встречаться с Ниной и Сергеем Ивановичем.
девушка в блестящем, платье, да в самом конце матрос с красной повязкой на
руке нагнулся возле лебедки.
светящейся стеною. С берега доносилась тихая музыка.
вскрикнула девушка. Он вздрогнул и повернулся в ее сторону. Девушка,
неестественно выпрямившись, смотрела на город.
как сильно близорукий человек, или ребенок со сна, и не узнавала, пока он
не подошел... Это была Валерия. В ее широко открытых глазах застыл ужас.
ее дрожали.
обыкновенное - гирлянды огней ночного города.
указывает и отшатнулся...
глазах на мгновение стало темно. Затем медленно проявилось багровое небо и
темный город, но город был уже не тот, что несколько секунд назад, и
разница заключалась не только в отсутствии освещения. Когда глаза привыкли
к темноте, стало видно насколько изменился силуэт города: дома, до этого
сиявшие, как кристаллы, проплывали теперь мимо плоскими, бесформенными
глыбами с зазубренными контурами и светлыми проемами окон без переплетов.
Город горел...
бежал? Зачем? Прятался или хотел предупредить, позвать? На эти вопросы он
позже не смог ответить, и в душе на всю жизнь остался неприятный осадок,
как от тайно совершенного неблаговидного поступка. Но он остановился, не
добежав до трипа: окна на берегу в домах вспыхнули все одновременно,
словно одна рука прикоснулась к тысячам выключателей. И никакого пожара!
смеяться: ей неплохо удалось внушение. До чего же глупо! А ведь мог
предполагать, что подобное возможно от такой экзальтированной девчонки,
как Валерия. Но нужно отдать должное - она мастерски, даже артистично
провела сеанс. Такое можно пережить только в биофильме.
спичка сломалась. Спокойнее! Сделай вид, что шутка тебе понравилась, что
ты принимаешь игру. Не драть же ее за уши, хотя подобные сеансы внушения
не разрешается проводить без обоюдного согласия. Но почему она не смеется?
Предчувствие чего-то недоброго стало надвигаться на Андрея бесформенной
массой. Он снова подошел к ней, и снова перехватило дыхание...
низком холодном небе. Ни о каком внушении не могло быть и речи. Андрей
схватил Валерию за руку и потянул за собою в сторону.
отсвечивал матовыми поверхностями зданий, снова был живым, знакомым,
наполненным светом и музыкой. И вблизи все было прежним: теплоход носом
срезал пологую волну, и она гладкая словно из парафина, медленно
перекатывалась в темноту. На шлюпочной палубе показывали старый фильм,
дежурный матрос перешел ко второй лебедке.
приходившей в себя Валерии. - Просто освещение... и угол, под которым
смотришь...
говорить, чтобы хоть чем-то заполнить ту пустоту, которая образовалась
после происшедшего, похожего на ночной кошмар.
недоумения, растерянности и страха - когда зайдя в тесную и душную каюты
яхты, чиркнул спичкой, чтобы прикурить. Сразу же а лицо ему ударило чем-то
красным и мягким как подушка, а в ушах лопнули сотни электрических ламп.
Он так же, как и сейчас, приходил в себя, бесстрастно наблюдая, как через
треснувшее стекло выходил сизый дым, но тогда, в свежевыкрашенной каюте,
все было объяснимо и логично, а здесь совсем другое, от него не зависящее,
но чем-то запоминающее тот взрыв, и у него пока нет на этот счет никакого
мнения.
шага... И снова багровое небо и черный горящий город. Но уже не так жутко,
когда знаешь, что нужно сделать всего четыре шага, чтобы снова попасть в
привычный и светлый мир.
поднялся столб воды... Затем второй, третий, но уже ближе к теплоходу.
Андрей не сразу догадался, что это, а когда понял, то уже не был в
состоянии сделать назад ни шагу... По теплоходу стреляли.
реке хлестал чудовищный дождь. Последний столб поднялся прямо у борта,
закрывая собою берег и небо. Рядом вскрикнула и прижалась к нему
Валерия...
опустился вниз, открывая знакомое небо, знакомый берег, знакомые дома.
Свет из окон, казалось, источал тепло. Мимо проплывали и превращались в
светящуюся пунктирную цепочку сигнальные огни. С берега все еще слышна
была музыка.
нижнюю палубу, тщетно пытаясь еще раз отыскать ту одну единственную точку,
с которой все казалось другим, непонятным и странным. Видение больше не
повторялось, и с каждой секундой оно блекло в сознании как неясный сон.
фильма, и туристы стали спускаться вниз по крутым трапам.
сигаретой. Что это было? Мираж? Самовнушение? Групповой гипноз? Он не
знал. Биофильм отпадал: для его аппаратуры потребовалось бы два таких
теплохода. Но не это главное...
"что-то" - очень важное и ему необходимо время, чтобы во всем разобраться.
Он словно заглянул в чужую память, чужое воспоминание, и теперь смотрел на
себя как бы со стороны, как смотрят из самолета на желтую ленту летней
дороги, по которой медленно - медленно, почти неразличимо на глаз,
движется одинокий путник, и этот путник - он сам, и это ему так хочется
умыться в тени после пыльной и жаркой дороги. У него было чувство как у
человека, вскочившего на ходу не на свой поезд: он знает, что едет совсем
не туда, что а противоположной стороне, на маленькой станции, та, ради
которой он так спешил, будет ждать его только семь минут - семь минут,
пока будут стоять рядом их встречные поезда. А он сидит в пустом купе,
хотя время еще есть, - только выпрыгни на откос, или рвани в крайнем
случае стоп-кран, - но он сидит, тупея от своей беспомощности и
трусости...
конечно смысле, и теплоход здесь не причем. Теплоход и Нина - как
следующая остановка совсем другого поезда, в котором он едет непонятно
куда. Но он сумеет оставить в прокуренном купе свой бессмысленный принцип
несуразности, свои так нигде и ненапечатанные рассказы, в которых
вымученные сравнения все вместе не стоят одних "упругих чаек" Валерии. Он
сумеет выпрыгнуть на стремительно набегающий ракушечник откоса!
и вылетит. Куда? Там будет видно. Лишь бы подальше от всей этой бутафории,
нарочитости, красивых, но чужих женщин. Жизнь грохочет мимо
перекрещивающимися балками мостовых ферм, и ему необходимо попасть на свой
поезд.
лежат кронами на проезжей части, поэтому так жарко и полуторка прыгает,
словно по ребрам высохшего ископаемого животного. Брезентовый верх кабины
накален так, что это чувствуется локтями даже сквозь ткань пиджака. Снизу
поднимается резкий запах раздавливаемых листьев. Кто-то берет его за плечо
и, дыша жаром в затылок, шепчет: "Вставай". Он поворачивает голову. Сзади,
широко расставив ноги на подпрыгивающей площадке кузова, стоит мертвый
Петренко, и губы у него не шевелятся, когда он шепчет, а лицо как гипсовая
маска - белое и неподвижное. Вздрогнув, он сбрасывает его руку с плеча и
стучит ладонью по верху кабины, но полуторна продолжает прыгать.
"Вставай!" - доносится сквозь хруст ломаемых веток. Он наклоняется через
передний борт и заглядывает внутрь кабины. Там никого нет...
окончательно просыпается.
Флинт Эрик
Прозоров Александр
Круз Андрей
Каменистый Артем
Акунин Борис
Зыков Виталий