асфальтовая дорога, поднимаясь, упиралась в сугроб, за которым, по всему
чувствовалось, ее уже не было - там начинался уклон в другую сторону, и
из-за снежного гребня торчали только хилые верхушки деревьев.
монотонно шуршать бумажками - при этом контур его головы сливался с
подголовником сиденья, а из радио неслись какие-то жуткие завывания.
Маралов испугался - вдруг таксист ограбит? Но тут же почувствовал, что его
испуг совсем не настоящий и не страшный по сравнению с тем, как он сам
может сейчас напугать таксиста.
послушай-ка лучше, что я тебе расскажу...
пошел вперед, прямо по снежным заносам. Деревья, ударив ветвями по лицу,
пропустили - Маралов даже не стал нагибаться за сбитой с головы шляпой.
Впереди лежало поле, покрытое заснеженными буграми и ямами, а с ближайшего
бугра на него глядел ухряб в виде небольшой собаки.
спрятанной за странным словом. Проваливаясь в снег, он шел вперед и эта
уверенность росла. Собака увязалась за ним, привлеченная решительностью
его походки. Увиденное и понятое давней пьяной ночью начинало закипать в
душе, как вода в кастрюле, а понятие "ухряб" стало как бы крышкой - подняв
ее, можно было все мгновенно осознать, если, конечно, не бояться возможных
ожогов. Размашисто шагая по рытвинам и не обращая никакого внимания на
забившийся в ботинки снег, Маралов начал размышлять о возможном смысле
слова. С такой точки зрения он никогда раньше не рассматривал проблему, и
сама новизна и легкость, с которой ему думалось об ухрябе,
свидетельствовала о близости разгадки. "Ухряб", - раскладывал Маралов, -
"хребет" и "ухаб", наверно так. Или..."
Разумеется, все остальное - небо, снег, деревья - тоже было ухрябом, но
как бы скрытым, принявшим другую форму, - а здесь был ухряб-сырец,
находящийся в своем изначальном виде - это была длинная заснеженная яма с
двумя довольно высокими, в половину мараловского роста, обледенелыми
хребтами по краям.
пальто, стряхивая с ног ботинки и заливистым смехом отвечая на сумасшедший
лай вертящейся под ногами собаки. Расстояние было небольшим, - и было в
этой пробежке что-то от последних шагов олимпийского факельщика перед
огромной факельной чашей: чем она ближе, тем торжественней и медленней
шаг, тем неизбежней самое главное. Маралову пригрезились все бесконечные
трамваи, автобусы и электрички, самолеты и прогулочные катера, привезшие
его сюда, вся обувь, изношенная на пути к этому месту, все возникавшие
когда-то мысли по поводу того, как удобней и комфортабельнее достичь этой
временной и пространственной точки, все те разумные и серьезные объяснения
происходящего, которые нормальный взрослый человек наклеивает на каждый
поворот своей жизни, - словом, вспомнилось очень многое.
покрывало с памятника, отбросил ненужное большое слово, приготовясь
увидеть то, что за ним.
носку.