Чтение 3–й страницы книги ~На Темной стороне~

Водитель мерса, крепкий мужчина средних лет с небрежной улыбкой подал через поверх чуть приспущенного стекла документы. Эго выглядело как будто дал чаевые слуге-негру из племени мамбо-юмбо.

Ц отступил на шаг, оглядел крыло. Ни малейший следов, ни царапины, словно крыло бронированное. Возможно, и в самом деле даже пуля не оставит царапины.

- Павел Семенович, - попросил он Бобрищева, - проверь пока этого господина на алкоголь.

Документы в порядке, еще бы не в порядке, Воробьев чувствовал беспомощную злость и тянущую пустоту в желудке. Все бесполезно. Сейчас прибудут из посольства, скажут, что это провокация, женщина сама бросилась под колеса, сотрудник посольства ни в чем ни виноват, и скажет еще с наглой усмешечкой, что вообще посольство Англии заявит ноту протеста, а наглых сотрудников ГАИ, посмевших так бесцеремонно остановить англичанина - самого англичанина! - непременно накажут по всей строгости...

Водители уже выходили из машин, возбужденно галдели. Кто-то все же уехал, остальные сбивались в группки, зло и с той же бессильной яростью, так знакомой каждому русскому, бубнили о высшей расе иностранцев, что ведут себя как в завоеванной стране и ставят всех на четыре кости, как хотят и кого хотят...

Воробьев сказал зло:

- Ставят, потому что становимся!.. Семеныч, что с алкоголем?

Бобрищев развел руками:

- Отказывается. А задержать не можем, у него дипломатическая неприкосновенность.

Воробьев сказал глухо:

- Спасибо, что помог. Ладно, иди.

Бобрищев с великим облегчением спрятал трубочку и поспешно удалился. Водители галдели громче, смотрели зло, но уже так же обреченно и безнадежно как старый опытный гаишник. Кто-то громко и яростно лаял беспомощную власть, правительство, мудаков в Кремле и в Думе.

Воробьева взорвало:

- Да, беспомощные!.. Что мы можем? Ну задержим еще на десять минут, пока примчится какая-нибудь шлюха из их посольства. Еще и виноват буду! А ему даже пальчиком не погрозят! Ведь всего лишь русскую женщину сбил, не англичанку... Эх, мать-перемать. Я сейчас схожу к своей машине, мегафон нужен, а вы тут не убирайте машины, поняли?.. Вы все поняли?

Он повернулся и пошел к своей машине. Напарник, похоже, дремлет или балдеет от радио, даже рожу не высунул поинтересоваться. Да и что интересоваться, когда все предсказуемо, все уже повторяется с такой регулярностью, что впору с балкона бросаться...

Он был уже возле машины, когда далеко за спиной раздался звон разбитого стекла. Трое мужиков окружили машину иностранца, она вздрагивала под их ударами. Лобовое стекло покрылось белыми трещинами. Мужик остервенело рубил монтировкой, но стекло хоть бы хны, держалось, только все больше белело, будто посыпали мукой.

Подбежали еще двое, один совсем подросток, попытались открыть дверку. Один тут же улетел, отброшенный могучим ударом в переносицу. Спины закрыли от Воробьева драку, он старался смотреть искоса, краем глаза, а сам замедленными движениями нагнулся к окну, протянул руку и начал шарить по пустому сидению.

Напарник вздрогнул, снова смотрел вытаращенными глазами:

- Ты чо?.. Зеленых чертиков ловишь?

- Помоги, - ответил Воробьев. - вон один у тебя по рукаву бежит....

Напарник, принимая шутку, начал с отвращением хватать за крохотные хвостики и сбрасывать под ноги, но насторожился, высунул голову в окно: - Ого! Что там за шум?

- Ты сиди, - предложил Воробьев. - Я пойду разберусь.

- Давай, - согласился напарник с облегчением. - А то я какой-то сегодня усталый.

Тут же задремал, а Воробьев с дурацким мегафоном, надо же взять, неспешно отправился обратно. Толпа распалась на миг, теперь там в растерзанной рубашке вертелся англичанин. Водители разлетались под его ударами как кегли.

Воробьев услышал чей-то возмущенный вопль:

- Там он еще и каратист?

- Ах, падла!..

- Ну, тогда не взыщи...

Воробьев замедлил шаг еще больше. Двое водителей с разбитыми рожами отступили к машинам. В одной женщина с криком бросилась вытирать своему платком лицо, мужчина грубо отшвырнул ее на сидение, в руке появилась монтировка, и уже как бык бросился в драку.

Англичанин как чуял, повернулся вовремя, успел встретить блоком, монтировка вылетела из рук, а водитель с разбитым в кровь лицом еще сильнее, упал навзничь под ноги нападающим.

Воробьев уже собирался вмешаться, как вдруг еще один шарахнул англичанина монтировкой сзади. Метил в голову, но попал в плечо. Среди криков и ругани Воробьев отчетливо услышал хруст костей.

Рука англичанина повисла. Он ухитрился одной левой сшибить еще двоих. Дорогу к машине загородили двое подростков, с упоением громили ее железными прутьями, но тут монтировки появились сразу у троих автовладельцев...

Глава 6

За час до неприятного момента на дороге, когда он сбил какую-то туземку, Питер Холтштейн, третий секретарь посольства, вышел из здания в самом приподнятом настроении. Ему предстояло ехать в Шереметьево встречать Херберта, который должен передать ему кое-что, что пока нельзя доверить ни Интернету, ни даже засекреченным каналам. Все-таки дипломатическая почта пока что является самым надежным средством связи. После чего он должен отбыть в Англию, где ждет повышение, двойное жалование...

Машина неслась как ласточка над водой, все удовольствие от поездки портило только то, что дороги в Москве в самом деле как волны: машину встряхивает, руль дергается из стороны в сторону, что раздражало, а от презрением к этим жалким русским, что даже дороги не могут сделать как следует, он готов был давить их к русской чертовой матери.

Он всегда нарушал их жалкие правила, ибо белый человек - есть белый человек, это сахиб, который сам устанавливает правила, а жалкие туземцы должны следовать им. Сам же сахиб выше этих правил. Правда, туземцы это понимают по своей рабской натуре, за все время службы в Москве, а это пятнадцать лет, его ни разу еще не останавливал патруль ГАИ!

Не раз он видел, как далеко на дорогу выходил их сотрудник, вот-вот царственно шевельнет полосатым жезлом, веля припарковаться к бровке, но, увидев желтую железку с дипломатическими номерами, поспешно брал под козырек и отступал. В последнее время, правда, под козырек не берут, но останавливать по-прежнему не решаются.

Сегодня он гнал, превышая скорость, нарушая правила обгона, подрезая, проскакивая на желтый, а то и вовсе красный свет, чувствуя себя лихим и могучим сверхчеловеком в жалкой стране трусов. Из обгоняемых машин на него бросали злобно-трусливые взгляды, дважды услышал даже оскорбительный выкрик, один раз нарочито снизил скорость, дал с собой поравняться и очень внимательно посмотрел на мужика, осмелившегося гавкнуть что-то невнятное.

Он видел как краска сползла с толстой рожи, как мужик вцепился в баранку и смотрел перед собой неотрывно, страшась взглянуть на и н о с т р а н ц а. Жена русского, что сидела рядом, бросала на иностранца трусливо-умоляющие взгляды.

- Я тебя поставлю, - сказал Холтштейн громко и уверенно, - тебя и твою жену, козел! Понял?.. И буду трахать, сколько захочу.

Он захохотал, наслаждаясь силой и уверенностью, газанул до упора, его вдавило в сидение, а машина как ракета ринулась вперед по трассе, оставляя жалких русских в хвосте.

Когда его машина кого-то задела, он даже не прибавил газу. За все годы только трижды совершал наезды, но задерживали только раз, да и то сотрудники посольства обвинили власти в преднамеренной провокации. Правда, в посольстве ему напомнили, что даже туземные правила соблюдать желательно, ибо - ха-ха! - по возвращению в Англию придется туго, там будут штрафовать на каждом шагу, а за наезд угодит за решетку. Но слова есть слова: они должны такое сказать, а он обязан выслушать и даже кивнуть.

На следующем посту гаишник вышел на дорогу и сделал вялый знак остановки. Холтштейн усмехнулся, прибавил газу и пронесся так близко, что туземец вынужденно отпрыгнул.

Дорога изгибалась, впереди начала образовываться пробка. Он перешел из левого края на соседнюю полосу, начал срезать у менее расторопных, шел круто, лихо, проскакивая в миллиметре под носом этих туземцев, но впереди машины уже встали сплошной стеной.

Наливаясь раздражением, он смотрел как подошли эти тупые инспектора, бессильно полистали его удостоверение, один тут же ушел, безнадежно махнул рукой, второй пытается задержать, дурак набитый, тупица, кретин...

Он смотрел в зеркальце как тот вразвалку как беременная утка вернулся к своей машине, влез до половины в открытое окно, выставив широкий зад, что-то шарил, в славянской тупости пытаясь вспомнить, что же хотел взять...

Звон стекла заставил вздрогнуть. Машину окружили водители соседних машин. Один разбил зеркальце длинным гаечным ключом, еще двое попытались достать его через открытое стекло дверцы. Холтштейн с холодным отвращением смотрел на их потные немытые руки, молниеносно ухватил одного за кисть и ударил о край, с наслаждением слыша как хрустнуло, второй только успел открыть рот для ругани, как другой рукой Холтштейн врезал ему прямо в переносицу.

Потом он не мог вспомнить, сам ли выскочил из машины, пытаясь остановить хулиганов, что калечили машину, били по стеклам, срывали антенну, брызговики, щетки, или же его выволокли. Помнил освежающую ярость, когда начал бить прицельно, мощно. Эти ублюдки разлетались как зайцы под ударами лап британского льва, потом плечо ожгло такой острой болью, что взвыл...

... и разом протрезвел. Его окружали озверелые орущие люди. У всех в руках монтировки, гаечные ключи, обрезки труб. Он вскинул руки, защищаясь от ударов, но поднялась только одна рука. Сзади со сладострастным хаканьем ударили по печени. Свет померк в глазах, боль была дикая, режущая,

Внезапно увидел как во втором ряду выскочила высокая очень стройная женщина. Молодая, с высокой грудью, длинные рыжие волосы - она помчалась в сторону драки, толкая и расшвыривая зевак.

У него мелькнула суматошная мысль, что вот наконец-то пришло спасение, успел увидеть как женщина быстро и грациозно нагнулась, а когда выпрямилась, в ее руке была изящная модная туфелька.

И последнее, что успел запомнить, это длинный острый каблук-шпилька, что надвинулся на него с огромной скоростью.

Воробьев подошел сзади, крикнул:

- Что за шум?.. Э, вы что это такое делаете?... А-ну, прекратите это немедленно!

Англичанин был на асфальте, его пинали ногами, били под ребра, голова его бессильно моталась. То, что он этим русским свиньям молча выказывал все пятнадцать лет, они вернули, уложив в пять минут. Красивая женщина, похожая на фотомодель, торопливо воткнула изящную ступню в туфелек, стала ростом еще выше и красивее, в самом деле фотомодель или маникенщина класса люкс.

- Он хотел убежать! - сказала она с вызовом. - Мы только задержали для вас!

- Спасибо, - ответил он саркастически. - А теперь все убирайтесь!.. Вот едет их консул. Сейчас начнется...

Всех как ветром сдуло, попятились, он слышал как хлопают дверцы, взревывают моторы. Фотомодель тоже отступила, а Воробьев с брезгливостью наклонился к пострадавшему. Похоже, что этот мужик с залитым кровью лицом в самом деле не прост. Хоть погон и не носит, но как дрался, как дрался! Сперва изображал просто разъяренного хозяина шикарной тачки, но потом, когда пошли с монтировками, вдруг превратился в умелого коммандос. Если бы не шарахнули сзади монтировкой...

Краем глаза видел как вдали остановилась роскошная машина, торопливо бросил в рацию насчет "скорой помощи", вытащил из машины аптечку и принялся со славянской неспешностью, какой ее изображают карикатуристы на Западе, останавливать кровь из разбитой головы.

Сзади простучали каблучки. Он решил было, что вернулась фотомодель, но к нему подбежала сухощавая и длинноногая женщина, бледная и сухая как вобла, с короткой стрижкой.

- Что случилось? - воскликнула она с сильным британским акцентом.

- Не волнуйтесь, - ответил он участливо, - я уже вызвал "скорую помощь". Вот-вот прибудут. У нас все быстро, вы же знаете.

Она присела на корточки перед водителем. Под ним уже натекла изрядная лужа крови. Похоже, открытые переломы были не только в ключице. Воробьев дал ей нашатырь, она скривилась, сунула пострадавшему под нос:

- Питер, Питер!.. Ты меня слышишь?

Разбитые губы зашевелились, веки задергались, и тут у Воробьева перехватило дыхание. Правая глазница заполнена вязкой слизью пополам с кровью, ох эти острые каблучки маникенщиц, тут уж никакие хирурги не помогут, это не переломанные ребра...

- Хр...хр... - вырвалось из разбитого горла, затем Воробьев услышал слова, которые не понял, но женщина напряглась, взгляд метнулся к маленьким часикам на руке.

Воробьев предложил с готовностью:

- Если хотите, я могу отвезти в больницу на своей машине. Мы, знаете ли, всегда помогаем иностранцам. Дружба народов, знаете ли!

Сквозь сочувствующий тон прорывались ликующие нотки. Женщина взглянула остро:

- Конечно же, вы не записали номера бандитов?

- Что вы, - оскорбился он. - Для нас главное - человек! Как я мог, терять драгоценные минуты, когда человек поскользнулся и упал, так сильно ударившись головой о машину, а потом и об асфальт?

Она несколько мгновений смотрела ему в глаза, он ответил таким же откровенным взглядом: скоро вас власть, сволочи, кончится. Скоро всех вас, без всякой жалости. Слишком долго верили в ваши лозунги о гуманизме. Здесь не Индия, где вы боговали сто лет.

Он смотрел как она, полуотвернувшись, бросила несколько слов по сотовому, он понял, что называют числа и цифры, а женщина ухватила пострадавшего за руку:

- Питер, потерпи чуть!.. Сейчас будем на месте. Эй, помогите же втащить в машину.

Воробьев, пачкаясь в крови, подхватил избитого, начал заталкивать в машину. Женщина крикнула раздраженно:

- Не в эту, идиот!

Воробьев в самом деле ощутил себя идиотом, машина дипломата искорежена так, словно по ней лупили рельсами, лобовое стекло все-таки раскрошили, даже передние шины прокололи, черт бы их побрал... но вообще-то, если не для печати и рапорта, то молодцы.

Женщина поддерживала Питеру голову, Воробьев дотащил до ее машины, здоровый же мужик этот Питер, одни тугие мышцы, такой выживет с разбитой печенью и отбитыми почками, вот только целиться придется учиться левым глазом: привет из России!

Искалеченного уложили на заднее сидение, женщина торопливо села за руль. Воробьев крикнул укоризненно:

- Вы бы подождали!.. Сейчас прибудет "скорая". У нас медицина бесплатная...

Машина ревнула и сорвалась с места. Воробьев счастливо смотрел вслед. Хоть и не по инструкции действовал, но незримые ангелы, звякая мечами и милицейскими бляхами, хлопали по плечам и говорили, что сегодня вел себя достойно, правильно, и хотя на ужин по-прежнему только картошка, сдобренная жидким подсолнечным маслом, но заснет счастливым и почти сытым.

Да, за его столом сидел крепкий матерый волчара. Правда, стул для себя придвинул другой. Ни один понимающий к кому идет профессионал не сядет на стул хозяина. Может и ножка отломиться, грохнешься, не успев выхватить пистолет, можешь просто прилипнуть к сидению, а то не заметишь аккуратно закрашенный пропил...

Из расстегнутого ворота рубашки выбивались настолько густые рыжие волосы, что пуля запутается как пчела. Он походил на трехгранный напильник, такой же прямой, серый, с холодным лицом и резкими гранями. Но грудь была широка, а сам он выглядит так, будто его выковали из большого слитка железа.

Он с холодным любопытством рассматривал Дмитрия, а тот в самом деле ощущал себя так, словно по дурости сунул два пальца в электрическую розетку. А мысли так и вовсе заметались как вспугнутые тараканы. Глаза невольно зыркнули на полку, где два швыряльных ножа, на стеллаж с безделушками, среди которых две штучки совсем не так безобидны как смотрятся, но до них так же далеко, как и до двери.

Окно закрыто, как и дверь на балкон. Как бы не проник в его комнату этот человек, он сделал это бесшумно и очень быстро. Показательно быстро. Даже окна и балкон прикрыл точно так, как те были до вторжения.

Дмитрий кашлянул, проверяя перехваченное страхом горло. Связки работают, он сказал как можно спокойнее, хотя сердце колотилось как у пойманного зайца;

- Да, круто. Хотя дверь на балкон вроде бы я не запирал.

- Не запирал, - согласился мужчина холодновато. - Но запоры не всегда останавливают.

Голос показался тоже скрежетом напильника, когда тот мерными движениями стачивает металл.

- Но шуму было бы, - возразил Дмитрий. Он старался говорить больше, так удается что-то узнать о противнике, отвлечь его внимание, расслабить, а к стеллажу всего четыре шага...

- Не обязательно, - сказал мужчина. - Можно открыть даже половинкой спички.

Голос был ровный, холодноватый, с оскорбительной ноткой полного превосходства. Голос человека, который настолько хозяин положения, что может позволить себе держаться как гость, который в ожидании хозяина просто сел в его кресло. Или в соседнее.

Дмитрий замедленно прошел вдоль комнаты, сел на стул под стеной. Он старался двигаться открыто, руки держал на виду. Кем бы не был этот гость, но и Дмитрий знал о себе, на что способен, когда загнан в угол.

- Я слушаю вас, - проговорил он тоже ровным голосом.

Незваный гость сидит спокойно, но Дмитрий чувствовал угрозу всеми фибрами тела и души, каждым кровяным шариком. Возможно, его нашли те, кого он уничтожал последние месяцы. В конце-концов, у них тоже профессионалы.

- Дмитрий Човен, - сказал мужчина медленно. Его серые глаза без всякого выражения уставились в упор, голос вроде бы даже потеплел. - Сержант ВДВ, подразделение "Альфа", пять поощрений, три награды, два понижения в звании... В третьем коренном выпала пломба... Нехорошо, за зубами следить надо. При ваших-то нынешних заработках!

Дмитрий спросил недружелюбно:

- Что вы знаете о моих заработках?

Мужчина холодно улыбнулся. Их взгляды на несколько мгновений скрестились, в воздухе запахло горящим железом. Дмитрий понимал о чем речь, и, похоже, этот странный гость знает о нем действительно много. Тогда он все-таки из тех служб, которые сами... ну, которые умеют ножом и пистолетом. И знают расценки.

- Неплохие заработки, - сказал мужчина с насмешкой. - У нас академики столько не получают. Что скажешь?

Он обращался на "ты", но сейчас это не коробило. Дмитрий ответил так же холодно:

- Академики живут дольше.

Улыбка исчезла мгновенно. На Дмитрия смотрели холодные серые глаза, а губы сдвинулись, обозначив твердые бугорки, словно кожу натянули на каменную глыбу:

- Это верно. Особенно, если учесть, что часть работы выполняешь бесплатно. По своей, так сказать, инициативе. Этакий городской Робин Гуд. А почему не скажешь, что заработанные... гм... ладно, заработанные таким образом, отдаешь вдове Коровича и своему другу Болотникову, что в госпитале?

Дмитрий напрягся, кровь бросилась в лицо:

- А вот это не ваше дело.

Мужчина сказал почти поспешно:

- Да я только сказал, что ты поступаешь... ну, непривычно благородно для нынешнего времени. Вдвойне благородно, что не трезвонишь об этом на каждом углу.

Дмитрий подумал, что здесь мужик ляпнул глупость, как же он стал бы трезвонить о своей помощи, если даже валютную икру маскирует под браконьерскую, сказал уже враждебно:

- Вы пришли, чтобы мне рассказывать мою биографию?

Он подобрал под себя ногу, уже зацепил носком за ножку, готовясь метнуть ногой... гость, конечно же, отобьет или увернется, но до полки со швыряльными ножами подать рукой. Что бы там не рассказывали о сверхчеловеках из ВДВ, но он сам был не последним в "с любых высот в любое место", и знает, что если они и сверхчеловеки, то разве что для хилых очкариков, а не для старлея-сверхсрочника.

- Напомнить не мешало, - спокойно ответил мужчина. - К твоему послужному списку стоит добавить и невероятную удачливость. Ты одиночка, а таким втройне труднее. И почтовые ящики, через которые работаешь, не спасение...

Дмитрий поинтересовался:

- У вас есть варианты лучше?

Мужчина усмехнулся:

- Ты их знаешь. Работать от криминальных структур. Они предоставляют информацию, выводят на цель, сами доставляют к указанному месту оружие... где ты его попросту бросаешь... Да-да, я знаю, ты стандартным брезгаешь, но зато какая безопасность!.. Нет, тебе просто сказочно везло. Удачливость - есть удачливость. В других подразделениях такой графы отбора нет, но в нашем есть.

Дмитрий тут же спросил:

- В вашем?

- Нашем, - отметил мужчина без усмешки. - Где ты недавно попал в поле зрения. Я предлагаю тебе вернуться на службу.

Глава 7

- В ВДВ?

Мужчина ответил с некоторой заминкой:

- Почти. Но покруче.

Внезапно Дмитрий ощутил, что гость давно заметил как он зацепил ножку стула, но лишь стрельнул глазом, тут же посмотрел ему в глаза. Дмитрий покачал головой:

- Спасибо. Служат только собачки, а я - человек.

- Но ты служил, - напомнил мужчина.

- Все служили, - огрызнулся Дмитрий. Он расслабил сведенные напряжением мышцы, однако ногу не убрал. - С пеленок уже служим... Но как только удалось вырваться, теперь все. Это сволочные сытые твари, что командовали мною только потому, что им папочки из ЦК сумели обеспечить звание повыше того, которое я потом и кровью...

Он скрипнул зубами, кулаки сжали. На миг мелькнула мысль, а что он теряет? Все равно пришел конец. И как бы не выглядел этот козел крепким, но еще посмотрим. Мужчина кивнул понимающе, сказал так, словно изучал жука, наколотого на булавку:

- Повышенное стремление к самостоятельности, гордость, неприятие авторитетов... гм... что там еще?.. Ну, зуботычину генеральскому сынку пропустим... Повышенная реактивность, импульсивность в приятии решений... Вообще-то отвратительно, но это как раз тебя и спасало... Опять же назовем это удачей.

Дмитрий угрюмо молчал, на этот раз пожал плечами как можно картиннее, стараясь за счет этого движения вместе со стулом придвинуться к шкафу с метательными звездами. Идиоты называют удачей любой успех, причины которого по тупости не понимают, равняя заслуженный успех - результат огромной работы мозга, тщательной подготовки и безукоризненного исполнения - с выпавшей нужной цифрой на бочоночке лото.

- Жаль, - сказал мужчина. - Ты по всем статьям подходил бы нам. Подумай еще раз.

Дмитрий сказал твердо:

- Если я могу отказываться, то - нет!

Мужчина поднялся:

- Как хочешь. Тогда забудем о нашем разговоре.

Дмитрий недоверчиво смотрел, как этот волк, что не должен был выпускать добычу, обронил пару слов, явно кодовых, а микрофон в какой-нибудь из пуговиц, после чего преспокойно, направился к двери. По его каменному лицу было видно, что этот бывший десантник вычеркнут из сферы его высоких интересов, есть масса других дел...

- А что вы сказали, - спросил он вдогонку этому здоровяку, - что несколько преждевременно...?

Мужчина от двери оглянулся:

- Да просто тобой уже заинтересовались и другие. Кольцо сжимается. Как бы ты не маскировался, но от... скажем, выстрела с вон той крыши ты в этой комнате нигде не спрячешься. Мой совет на прощанье... хотя я не имею права этого делать - меняй квартиру уже сегодня. Лучше - прямо сейчас.

Он открыл дверь бесшумно, оглянулся, впервые улыбнувшись, почти дружелюбно, старый матерый волк молодому волчонку, переступил порог. Дмитрий слышал как он прошел по длинному коридору, свернул на площадку, затем донеслось мерное на грани слышимости жужжание всползающего снизу лифта. После долгой паузы щелкнула отжатая кнопка лифта.

Лифт двигался ровно, без остановок, но когда добрался до первого этажа, звякнул, неспешно раздвинул узкие створки, со стороны лестницы прогремела частая дробь кроссовок. Человек с серебряными висками вышел из кабины лифта, а из боковой двери в вестибюль выбежал Дмитрий.

Брови матерого волка чуть приподнялись, а твердые губы дрогнули в усмешке:

- Решил менять сразу?

- Да, - ответил Дмитрий.

- Нашел куда?

Дмитрий огрызнулся:.

- Да вроде бы. На какое-то время.

Не глядя друг на друга, прошли прохладный вестибюль, из-под плотно закрытой двери все равно веет сухим жаром знойного дня, лето в разгаре, Дмитрий ткнул пальцем в черную кнопку возле выходной двери. Пискнуло, седовласый толкнул тяжелую металлическую дверь. Навстречу хлынул свежий резкий воздух с примесью бензина, яркий солнечный свет ударил в глаза.

Двор заставлен машинами жильцов, из-за здания института и трансформаторной будки на приличной скорости выскочил темный мерс с затемненными стеклами. Дмитрий дернулся, сразу все поняв, давно готовился и проигрывал в уме похожие ситуации, в тот же миг услышал негромкий голос:

- Задержись на крыльце. Шнурки, то да се...