светящимися ушами. Или чем-нибудь еще.
ходят. Стенок ты не видишь, только уши, и тебе трудно определить на каком
они уровне, в какой келье. Вот и я посмотрел снаружи и теперь точно знаю:
уши светятся. Остается найти где именно.
вздохнул я. - Но моя проблема в том, как приделать ему уши. И перестань
говорить, что не понял. Потом поймешь. Помолчи немного, дай подумать.
спину, и задумался. После недолгих размышлений я пришел к удручающему
выводу: щель могла образоваться где угодно. Даже в отравленных колодцах.
Хотя нет, колодцы стали травить, когда зло созрело.
вовсе не управился. Все, что появилось потом, можно смело исключить.
Колодцы, деревья... хотя и не все, не все деревья. Ух, сколько путаницы. И
Тенаха спрашивать бесполезно, он и не помнит, в каком порядке что
происходило. Отбрасывать можно только всякую мелочь: то, с чем мне
придется схватиться, штука не маленькая. Хотя тоже нет: оно могло вырасти
и разжиреть постепенно. Как ни размышляй, а результат один: ничего я не
добьюсь, сидя на заборе, кроме занозы в задницу. Надо обойти все возможные
места самому. Но мне не хотелось. Видят Боги - и живые, и мертвые - как же
мне не хотелось!
трогательно. Поросшая мхом главная лестница к храмовой паперти осталась
нетронутой - три ступеньки, квадратная площадка для коленопреклонения,
четыре ступеньки, снова разрыв для того же самого, и снова три и четыре,
разделенные квадратами, площадок, хотя теперь, со сменой Богов, числа эти
потеряли всякий смысл. Я глазами указал Тенаху на это несоответствие, он
понял меня, хмыкнул, чуть приметно пожав плечами, и отвел взгляд, как бы
говоря: "А я тут при чем? Ничего не поделаешь". Действительно, поделать
тут нечего, выстроено в свое время на совесть, денег не пожалели. Камень
ступенек зарос священным мхом сильнее, чем положено, сами ступеньки за
долгие годы стерты ногами паломников на три пальца от прежней высоты.
Была, помнится, такая легенда, что конец света наступит, когда эти
ступеньки сотрутся до основания. Но между элохарскими изразцами,
покрывающими площадки, до сих пор не единой щели, куда могла бы забраться
хоть ниточка мха, и до сих пор полыхают они прежними яркими красками.
Лестницу не одолели ни годы, ни войны. Вот храм пострадал значительно
сильнее, причем восстановлен был частично и своеобразно. Левая половина,
прежняя, каменная, оставалась полукруглой. Зияющие в ней дыры, оставленные
последним штурмом, заделаны желтым кирпичом - тем же самым, из которого
заново отстроили правую половину. Ее сделали квадратной, решив, очевидно,
не возиться с вычислениями магической кривой, производящей впечатление
полукруга. Вдобавок левую и правую половину соединили - теперь, когда
деревья-колонны, раньше плотной кровлей смыкавшие свои кроны, сгорели
дотла, это было только разумно, но для меня, помнившего их живую
колоннаду, стоящие на том же месте мертвые столбы с золоченой крышей,
производили на редкость нелепое впечатление. Как если бы безумец сшил
сапог и тапочку разных размеров позолоченной нитью. Строители наверняка
восстанавливали храм столь нелепым образом на скорую руку, чтоб начать в
нем служить как можно быстрее, чтоб из памяти людей как можно быстрее
стерлись имена и лики прежних Богов. Наверняка они считали, что все это
ненадолго, а уж потом-то храм отстроят во всем его былом великолепии. Но
самые временные вещи и строения оказываются самыми постоянными. Я не
сомневался, что храм останется в его нынешнем нелепом виде, а через
век-другой его нелепость мистически обоснуют. Нда. В столь грозном
отсутствии вкуса я нынешних даже не подозревал. Но хотя храм и выглядел
огорчительно, я испытал безмерное, ни с чем не сравнимое облегчение:
фундамент не поврежден, столбы поставлены точно на месте сгоревших
деревьев. Мне стоило только прикоснуться к камню и я понял: из-под этих
стен не вырвалось ничего. Хвала моим мертвым Богам - даже их пролитая
кровь охраняла надежно, хотя и не текла больше в их жилах. Страшно даже
представить, что могло случиться, надумай нынешние умники перенести храм
на новое место, срыв до основания прежний. Говорят, именно Тенах и
запретил перенос. Конечно, в результате мы обязаны ему тем, как теперь
храм выглядит, зато он выглядит на прежнем месте, а не где-нибудь еще, и
силы зла, запертые им, заперты надежно.
подмывает задать мне вопрос, не относящийся к делу. Обойдется. Не до него
мне.
мы ищем, не отсюда.
Война пощадила храм. Он умирал сам, своей смертью, от одиночества. Будь
хоть мрамор, хоть гранит, но стоит оставить стены на год-другой без
присмотра, и лес свое возьмет. А вот надругательства над мертвым я не
ждал. Но белые стены были испещрены неприличными надписями и рисунками
такого свойства, что даже в армейском сортире на передовой, и то не
увидишь и половины. Местами надписи сплетались в густую бледно-серую
паутину. Старые надписи. Давно сюда никто не забредал поизмываться.
Рисунки выцвели, дерьмо окаменело. Но стены там, в глубине, под всеми
словами, остались белыми. Я коснулся повисшей на одной петле двери, ощупал
воздух. Умиротворение снизошло на меня почти зримо. Даже и теперь, когда
сила ушла, свет остался. Честно говоря, я опасался, что зло поселилось в
оставленном храме, но напрасно, не поселилось, и никогда не поселится.
На сей раз он задаст свой вопрос.
подумал, как ему ответить, чтобы впредь не спрашивал.
наступил мне на отрубленную ногу.
смеяться, то шипеть от бешенства - смотря по настроению. Посмеяться там
было над чем, но и для бешенства есть причины. Вынюхивая потустороннее
зло, я перестал обращать внимание на здешнее, и оно напомнило о себе самым
ощутимым образом.
на друга - как корова на говядину, но все же... И вот тут-то на нас
посыпалась такая несказуемая гнусность, что при одном воспоминании дух
спирает. Нас закидали плодами рата-рата. Ничего мерзее мир растений не
порождал и не породит. Во-первых, кожура у этой пакости шипастая, и при...
гм... соприкосновении с вашей шеей вы чувствуете, как упомянутые шипы
проникают... да что уж там, колется она зверски. Во-вторых, кожура
рата-рата непрочная, а содержимое до невозможности смердючее. Значит,
сначала в вас летит эдакая штука, утыканная пес знает чем, вонзается в
вас, одновременно раскалывается, и на вас льется то, что внутри. А
в-третьих, запах у рата-рата стойкий до изумления, а пятна его сока с
одежды вообще не сводятся. И наконец, если сок попадет на ранки от шипов,
чирий вам обеспечен самое малое на неделю.
подвесил плод над дверью школьного надзирателя. Шипы воткнулись в дверь, а
сок попал куда надо. Но забавлялись придурки совсем другого возраста.
Среди парней, решивших забросать дрянью посторонних людей, которые им
ровным счетом ничего не сделали, ни один не был младше двадцати.
Большинство было на вид лет двадцати пяти - двадцати шести. Восемь
совершенно трезвых бугаев, и ни один не стоит достаточно близко. Не прошло
и нескольких мгновений, а мы с Тенахом благоухали, как куча гнилого мяса
вперемешку с навозом, на который мочились кошки всей деревни. Да нет, мы
пожалуй, воняли похуже. Бешенство, страшное бешенство бессилия, самое
тяжкое. И добро бы еще я был хлюпиком. Поодиночке я любого из них могу
превратить в кровавый кисель с костным порошком. Да и вместе, пожалуй,
отлупить их как следует - правда, уже ценой хороших синяков. Но они
слишком далеко стоят. Сделай я хоть шаг вперед, они бросятся врассыпную, и
будут по-прежнему измываться, я буду бегать за ними, поблевывая на бегу от
жуткой вони, и ничем хорошим такое преследование не кончится. Восемь
молодых, сытых идиотов, они хохочут, показывают на нас пальцами, и знают,
отлично знают, что мне их не достать. Хотя... как сказать.
задыхался, хрипел и выл. Я завел руку назад, к колонне, сорвал с нее плеть
бешеного винограда, едва не перерезав себе пальцы, и резко, как бичом,
захлестнул шею одного из парней, дернув на себя. Он упал, и я дернул еще
раз, подтаскивая его поближе. Веселый строй сломался. Но сделать они
ничего не могли. Я выразительно подтянул потуже петлю при первом же их
шаге, и они отступили. Я положил парня себе на колено и принялся методично
шлепать его по заднице. Со стороны выглядит забавно, но рука у меня
тяжелая, и я ему не завидовал. К тому же я постарался уткнуть его носом в
пропитанные рата-рата одежды Тенаха. Когда морда его посинела от запаха
рата-рата, а задница - по другой причине, мне пришло в голову подобающее
завершение пережитого. То, что сделает его незабываемым.
на меня. Еще бы! На его месте я бы не сомневался, что спятил.
Семенова Мария
Юрьев Сергей
Сапковский Анджей
Глуховский Дмитрий
Мурич Виктор
Беляев Александр