того, что он хотел сказать, - все, что он произносил вслух, оказывалось
путаным и полоумным, и Валерка был совершенно прав в своем раздражении.
"Выпить бы", - почесал Иван в затылке. Что-то подсказывало ему: стоит
выпить, даже совсем немного, бутылки две сухого - и все пройдет. "А что
пройдет?" - подумал Иван. Действительно, непонятно было, что должно
пройти. У Ивана, скорей, было чувство, что что-то уже прошло, и теперь
именно этого, прошедшего, и не хватает. "Ладно. А что прошло?" Это было
совсем неясно, и, как Иван ни старался, единственное, что он мог сказать
себе, - что прошло то состояние, в котором этих вопросов не возникало.
Самое главное, что он даже не помнил, существовало ли в его памяти до
несчастного случая какое-нибудь другое, отличное от нынешнего,
воспоминание о прошлом - или и тогда все ограничивалось бесцветными
анкетными формулами.
развешанные к празднику красные шестерни на фасадах.
Может, там кто из наших будет...
Спинномозговой. Иван задумался, а от задумчивости незаметно перешел к
тихому внутреннему оцепенению, так что на площади оказался как-то
незаметно для себя. На фасаде серого параллелепипеда совкома уже были
вывешены три профиля - Санделя, Мундинделя и Бабаясина, а напротив, над
приземистой совкомовской баней, развернута кумачовая лента со словами: "Да
здравствует дело Мундинделя и Бабаясина!" Еще видно было несколько черных
телег с мигалками, и помахивали хвостами пасущиеся на газоне совкомовские
мерины Истмат и Диамат.
Он же лысый был. И про дело Санделя ничего не пишут - что оно, хуже, что
ли? Раньше же вроде писали.
зеленая.
пространство перед совкомом больше всего напоминало бы военный аэродром,
если бы не огромный памятник прямо напротив здания - трехметровый усатый
Бабаясин, занесший над головой легендарную саблю, и худенькие крохотные
Сандель и Мундиндель, словно подпирающие его с двух сторон и почти
прекрасные в своем романтическом порыве. Со стороны памятника светило
солнце, и своим контуром он напоминал воткнутые кем-то в бетон огромные
толстые вилы. В тени памятника на вынесенных из совкома белых табуретах
сидели несколько человек; перед ними, прямо на бетоне, была расстелена
газета, на которой зелено блестели бутылки и краснели помидоры.
узнать рабочих с "Трикотажницы", пригородной фабрики химического оружия.
Двое из них кивнули Валерке - весь город знал его как
виртуоза-матершинника (даже кличка у него была - "Валерка-диалектик"), а
ребята с "Трикотажницы" очень гордились своими традициями краснословия.
ждем. Уже тяпнули, хватит пока.
поверхности серой плиты покатилось полиэтиленовое колесико пробки. Иван
сел рядом, так же подоткнув под зад край ватника, и зажмурил глаза. На
душе у него по-прежнему было беспричинно грустно - зато и спокойно, и даже
мелькнуло на секунду в какой-то словно бы щели воспоминание - странного
вида красная кепка, и еще пластмассовая поверхность стола, на которой...
коллектив?
сообразив, что химики вовсе не собираются затевать разборку, а просто
хотят посостязаться с мастером языка, которому не обидно и проиграть, он
успокоился. Валерка тоже понял, в чем дело, - давно привык.
вахта? Какие новые почины к майским праздникам?
побывать, с передовиками посоветоваться. Главное ведь - мирное небо над
головой, верно?
вас и своих ветеранов немало, вон доска почета-то какая - в пять
Стахановых твоего обмена опытом в отдельно взятой стране...
традиция соревнования глубже укоренилась, вон вымпелов-то сколько
насобирали, ударники майские, в Рот-Фронт вам слабое звено и надстройку в
базис!
начал..."
матери, чем чужие вымпела считать, в горн вам десять галстуков и
количеством в качество, - дробной скороговоркой ответил Валерка, - тогда и
хвалились бы встречным планом, чтоб вам каждому по труду через совет
дружины и гипсового Павлика!
же как-то повлияла на Валерку, хоть он ни словом не обмолвился об этом, -
что-то горькое прорывалось в его речи.
как-то примирительно сказал:
Клару Цеткин, - равнодушно ответил Валерка. Победа, как чувствовал Иван,
не принесла ему особой радости. Это был не его уровень.
увидел, как тот принимает протянутую Валеркой бутылку. Химик оказался
совсем молодым парнем, но, судя по цвету лица и фиолетовым нарывам на шее,
поработал уже и с "Черемухой", и с "Колхозным ландышем", а может, и с
"Ветерком". Все молчали - Иван хотел было что-то сказать для сердечности,
но передумал и уставился на черный кончик тени от сабли Бабаясина,
незаметно для глаза ползущий по бетону.
- только расслабляться нужно. И не испытывать ненависти.
кого-то?
видно, со стороны памятника, чтобы послушать живой разговор в массах.
Копченова Иван видел пару раз на заводе - это был небольшой плотный
человек, совершенно неопределенного вида, носивший обычно дешевый синий
костюм с большими лацканами, желтую рубашку и фиолетовый галстук. Раньше
он работал в каком-то банке, где украл не то двадцать, не то тридцать
тысяч рублей, за что его частенько поругивали в печати.
подумал - ну до чего ж у нас народ талантливый... Как это ты, Валерий,
диалектику с повседневной жизнью увязал - ну, хоть сейчас в газету. Будем
тебя в следующем году в народные соловьи выдвигать... А вы, ребята, чего?
кое-что тебе вручить должен. Пошли...
количество детей. Они были всюду: ползали по широкой мраморной лестнице,
покрытой красной ковровой дорожкой, висели на бархатных шторах, паясничали
перед широким, в полстены, зеркалом, жгли в дальнем углу холла что-то
вонючее, убивали под лестницей кошку - и непереносимо, отвратительно
галдели. Пока поднимались по лестнице, Ивану два раза пришлось переступать
через синюшных, стянутых пеленками младенцев, которые передвигались,
извиваясь всем телом, как черви. Пахло внутри совкома мочой и гречневой
кашей.
наиважнейший участок, а бывает порой и самым узким.
неподвижно сидели пять-шесть ребят в круглых авиационных шлемах с
прозрачными запотевшими забралами.
теперь Дворец пионеров, а внизу - еще детский сад и ясли.
маленьким и скудно обставленным. Почти весь его объем занимал длинный стол
для заседаний, из-под которого Копченов за ухо вытащил и пинком выпроводил
в коридор маленького слюнявого олигофрена. Иван заметил, что штора на окне
как-то подозрительно шевелится - видно, за ней тоже прятались дети, - но
решил не вмешиваться.
Роллинс Джеймс
Никитин Юрий
Суворов Виктор
Белов Вольф
Белогорский Евгений
Шилова Юлия