле средь озимых стоял отрок в лаптях, в портках и рубахе
холщовой почти до колен.

- Встану я и пойду в чисто поле под восточную сторону, - причитал
отрок. - Навстречу мне семь братьев, семь ветров буйных. "Откуда вы, семь
братьев, семь ветров буйных, идете? Куда пошли?" - "Пошли мы в чистые
поля, в широкие раздолья сушить травы скошенные, леса порубленные, земли
вспаханные". - "Подите вы, семь ветров буйных, соберите тоски тоскучие со
вдов, сирот и маленьких ребят - со всего света белого, понесите красной
девице Марине в ретивое сердце, просеките булатным топором ретивое ее
сердце, посадите в него тоску тоскучую, сухоту сухотучую, в ее кровь
горячую, в печень, суставы, чтобы красная девица тосковала и горевала по
мне, рабу божьему Ивану, все суточные двадцать четыре часа, едой бы не
заедала, питьем бы не запивала, в гульбе бы не загуливала и во сне бы не
засыпывала, в теплой бане-паруше щелоком не смывала, веником не спаривала,
и казался б я ей милее отца и матери, милее всего рода-племени, милее
всего под господней луной..."

Точно туманом подернулась чаша. А когда прояснилась сызнова - сидели
уже жених и невеста на вывороченном тулупе за столом свадебным, и
дружко-затей;!ик щелкал бичом за стеной, молодых от чар оберегая, и в
сеннице, где им предстояло впервые возлечь, калену стрелу утверждали уже в
изголовье, и, прежде чем чашу заздравья испить, величали сватья молодых,
предрекали богатство и счастье, и похаживал возле сенницы бородач
востроглазый, поигрывая топором: "Эге-гей, сила дьявольская, берегись, к
молодым жавороночкам нашим - не подступись!" Но не боров семипудовый
лобызал свет-невестушку в сахарные уста, не про него стрела утвердилась и
топорик на клонящемся солнце лучами играл. Другому судьба нагадала
медвяную выпить росу.

Другому счастливцу, другому...

Ах, на Наре то было, на Наре, на тихоструйной реке.

- Да как вы это делаете? - раздался ее испуганный голос. - Там у вас на
ладони, дедушка, я. Хоть и маленькая, но живая... Так про этот, что ли,
сюрприз намекал мне Боря? Почему вы ни слова в ответ? И зачем погасили...
ну... эту... хрустальную?..

- Что ответишь, невестушка, вишням? - спросил я.

- Погодите, закрою комнату на ключ, - отвечала она заговорщицким
шепотом, и до меня донесся стук каблучков.

- Ой, она уже заперта, - в раздумье сказала она, возвратясь к
подоконнику. - Хотя вроде бы я не закрывала...

Именно сейчас тот, кто сидел за рулем элекара, убедился, что к самолету
безнадежно опоздал, и, глядя в почти прильнувшее к земле небо, предвидел
крупные неприятности со стороны зловредного Куманькова.

- Кто вы? - спрашивала невеста с вытянутой над подоконником рукой, как
бы придерживая незримую занавеску и силясь меня рассмотреть. - Я заметила
волосы до плеч, спутанные и седые. Кто вы, дедушка?

- Стерегущий вишню, - сказал я.

Она сразу обрадовалась.

- Значит, здешний сторож? Я слышала, ваша профессия вымерла еще в
прошлом веке. Теперь повсюду электронные стражи.

- Я не электронный.

- Наверное, нет... Отчего вы ни разу не взглянули себе на ладонь... ну,
там... где мы с Иваном... в стародавнее время... как я девочкой еще
мечтала...

- Мне не надо туда смотреть, - сказал я.

- Почему, дедушка?

- На правду, как и на солнце, во все глаза не глянешь.

Невеста вздохнула.