Чтение 3–й страницы книги ~Вода и кораблики~

всевозможно ублажаемый по всему Приаралью, прочухавши двинул в космос -
училище в Звездном, стажировка в Хьюстоне, Марс, Церера, Умбриэль... а тут
американо-русско-французская шайка высоколобых на "Токомаке" какого-то
поколения взяла да и открыла по случайке эффект, из которого буквально сам
собой через пару лет вылупился мезонный двигатель, легко дававший ноль
девять световой - и человечество не устояло перед звездным соблазном...
Господи ты елки-палки, одно слово знакомое услышал, что за бесконечное
членистолетнее воспоминание сразу поползло из глубин души, и нет ему
конца... И ведь каких-то тринадцать лет с этого Арала прошло... каких-то
двести тридцать семь лет!..

Ладно. Что там Вальтер-то рассказывает? Но Вальтер как раз приумолк,
с преувеличенной внимательностью разглядывая столбцы стоячих цифр на
экране какого-то прибора, одного из бесчисленных, натравленных на Коля за
эти часы - будто чувствовал, что пилот улетел в собственную память. И
будто почувствовал, что пилот вернулся - Коль еще слова не успел сказать,
а Вальтер начал точнехонько с того места, на котором умолк.

Взамен всех проблем, тревоживших человечество во времена той жизни
Коля, естественно, повыскакивали новые - того же мантийного баланса,
регулирования и локальной стимуляции солнечной активности, чистки
околосолнечного пространства, дефицита полярных сияний (вот уж из пальца
высосали проблему, подумал Коль), и так далее. Кроме того, близилась к
решению проблема мгновенного пробоя пространства, и, как только пробой
осознался как близкая реальность, то есть двенадцать лет назад, были
отменены релятивистские звездные. После Первой в глубокий космос ушли еще
восемь кораблей - пока ни один не вернулся. Поддерживается гравиконтакт с
тремя инозвездными цивилизациями - первый был установлен еще лет сорок
назад буквально по случайке, уточнил Вальтер, и Коль опять озадаченно
отметил прозвучавшее в речи потомка жаргонное словцо, совсем недавно
скользнувшее в памяти Коля. Более развитые цивилизации, уже имеющие
установки пробоя, не обнаружены. По поводу загадочного их отсутствия идут
яростные дебаты в Координационном центре, в Совете, в управлении дальней
связи; выдвигаются объяснения разнообразнейшие, а подтверждений нет ни
одному.

Когда Ясутоки-сан, застенчиво улыбаясь, вошел в комнату - снова уже
не в белом халате, а в прежних леопардовых шортах - Коль был доведен до
крайней степени возбуждения. Его подмывало немедленно нестись в управление
дальней связи. А еще лучше на Трансплутон, в Институт пробоя. В улыбке
Ясутоки появился сочувственный оттенок. Он объявил, что на дворе ночь, что
в соседней комнате ждет легкий ужин, а еще комнатой дальше ждет не
дождется постель. У Коля отвалилась челюсть. Какой сон, воскликнул он. Я
здесь уже целый день, и ничего не видел, кроме вашей медицины! Ясутоки
кротко слушал, полуприкрыв глаза и сложив руки на животе, а потом сказал:
"У тебя впереди еще вся жизнь, Коль. Не надо торопиться. Надо отдохнуть.
Завтра доставят тела с крейсера".

Кажется, он еще что-то говорил, но Коль уже не слышал его, а слышал
Лену, и видел Лену.

...Он сказал: "Ну да, его каюта ведь ближе, не устаешь по ночам от
долгих пробежек!", и тогда сострадание погасло в ее глазах, она ничего не
ответила, только повернулась гордо и зло, и пошла прочь. Перед ним все
поплыло, он сделал маленький шажок за ней и сразу широко качнулся назад,
потому что все уже было бесполезно, и только смотрел, как она идет; а у
машины ее уже ждал Лестрети, они упаковались, пробубнилась обычная
процедура проверок - герметичность, энергия, связь - и по наклонному
пандусу вездеход скатился наружу. На экране было видно, как тяжелая
машина, поднимая рвущиеся на диком ветру клубы зеленой пыли, аккуратно
переваливаясь на барханах, подползла к стене зарослей, твердокаменных,
узловатых, ощетиненных ядовитыми шипами. Вездеход вломился в них и сразу
пропал из глаз - только от щели пролома, медленно вытягиваясь, пошла вдаль
узкая просека подминаемых вершин, а вскоре и она утонула в тумане, белесым
горбом колыхавшемся над кратером Источника. Тогда Коль не выдержал и
позвал: "Лена, как там?" Она ответила ровным голосом: "Слышу хорошо,
первый, слышу хорошо. Машина с кустарником справляется. Делаем станции
каждые десять минут. Прошли пять тысяч семьсот сорок три метра. Грунт
твердый, индикаторы спокойны, подходим к внешнему валу". Коль хотел молить
о прощении, но не было сил унижаться при всех. Она вернется, думал он.
Через три часа она вернется... Он твердил эту фразу до того мгновения,
когда в прорве тумана тускло полыхнуло и кусты на миг стали из черных
пронзительно-алыми, а по полу рубки прыгнули, тут же пропав, резкие тени.
Он даже не сразу понял, что это, когда из динамика раздался мгновенный
гремящий треск и короткий уже не вскрик, просто звук, с которым все сразу,
и любовь, и ненависть, и желания, и надежды, и прошлое, и будущее, выбитые
неожиданным молотом, горлом вылетают из только что совсем живых, и вдруг
уже расплющенных тел... и сразу стало невыносимо тихо, потому что погасла
даже несущая частота. Он бежал на верхнюю палубу, к вертолету. Его
пытались задержать - он исступленно дрался с Коганом, в кровь разбил ему
лицо, отшвырнул. Ему не хотели открывать люков - он кричал, что взорвет
двигатель и уничтожит всех. Он, невесть как проведя машину сквозь вечный
ураган, достал, выудил остатки вездехода из ада, в который превратился
Источник... Через неделю они знали, что такие извержения происходят в
Источнике каждые сто двенадцать часов.

Лена была мертва безнадежно, а Лестрети удалось спасти. Он погиб два
года спустя, вместе с остальными.

Ясутоки тронул Коля за плечо.

- Ложись-ка спать, - проговорил он.

Коль, отказываясь, мотнул головой.

- Я помогу, хочешь?

Коль вопросительно посмотрел на него - врач покивал.

- А где Вальтер?

- Ушел. У нас много срочных дел.

- Из-за меня?

- Да. Мы обязаны дать тебе настоящую жизнь.

Коль помолчал.

- Это реально?

- Конечно. А ты ложись - завтра будет новый день. Твой первый полный
день. Первый из очень многих, Коль.

- Я знаю, - проговорил Коль медленно. - Только совестно перед...
теми... всеми... Почему я?

Он глубоко вздохнул, прикрыл глаза. Возбуждение и радость покинули
его, последнее воспоминание оказалось роковым, и он понял вдруг, что
теперь абсолютно один. Больше один, чем там, в огромном обезлюдевшем
корабле, потому что вот наконец вокруг были люди, добрые, участливые, но
бессильные заполнить пустоту. Уже некуда лететь. Он вернулся. Ему никогда
не вернуться.

- Меня послали отснять с воздуха Гнездо тифонов... а в это время
Пятнистый лишайник...

В горле будто взорвалось. Коль стиснул лицо ладонями и затрясся в
беззвучном сухом плаче. Перед глазами маячили каюты катера в зеленоватой
паутине и затянутые мшистой серой плесенью холмики омерзительной слизи,
которыми в считанные минуты стали все. Кроме него.

Ясутоки встал, сказал: "Дверь!" Стена беззвучно и легко, как во сне,
раскололась.

- Посмотри, - сказал Ясутоки. - Если понравится, будешь жить там.

Коль подошел к расколотой стене.

- Наверное, понравится...

- Тебе обязательно будет хорошо у нас, - проговорил Ясутоки ему
вслед.

Коль остановился.

- Мне уже хорошо. Просто... совсем не хочется спать.

Ясутоки легонько подтолкнул его в спину.

Дверь пропала, едва Коль переступил порог. Свет остался по ту
сторону.

Дико хотелось выпить. Не слишком много - просто чтобы отмякнуть и
начать относиться к тому, что есть, как к чему-то нормальному. Но очень
неловко было даже спрашивать. Воровато оглянувшись в почти полной темноте,
Коль сказал тихонько: "Бар!" Комната не отреагировала. Может, у них тут
выпивки и в заводе нет... черт. Во всяком случае, когда кормили во время
завершающей части медосмотра - вкусно, сытно, но без всякого намека на
праздничный банкет, просто перекус под непринужденную беседу о загадочном
отсутствии сверхцивилизаций - ничего похожего на триумфальный бокал
шампанского не возникло. Ладно, переживем пока.

Подошел к широкому окну. За стеклом пылала звездами ночь. Но то был
летний погожий узор, щедрая россыпь небесной карамели, от которой слаще
спится в предвкушении доброго завтра. Звезды выглядели всего лишь
украшением Земли - Земли титанов, на которой Колю обещали место. Он не
боялся их Земли, он жаждал войти - но зачем, за что один?

Подбежал к стене, сказал торопливо: "Дверь!" Стена раскрылась.
Ясутоки сидел и смотрел Колю в лицо, будто ждал его появления.

- Послушай, Ясутоки-сан... Я сейчас уйду, но... Мы привезли тонны
образцов, километры записей... Мы не зря летали? Вам это нужно?

Ясутоки беспомощно улыбнулся.

- Я не знаю. Я врач, Коль, прости.

Коль стиснул зубы. Ясутоки посмотрел ему в глаза и сказал:

- Спокойной ночи.

И навалилась сонливость. Коль едва успел добрести до постели.

...Проснулся от яркого света и, еще не понимая, что это, еще не
вполне вспомнив себя, почувствовал какую-то детскую ожидающую радость.
Словно после очередного года в городе он опять приехал на каникулы к
бабушке, в Ямполицу. Комната выходила на восток, и любой из солнечных
безбрежных дней между смолистым лесом и чистой рекой начинался с золотого
света, бьющего сквозь тоненький, секущийся от ветхости ситец на окошке.