Чтение 3–й страницы книги ~СССР Тайшоу Чжуань~

Карамазовы", пока не были перебиты все до одного.

С тех пор Чжан не рисковал и играл только "Собачий вальс" - зато его
он мог исполнять как угодно: с закрытыми глазами, спиной к роялю и даже
лежа на нем животом. В секретном ящике под роялем он нашел сборник
мелодий, составленный правителями древности. По вечерам он часто листал
его. Он узнал, например, что в тот самый день, когда правитель Хрущев
исполнял мелодию "Полет шмеля", над страной был сбит вражий самолет. Ноты
многих мелодий были замазаны черной краской, и уже нельзя было узнать, что
играли правители тех лет.

Теперь Чжан стал самым могущественным человеком в стране. Девизом
своего правления он выбрал слова: "Великое умиротворение". Жена Чжана
строила новые дворцы, сыновья росли, народ процветал - но сам Чжан часто
бывал печален. Хоть и не существовало удовольствия, которого он бы не
испытал, - но и многие заботы подтачивали его сердце. Он стал седеть и все
хуже слышал левым ухом.

По вечерам Чжан переодевался интеллигентом и бродил по городу,
слушая, что говорит народ. Во время своих прогулок стал он замечать, что
как он ни плутай, все равно выходит на одни и те же улицы. У них были
какие-то странные названия: "Малая Бронная", "Большая Бронная" - эти,
например, были в центре, а самая отдаленная улица, на которую однажды
забрел Чжан, называлась "Шарикоподшипниковская".

Где-то дальше, говорили, был Пулеметный бульвар, а еще дальше -
первый и второй Гусеничные проезды. Но там Чжан никогда не бывал.
Переодевшись, он или пил в ресторанах у Пушкинской площади, или заезжал на
улицу Радио к своей любовнице и вез ее в тайные продовольственные лавки на
Трупной площади. (Так она на самом деле называлась, но чтобы не пугать
трудящихся, на всех вывесках вместо буквы "п" была буква "б".) Любовница -
а это была молоденькая балерина - радовалась при этом, как девочка, и у
Чжана становилось полегче на душе, а через минуту они уже оказывались на
Большой Бронной.

И вот с некоторых пор такая странная замкнутость окружающего мира
стала настораживать Чжана. Нет, были, конечно, и другие улицы, и вроде бы
даже другие города и провинции - но Чжан, как давний член высшего
руководства, отлично знал, что они существуют в основном в пустых
промежутках между теми улицами, на которые он все время выходил во время
своих прогулок, и как бы для отвода глаз.

А Чжан, хоть и правил страной уже одиннадцать лет, все-таки был
человек честный, и очень ему странно было произносить речи про какие-то
поля и просторы, когда он помнил, что и большинства улиц в Москве, можно
считать, на самом деле нету.

Однажды днем он собрал руководство и сказал:

- Товарищи! Ведь мы все знаем, что у нас в Москве только несколько
улиц настоящих, а остальных почти не существует. А уж дальше, за Окружной
дорогой, вообще непонятно что начинается. Зачем же тогда...

Не успел он договорить, как все вокруг закричали, вскочили с мест и
сразу проголосовали за то, чтобы снять Чжана со всех постов. А как только
это сделали, новый Сын Хлеба влез на стол и закричал:

- А ну, завязать ему рот и...

- Позвольте хоть проститься с женой и детьми! - взмолился Чжан.

Но его словно никто не слышал - связали по рукам и ногам, заткнули
рот и бросили в машину.

Дальше все было как обычно - отвезли его в Китайский проезд,
остановились прямо посреди дороги, открыли люк в асфальте и кинули туда
вниз головой.

Чжан обо что-то ударился затылком и потерял сознание.

А когда открыл глаза - увидел, что лежит в своем амбаре на полу. Тут
из-за стены дважды донесся далекий звук гонга, и женский голос сказал:

- Пекинское время - девять часов.

Чжан провел рукой по лбу, вскочил и, шатаясь, выбежал на улицу. А тут
из-за угла как раз выехал на ослике Медный Энгельс. Чжан сдуру побежал, и
Медный Энгельс со звонким цоканьем поскакал за ним мимо молчащих домов с
опущенными ставнями и запертыми воротами; на деревенской площади он настиг
Чжана, обвинил его в чжунгофобии и послал на сортировку грибов моэр.

Вернувшись через три года домой, Чжан первым делом пошел осматривать
амбар. С одной стороны его стена упиралась в забор, за которым была
огромная куча мусора, копившегося на этом месте, сколько Чжан себя помнил.
По ней ползали большие рыжие муравьи.

Чжан взял лопату и стал копать. Несколько раз воткнул ее в кучу - и
она ударила о железо. Оказалось, что под мусором - японский танк,
оставшийся со времен войны. Стоял он в таком месте, что с одной стороны
был заслонен амбаром, а с другой - забором, и был скрыт от взглядов, так
что Чжан мог спокойно раскапывать его, не боясь, что кто-то это увидит,
тем более что все лежали по домам пьяные.

Когда Чжан открыл люк, ему в лицо пахнуло кислым запахом. Оказалось,
что там большой муравейник. Еще в башне были останки танкиста.

Приглядевшись, Чжан стал кое-что узнавать. Возле казенника пушки на
позеленевшей цепочке висела маленькая бронзовая фигурка-брелок. Рядом, под
смотровой щелью, была лужица - туда во время дождей капала протекающая
вода. Чжан узнал Пушкинскую площадь, памятник и фонтан. Мятая банка от
американских консервов была рестораном "Мак-Дональдс", а пробка от
"Кока-Колы" - той самой рекламой, на которую Чжан подолгу, бывало, глядел,
сжимая кулаки, из окна своего лимузина. Все это не так давно выбросили
здесь проезжавшие через деревню американские туристы.

Мертвый танкист почему-то был не в шлеме, а в съехавшей на ухо
пилотке - так вот, кокарда на этой пилотке очень напоминала купол
кинотеатра "Мир". А на остатках щек у трупа были длинные бакенбарды, по
которым ползало много муравьев с личинками, - только глянув на них, Чжан
узнал два бульвара, сходившихся у Трупной площади. Узнал он и многие
улицы: Большая Бронная - это была лобовая броня, а Малая Бронная -
бортовая.

Из танка торчала ржавая антенна - Чжан догадался, что это
Останкинская телебашня. Само Останкино было трупом стрелка-радиста. А
водитель, видимо, спасся.

Взяв длинную палку, Чжан поковырял в муравейной куче и отыскал матку
- там, где в Москве проходила Мантулинская улица и куда никогда никого не
пускали. Отыскал Чжан и Жуковку, где были самые важные дачи - это была
большая жучья нора, в которой копошились толстые муравьи длиной в три цуня
каждый. А окружная дорога - это был круг, на котором вращалась башня.

Чжан подумал, вспомнил, как его вязали и бросали головой вниз в
колодец, и в нем проснулась не то злоба, не то обида - в общем, развел он
хлорку в двух ведрах да и вылил ее в люк.

Потом он захлопнул люк и забросал танк землей и мусором, как было. И
скоро совсем позабыл обо всей этой истории. У крестьянина ведь какая
жизнь? Известно.

Чтобы его не обвинили в том, будто он оруженосец японского
милитаризма, Чжан никогда никому не рассказывал, что у него возле дома
японский танк.

Мне же эту историю он поведал через много лет, в поезде, где мы
случайно встретились - она показалась мне правдивой, и я решил ее
записать.

Пусть все это послужит уроком для тех, кто хочет вознестись к власти;
ведь если вся наша вселенная находится в чайнике Люй ДунБиня - что же
такое тогда страна, где побывал Чжан! Провел там лишь миг, а показалось -
прошла жизнь. Прошел путь от пленника до правителя - а оказалось, переполз
из одной норки в другую. Чудеса, да и только. Недаром товарищ Ли Чжао из
Хуачжоусского крайкома партии сказал:

"Знатность, богатство и высокий чин, могущество и власть, способные
сокрушить государство, в глазах мудрого мужа немногим отличны от
муравьиной кучи".

По-моему, это так же верно, как то, что Китай на севере доходит до
Ледовитого океана, а на западе - до Франкобритании.

Со Лу-Тан