свести все это к шутке, Гиммлер засмеялся; шофер попятился в кабину, а
охрана исчезла; фюрер пожал плечами и продолжил прерванный остановкой
разговор с генералом Зиверсом - говорили они о танковом деле и новых видах
оружия. Эта тема вообще сильно занимала склонного последнее время к
меланхолии фюрера - он оживлялся, начинал шутить и подолгу готов был
беседовать о достоинствах зенитного пулемета или противотанковой пушки.
Сегодняшняя поездка тоже была связана с этим: узнав, что на вооружение
принимается новый бронетранспортер, фюрер за какие-нибудь полчаса обзвонил
всех высших чинов генштаба и предложил (а попробуй откажись)
увеселительную прогулку в одну из загородных пивных - разумеется, на этом
бронетранспортере.
своих людей вдоль дороги и заполнить пивную переодетыми чинами СС; фюрер,
вероятно, разозлился бы, узнав, что после чая (сам он не пил пива)
танцевал танго не с безымянной девушкой из народа, а с штурмфюрером СС,
отличницей боевой и политической подготовки. А может, решил бы, что такой
и должна быть безымянная девушка из народа.
был Берлин. Собственно, ничего особого не происходило - просто Гитлер
начал закручивать кончики своих усов. Жесткая и короткая щетина сразу же
выпрямлялась, но Гитлер продолжал, морщась, подкручивать ее вверх. Давно
изучивший привычки фюрера Гиммлер догадался, что сейчас произойдет, и
точно - не прошло и пары минут, как Гитлер постучал сапогом в перегородку,
за которой сидел водитель, и громко крикнул:
потому что стала образовываться пробка: вокруг был уже почти самый центр.
платочком с вышитым в углу черепом. Он знал, что означает остановка: на
фюрера накатило, и ему совершенно необходимо было сказать речь - выделение
речей у Гитлера было чисто физиологическим, и долго сдерживаться он не
мог. Гиммлер покосился на генералов. Они оцепенело покачивались и походили
на загипнотизированных удавом жертв; они знали, что у фюрера с собой
пистолет - по дороге он пояснял на нем некоторые из своих соображений о
преимуществах автоматического взвода перед револьвером - и теперь
готовились к тому, что мог выкинуть распаленный собственной речью Гитлер.
Одного из генералов, старого аристократа, который совершенно не привык к
пиву, мутило от выпитого, и теперь одна сторона его зеленого мундира была
блестящей и черной от блевоты, отчего мундир показался Гиммлеру похожим на
эсэсовский.
торчавшее в центре кузова, пожал собственную ладонь и огляделся по
сторонам.
проскрипели тормоза. Гиммлер поднялся с лавки и выглянул на улицу. Машины
вокруг стояли, а на тротуарах с обеих сторон быстро, как в кино, росла
толпа, передние ряды которой были уже вытеснены на проезжую часть.
равно чувствовал себя неспокойно. Он сел обратно на лавку, снял с головы
фуражку и вытер пот.
и прочей жидовской брехни. Мне, как любому немцу, отвратителен психоанализ
и любое толкование сновидений. Но все же сейчас я хочу рассказать о сне,
который я видел.
Гитлер, делая вид, что смотрит вглубь себя, действительно заглядывал
вглубь себя.
иду с простыми людьми, рабочими-землекопами. По бокам - бескрайняя,
огромная равнина с ветхими постройками, курганами; изредка попадаются
деревушки, где поселяне трудятся у своих домов. Мы - я и мои спутники -
проходим по одной из деревень и останавливаемся отдохнуть на лавке в тени
от старых лип, напротив каких-то надписей.
проглядывает ее, с отвращением комкает и отбрасывает прочь.
грустная старинная музыка - клавесин или гитара, точней я не помню. Тогда
ко мне поворачивается Генрих...
борта бронетранспортера появилась поблескивающая золотыми очками голова
рейхсфюрера СС.
"Не правда ли, старинная музыка удивительно подходит к русскому проселку?
Точнее, не подходит, а удивительным образом меняет все вокруг? Испания, а?
Быть может, это лучшее в жизни, - сказал мне он, - давай запомним эту
минуту."
Да, водонапорная башня - это кастильский замок! Да, шиповник походит на
розу мавров! Да, за холмами мерещится море! Но...
стал проникновенным и тихим, а руки, прижатые до этого к груди, двинулись
- одна вниз, к паху, а другая - вверх, где приняла такую позицию, словно
держала за хвост большую извивающуюся крысу.
поворотов, стихла, я понял, как был неправ бедный Генрих...
посеревшее лицо которого медленно ушло за край брони.
оказались на просиженной лавке, среди кур и лопухов. Тарахтел трактор,
нависали заборы, и хоть в обе стороны тянулась дорога, совершенно некуда
было идти, потому что эта дорога вела к таким же лопухам и курам, к таким
же заколоченным магазинам, стендам с пожелтелыми газетами, и ясно было,
что куда бы мы не пошли, везде точно так же будет стрекотать трактор,
наматывая на свой барабан нити наших жизней.
струны, превращая унылый восточный полдень в нечто большее любого полдня в
любой точке мира?
наверно, сказал себе: "Адольф, в эти минуты ты видел мир таким, каким он
может стать, если... За этим "если" я бы поставил, полагаю, какую-нибудь
удобную фразу, одну из существующих специально для заполнения подобных
романтических дыр в голове. Но сейчас я уже не стану этого делать, потому
что слишком долго занимался подобными вещами. И я знаю - то, что приходило
к нам, не было подлинным, раз оно бросило нас на заросшем травой полу этой
огромной захолустной фабрики страдания, среди всей этой бессмыслицы,
нагроможденной вокруг. А все настоящее должно само позаботиться о тех, к
кому оно приходит; не нужно ничего охранять в себе - то, что мы пытаемся
охранять, должно на самом деле охранять нас... Нет, я не куплюсь так
легко, как мой бедный Генрих...
работало радио и мир был чем-то другим, я отвечу - а ни в чем. Нет его,
смысла. Но что же это было такое? - опять спросят меня. А что было? Где
это? - скажу я, - и было ли это вообще?
подобие указателя, направленного вниз и вправо.
теряем? Нет, пусть уж лопухи будут просто лопухами, заборы - просто
заборами, и тогда у дорог снова появятся начало и конец, а у движения по
ним - смысл. Поэтому давайте, наконец, примем такой взгляд на вещи,
который вернет миру его простоту, а нам даст возможность жить в нем, не
боясь ждущей нас за каждым завтрашним углом ностальгии... И что тогда
сможет нам сделать включенный за спиной приемник!
на толпу и выкинул правую руку вверх.
водителя.
притворяясь, что поглощен происходящим на улицах - так было меньше
вероятности, что с ним заговорят. Как это всегда бывало при плохом
настроении, очки казались ему большим насекомым с прозрачными крыльями,
впившимся прямо в переносицу.
чувствах и совершенно не задумываться о людях? Что он, не понимает, как
просто оскорбить даже самую преданную душу?"
расплывчато, зато мысли в голове прояснились, и обида отпустила.
речь была о литературе, позапрошлая - о французских винах, а теперь вот
взялся за душу... Но что он называет подлинным? И почему он считает, что
Володихин Дмитрий
Панов Вадим
Жюль Верн
Пехов Алексей
Грабб Джеф
Флинт Эрик