Чтение 3–й страницы книги ~Ожидающий на перекрестках~

Это оказалось последней каплей. Несчастный пророк вздрогнул, втянул
ноздрями воздух, задохнулся, лицо его сморщилось и приобрело синюшный
оттенок...

Обмотанная горячим тряпьем дубина полуденного солнца неслышно
опустилась на мокрый затылок. Неслышно и невидимо.

В тот момент, когда моего подопечного хватил удар, я выбросил вперед
руку - не ту, в которой был чеснок, а другую, пустую - и заорал что есть
мочи:

- Эрлик! Вижу! О, Зеница Мрака!.. О-о-о-о...

На последнем "о" я резко шагнул назад и принялся выбираться из
вопящей толпы. Здесь мне больше нечего было делать. Бог смерти Эрлик
покарал болтливого оратора. Покарал добротно и публично. Половина народу
наверняка видела черную тень владыки небытия с жезлом в деснице, а вторая
половина постарается не отстать от первой.

Можно было бы задержаться ненадолго, но я не люблю лишних эффектов.

Уходя с площади, я чуть не сбил с ног низенького, толстенького
человечка в засаленном полукафтане. Глазки толстячка были блаженно
прикрыты, пухлые пальцы сцеплены на округлом животике, и возбужденный гул
толпы, казалось, обтекал всю его уютную, домашнюю фигурку.

Ему было хорошо.

...Уже в Доме я неожиданно подумал: "А почему Предстоятель Трайгрин
обратился через Лайну ко мне? Почему не к своей зубастой карге? Дело-то
пустяковое..."

Ответа я не знал. Тем более, что счастливый лавочник, чуть не
уснувший посреди бушующей площади Хрогди-Йель, и был Трайгрин.

Предстоятель Эрлика, Зеницы Мрака.

Один из живущих в Доме, Доме-на-Перекрестке.

Хлеб был теплым. От него шел густой запах детства и ржаного поля. Я
отломил чуть подгоревшую горбушку с трещинкой посередине - и резкий
негодующий крик заставил меня обернуться к распахнутому окну.

На подоконнике сидел Роа. Он всегда улетал, когда хотел, и
возвращался в самое неподходящее время. Роа терпеть не мог, когда
кто-нибудь ел в его присутствии, воспринимая это, как личное оскорбление.

Мне он иногда делал послабление.

- Ты же не ешь хлеба, - укоризненно сказал я. - А мясо у меня
кончилось. Так что - извини, приятель...

Роа сунул клюв под крыло и принялся ожесточенно чесаться, игнорируя
мои нравоучения. Всякий посторонний зритель пренебрежительно отнесся бы к
птице на подоконнике, похожей на крупного отощавшего голубя, но мощные
кривые когти, вцепившиеся в мореное дерево, портили невинность первого
впечатления. А когда Роа соизволил перестать чесаться, то на его кроткой
головке обнаружился загнутый клюв более чем солидных размеров.

Роа был алийский беркут. Они все маленькие, отчего, впрочем,
окружающим ничуть не легче. И даже наоборот. Если вы способны представить
себе комок тугой ярости и дурных манер, весьма неплохо оснащенный для
проявления как первого, так и второго - это будет примерно треть того, что
представлял из себя Роа. Или четверть.

Роа - это было все, что осталось у меня от той, забытой жизни,
которая чем дальше, тем больше расплывалась, тонула в тумане нереальности.
Просто беркут однажды сидел на плече у самонадеянного шута тридцати шести
лет от роду, который всерьез поверил, что он - Магистр Сарт, глава тайного
клана Мастеров, и тому подобное; и поэтому вправе произнести слова, те
Слова, что и в мыслях-то повторять опасно.

Ах, до чего же все оказалось просто! Простой водоворот Вселенной,
впавшей в помешательство, простой кратер прорвавшегося вулкана Времени,
плавящий боль, крик, изнеможение... и простой пейзаж с простой дорогой и
простыми холмами вдоль обочины...

Я пошел по этой дороге, еще не задумываясь, где я и зачем я, а
возмущенный Роа по-прежнему сидел на моем плече, хлопая крыльями и ероша
сизые с проседью перья.

К вечеру нас остановила кучка оборванцев, считающих себя
разбойниками. Я вскинул руки к фиолетовому небу и стал говорить. Еще вчера
половины сказанного с лихвой хватило бы, чтобы стереть с лица земли армию.
Но вокруг все было просто.

До смешного просто.

- Чернокнижник, - презрительно усмехнулся плечистый главарь, и меня
избили. Роа разодрал одному из шайки все лицо и затем взволнованно кружил
над нами, а я мычал под ударами и не знал, что означает слово
"чернокнижник", и ничего не мог поделать, когда они неумело тыкали в
беркута самодельными копьями.

Разбойников спугнул купеческий караван с большей стражей, чем им
хотелось бы. Меня подобрали, обмыли раны вином и за золотой кулон,
оставшийся незамеченным под одеждой, довезли до города.

А потом был базар - наверное, базары одинаковы во всех мирах -
нелепая гордость, ссора, позор и Дом, Дом-на-Перекрестке.

И упрямый Роа, неизменно возвращавшийся на мое плечо. А я к тому
времени успел выяснить, что "чернокнижник" - это немножко шарлатан,
немножко бездельник и немножко фокусник, с легким, почти незаметным
налетом мистики.

В общем, это - я.

При Предстоятелях подобному сословию нечего было даже надеяться на
уважение. Это были люди без будущего.

Здешний мир - очень простой мир. Живущие в нем люди этого не знали,
но инстинктивно догадывались. Тут все было естественно - от бурчания в
желудке до похода в храм.

И чтобы догадки людей не переросли в уверенность, требовались
Мифотворцы. Они были нужны. И я вскоре тоже стал нужен. Кроме того, у меня
обнаружился талант.

- Хороший день, Сарт, - звякнули колокольчики у меня за спиной, и Роа
встрепенулся, переступив с ноги на ногу и гортанно вскрикнув - но не
улетая. Он плохо переносил присутствие Лайны.

Я понял, что день, хороший или какой он там был - закончился. И
сейчас вечер. Об этом говорило появление Лайны-Предстоящей.

- Тихо, Роа, тихо... Все в порядке.

- Он не любит меня.

Это прозвучало, как утверждение.

- Роа никого не любит, - ответил я, поворачиваясь и сдерживая
сердцебиение при виде золотисто-коричневого пеньюара и его прелестного
содержимого. (Ирония не помогла, и я говорил медленно и нарочито
спокойно.) - Алийцы горды и самолюбивы. Это свойственно всем малорослым...

Я хотел добавить "бойцам", но сдержался. Я в общем-то тоже невысок. А
из меня боец, как...

- Роа никого не любит, - повторил я, и, словно в подтверждение, вновь
прозвучал хриплый крик моего беркута.

- Кроме тебя?

- Кроме меня.

Лайна прошлась по комнате. Просторное, воздушно-легкое одеяние
искрилось при каждом шаге, движении, жесте; сумерки незаметно вошли в
комнату и обволокли силуэт Предстоящей, и даже Роа притих и нахохлился,
поглядывая то на Лайну, то на меня.

Я купался в сиреневой прохладе вечера, обещавшего покой и ласку
тихой, умиротворенной ночи с призрачными блестками южных звезд; сознание
растворялось в шорохе невидимого моря, в лепете беззаботных волн, и
хотелось броситься вперед, упасть, окунуться с головой, подняв над собой
радугу брызг до самого заката...

Но, как заноза, как цепь на поясе, как недремлющая зубная боль -
солнце площади Хрогди-Йель, и я, мы оба, я и солнце, убившие ненужного
человека во имя древнего мифа, и где-то далеко, на задворках, на окраине
мозга - крик Роа.

Предостерегающий крик молчащего беркута.

Поэтому я постарался воздержаться от комментариев. А без комментариев
наша беседа выглядела примерно так:

- Трайгрин доволен тобой, Сарт.

- Я знаю.

- Вот как? Откуда?..

- Я видел Трайгрина на площади. Он был так переполнен своим
довольством, что я стал опасаться за его печень.

- Это не самая удачная твоя шутка, Сарт. О Предстоятелях не стоит
говорить в подобном тоне, и тем более - о Предстоятеле Зеницы Мрака
Трайгрине.

- Хорошо, моя заботливая Лайна. Я не буду больше говорить о нем. Я бы
предпочел даже не вспоминать о нем и о сегодняшнем дне. Сегодня я в первый
и последний раз работал Мифотворцем во имя алтарей Эрлика. Потому что
понял главное.

- Что именно?

- Во имя мифов Эрлика, как, наверное, и во имя Инара-Громовержца,
надо убивать. Без смерти эти легенды пресны, как лепешка для бедных в
самой дешевой дыре Джухорского базара. Но я не хочу привыкать к острым
приправам. Мне отныне безразлична печень всех Предстоятелей, вместе
взятых, кроме, разумеется, твоей очаровательной печенки - но моя
собственная предпочитает лепешки для бедных.

- Ты храбр. И горд. Как твой беркут. Безрассудно храбр и
безоговорочно горд. И так же глуп. Обиделся? Не ври, я же вижу, что
обиделся... Причем не сейчас, а раньше, когда я попросила уважительно
говорить о Трайгрине, который не столь невинен, как выглядит.