"Мамашу твою Кристой зовут!", а он кивнет, полдня проходит, шепча под нос:
"Криста... Криста, мамонька...", и к вечеру снова ко всем цепляется: "Люди
добрые, как вы маму мою кличете?!"
старшему Яну девятнадцатый годок - и ушел Ян из родного дома. Ушел себе и
ушел, мало ли с какой стати человеку жизнь в Шафлярах немилой показалась!
Ан нет, не так-то просто: следом за Яном спустя три года покинула село и
сестра Янова, красавица Тереза. Много парней сохло по статной Терезе,
только не выбрала она из них ни единого, жила себе ни богу свечка ни черту
кочерга; такой и ушла восвояси. Вот и повелось с тех пор: справит
очередной Самуилов приемыш дважды девятый день рождения - откуда только
знал Самуил-баца, когда родились его найденыши?! - и вскоре расстается с
отцовским домом.
проще немую Баганту разговорить...
учит своих приемных детей воровскому ремеслу, поскольку сам природный вор,
и даже не такой вор, каких мало, а такой, каких и вовсе-то нет на свете -
ох, и намяли бы пастухи болтуну-всезнайке бока!
запряженные меланхолично моргающими волами, время от времени пролетал,
покрикивая, спешащий верховой, богомольцы серыми стайками брели в тынецкий
монастырь, пользующийся славой святого места; по обочине местные пастухи
гнали на продажу блеющих овец, и бродячие монахи блудливо цеплялись к
бабам, отправившимся с утра на рынок.
мукой. Мучная пыль пудрой оседала на темных волосах женщины, набивалась в
рот и в нос, затрудняя дыхание, но все же это было лучше, чем тащиться
пешком. Одноухий Джош развалистой рысцой бежал рядом, вывалив розовый
язык, и искоса поглядывал на правившего волами мельника - тихого
крохотного старичка с благостным выражением на выцветшем от возраста лице,
отчего мельник напоминал затертые статуи святых, каких много понаставлено
заботами окрестных резчиков в церквях Ополья и Тенчина.
плечами шириной в стол. При виде его медвежьей стати сразу приходило в
голову, что мельничиха в молодости согрешила с кем-то из ядреных
здоровяков-гуралей [гурали - вольные горцы Подгалья, чей быт в родных
горах был подобен быту запорожских казаков], любивших в свободное от
разбоя время молоть муку на чужих жерновах.
сторонам, по-звериному быстро косился на собаку Марты, зажигая в глазах
неприятные зеленые огоньки. Сама Марта один раз заметила это, но не
придала значения: мало ли что, может, парня в детстве сельские кобели
рвали, вот и не любит собак!
мельник, погладив ладошкой вспотевшую на солнце плешь. - Ты думай, а то я
еще волов у Жабьей Струги поить стану... что ж тебе зря ждать возле
колодца-то!
как подъезжать станем, услышишь: лягухи там стрекочут, что твои соловьи!
монастырь и надо, к аббату Ивоничу.
перечесть можно... бедных оделяет, к монастырским крестьянам милостив,
исповедует чище святого Павла, чужого гроша в жизни не взял...
смешное, и старик недовольно заворочался, заметив краем глаза эту улыбку.
повторил он с нажимом. - Глядишь, вскорости епископом станет. Люди и так
уже судачат: настоятель тынецкого монастыря - и не епископ. Не поладил с
кем в Риме, что ли? А ты знакома с ним, дочка, или как?
облачко мучной пыли заклубилось над женщиной.
его случайная попутчица знакома с таким угодным Господу человеком, как Ян
Ивонич, настоятель тынецкого монастыря бенедиктинцев.
Марта даже не услышала, а скорей почуяла хриплое ворчание Джоша. Не успев
ничего сообразить, она метнулась с телеги на землю и мертвой хваткой
вцепилась в густую шерсть пса за мгновение до того, как одноухий чуть было
не помчался вперед, к колодцу.
удержать, да и вообще Джош-Молчальник был не из тех, кого может удержать
женщина.
увидела Жабью Стругу.
яблоне прижался спиной молодой цыган, скорее цыганенок, выставив перед
собой кривой нож.
глазами, и ярко-алая рубаха его пламенела на ветру. - Клянусь мамой,
зарежу! Не подходи!..
красавца гнедого, заседланного на удивление старым и поношенным деревянным
седлом, на какое не сядет ни один уважающий себя всадник, а тем более
природный цыган.
окружало пятеро мужиков. Двое держали короткие, с толстым обухом топоры,
более удобные для работы, чем легкие пастушьи чупаги; третий доставал из
ножен свой нож, в отличие от цыганского широкий и прямой, а четвертый
тряпицей наскоро перевязывал пятому рассеченную руку. Видимо, цыганенок
уже успел расстараться. По лицам мужиков ясно было видно, что жить
мальчишке остается считанные минуты. Просто никому не хотелось лезть
первым и зря кровавиться.
никогда не связывался с конокрадами, Молчальник! Да что ты, в самом деле,
ведь посекут топорами - и его, и нас с тобою!
держа пса. - Сам знаешь, надорвалась я с тобой, много не вынесу... и
устала с дороги. С княжичем - это ведь так, забава одна была, как тебе у
деревенского дурня яблоко с воза снять... да стой ты! Черт с тобой,
Джош...
по сторонам и, отпустив собаку, пошла к мужикам и конокраду.
раненому.
сразу можно было признать сельского войта. - Я-то думал - все, сгинул
жеребец, уведут в Силезию или за Дунай, и пиши пропало... не успели
увести, племя египетское!
жизни лишу!
наспех замотанного тряпицей пореза. Человек встрепенулся, хотя порез был
пустяковый, и даже задень его Марта, боли особой не причинил бы, потом
часто-часто заморгал, словно ему в глаз попала соринка, помотал кудлатой
головой и недоумевающе уставился на своих спутников.
рубить собрались?!
и выразительно постучал себя обухом по лбу. Правда, лоб у него даже на
первый взгляд был такой, что можно было стукнуть и посильнее - если топора
не жалко.
стоит!
конокрада чертова, вражью силу! Я и приметил - вроде бы знакомый гнедой
под цыганом гарцует! Еще обрадовался - спешился кучерявый, коня поить
стал, а то ушел бы верхами!..
руку заново, ловко помогая здоровой руке зубами. - Сроду не водилось у
меня гнедых. Не люблю.
Шилова Юлия
Махров Алексей
Никитин Юрий
Конюшевский Владислав
Прозоров Александр