Чтение 3–й страницы книги ~Гравилет "Цесаревич"~

Значит, порядочный человек должен быть нечестным, чтобы
скомпенсировать нечестность мира. Ведь это подлый, подлый мир, коль скоро
он так устроен: бережный - лжет, Честный - чуть что, рубит наотмашь...

Горячий ликующий ветер, огибая ветровое стекло, бил в лицо. Разливы
цветов на обочинах мелькали и сметали друг друга. Шипя, дорога танцевала
навстречу, как змея.

Прекрасный, нечестный мир.

Ираклий лихо затормозил у самых ворот своей сагурамской дачи.
Выскочил из машины, галантно распахнул дверцу со стороны Стаси.

- Прошу.

Потом, ухмыляясь, открыл дверцу мне. С букетом я был совершенно
беспомощен.

- Прошу и вас.

Навалившись обеими руками, сам распахнул перед нами створку ажурных
ворот. Полого вверх в темную глубину сада уходила дорожка.

- Добро пожаловать в приют убогого чухонца.

Забавно, он уже не в первый раз называет так свое родовое гнездо. Я
никогда не решался спросить, в чем тут дело. Подозреваю, игра сложилась
уже давно, благодаря многолетней фамильной дружбе князей Чавчавадзе с
баронами Маннергейм. Корни ее уходят годы, пожалуй, в тридцатые. Вот и
Ираклий в свое время долго служил вместе с Урхо. Я с Урхо никогда не был
особенно близок, и никогда мне не довелось бывать в его особняке под
Виипури, но, думаю, случись такое, у ворот он непременно пригласил бы
войти в бедную саклю, прилепившуюся к крутому склону соплеменных гор. Или
что-нибудь в этом роде.

Наконец-то тень. Только в саду я понял, как, при всей своей любви к
солнцу, с непривычки устал от него. Настоящей прохлады не было, однако, и
здесь - сухой прогретый воздух томно играл листвой, колыхался среди
деревьев, причудливо катая волны запахов от одного к другому, так что,
проходя мимо олеандра или жасмина, мы вдруг ощущали на миг аромат
глицинии, а возле глицинии вдруг проносилась струйка тягучей патоки дрока.
Хотелось сесть на землю, привалиться спиною к стволу хотя бы вот этой
фисташки, зажмуриться и дышать, дышать.

- Хочу обратить ваше внимание, Станислава Соломоновна, - древний
источник. Он волшебный. Еще триста с лишним лет назад люди заметили, что
каждый глоток отнимает один грех.

- О-о! У меня как раз такая жажда! Нужно пить и пить!

Она стремительно подбежала к высокой тумбе красного кирпича, в нише
которой журчала чуть слышно кристально чистая влага. Стараясь стоять
подальше, чтобы не забрызгать платье, и даже отведя одну руку за спину,
ладошкой другой она черпала и пила, пила. Не простудилась бы... Только что
с солнцепека, а горлышко-то у нее слабенькое, я знал.

Отвернувшись, выпрямилась, отряхивая руку. Лицо - счастливое, глаза
сверкают, и чуть вздрагивает безымянный цветок в черных кудрях. И влажно
поблескивает подбородок.

- Вкусная! И двадцать семь грехов как не бывало! А можно еще, он не
обмелеет?

- Сколько вашей душе угодно, Станислава Соломоновна. Я вижу, вы
великая грешница. Или решили запастись на будущее? Только не простудитесь.

Он будто читал мои мысли.

Может и читал слегка. Друг.

- Александр тоже вчера набросился было, - Ираклий лукаво посмотрел на
меня и подмигнул. - Но потом быстро понял, что есть напитки куда более
целебные.

Стася совсем по-детски затягивала шею, чтобы с подбородка не капнуло
на платье.

- Еще пятнадцать, - опять повернулась она к нам, вытирая улыбающиеся
губы тыльной стороной ладони. - А? Нет, целебнее нет.

- А молодые вина? - явно оскорбился Ираклий.

- Спасибо, Ираклий Георгиевич, но это не для меня.

С нею что-то случилось?

Она вдруг подошла ко мне. Взглянула чуть исподлобья.

- Здесь можно принять душ, Саша? Я успею до обеда?

- Разумеется. Сейчас я провожу.

Наконец-то что-то родное в интонации. И тоски - как ни бывало, лишь
удивление: что за тьма мне пригрезилась, из какого ящика Пандоры? Ведь все
хорошо, все чудесно. Покой, солнце. Дышать...

- Как красиво здесь, - сказала она.

- Да. Я знал, что тебе понравится. Идем.

- Знаешь, что я подумала там, у Джвари? Совершенно необходимо иногда
увидеть воочию те прекрасные места, о которых до этого только читал и
только от поэтов знал, как они прекрасны. Тогда сразу становится ясно, что
и остальное прекрасное, о чем мы читаем - совесть, преданность, любовь -
тоже не выдумка.

- А тебе иногда кажется, что выдумка?

Она пожала плечами.

- Как и тебе.

- Ну не-ет...

Она усмехнулась с грустным всепрощающим превосходством.

- Кому-нибудь другому рассказывай, Я-то уж знаю.

- Старый дядя Реваз, будто спрыгнувший с картин Пиросмани, сидел в
плетеном кресле у входа, в тенечке, обмахиваясь последним номером
"Аполлона", и явно поджидал нас - увидел и сразу встал.

- Гамарджобат, мадам! Гамарджобат, батоно княз!

- Добрый день, дядя Реваз.

"Реваз" и "княз", благодаря его произношению, составили, на мой
взгляд, идеальную рифму. Я коротко покосился на Стасю - заметила ли она?
Не подвигнет ли эта деталь, например, на эпиграмму? Мне всегда было ужасно
приятно и даже лестно, если в ее стихах я угадывал отголоски впечатлений,
коим я был пусть не виновником, но хотя бы свидетелем. Нет, ее лицо
оставалось отстраненным.

- Это Станислава Соломоновна, большой талант, - проговорил я. - Это
Реваз Вахтангович, большая душа.

- Здравствуйте, Реваз Вахтангович.

- Заходите дом, прошу. Дом прохладно. - Он говорил с сильным
акцентом, но мне и акцент был мил, и акцент был пропитан солнцем. Сделал
шаг в сторону, пропуская Стасю к ступенькам, и, когда она прошла,
наклонился ко мне. Сказал вполголоса: - Вам депеша пришел, батоно. В
конверт. Протянул мне.

- Спасибо, дядя Реваз, - я оттопырил правый локоть, а дядя Реваз
сунул мне конверт подмышку - я прижал его к боку и, по-прежнему с
врученным мне Стасей стоглавым младенцем на руках, вошел в дом.

Здесь, в действительно прохладной прихожей, Стася и княгинюшка
Темрико уже ворковали, успев познакомиться без меня.

- Мужчины всегда не там, где надо, спешат и не там, где надо,
опаздывают, - сказала княгинюшка, завидев меня. - Я уже все знаю - и как
нашу гостью зовут, и про Джвари, и что нужен душ. Вы свободны, Саша.

Да. Стася умела быть стремительной, мне-то довелось это испытать.

- Тогда я действительно поднимусь на минуту к себе и хоть руки
освобожу.

- Я велю принести вам вазу с водой, - княгинюшка взглядом опытного
эксперта смерила букет. - Две вазы.

- Ты положи его пока аккуратненько, - сказала Стася, стоя ко мне
спиной. - Я приду - разберусь.

Я свалил букет на стол, рванул конверт по краю. Конечно, бумага
раздернулась не там, где надо - пальцы спешили и волновались; бросающаяся
в глаза надпечатка "Князю Трубецкому А.Л. в собственные руки" с хрустом
лопнула пополам.

Так я и знал, сплошная цифирь. Несколько секунд, кусая губы, я
бессмысленно смотрел на выпавший из конверта маленький твердый листок с
шестью колонками пятизначных чисел, потом встал. Открыл шкап; из бокового
кармана пиджака достал комп-шифратор, оформленный под записную книжку.
Вложил в щель листок и надавил пальцами на незаметные точки гнезд
опознавателя; пару секунд опознаватель считывал мои отпечатки пальцев,
индекс пота... Потом на темном табло брызнули мельтешащие бестолковые
буквы и, посуетившись мгновение, сложились в устойчивую строку:
"Получением сего надлежит вам немедля вернуться столицу участия
расследования чрезвычайной важности. Товарищ министра государственной
безопасности России И.В.Ламсдорф".

Я отложил дешифратор. Вне контакта с моей рукой он сразу погасил
текст.

Я поднялся и медленно подошел к распахнутому в сад окошку. Оперся
обеими руками на широкий подоконник. Солнце ушло с него, наверное, с
полчаса назад, спряталось за угол дома, но подоконник до сих пор был
теплее, чем руки. Отсюда, со второго этажа, поверх сверкающей листвы
долина открывалась на десятки верст - едва ли не все главные земли
древнего Картли.

Вот тебе и отдохнул.

Вот тебе и побыл с любимой в раю.

Упоительный запах цветущего под окном смолосемянника сразу стал не
моим. Далеким, как воспоминание.

Нет, все-таки надо закурить. Я закрутился по комнате в поисках
сигарет; обнаружил. Снова подошел к окну и дунул мерзким дымом в
благоухающий простор. Слышно было, как внизу, за углом, перешучиваются по
грузински мальчишки, волокущие багаж Стаси из авто в дом.

Милейший Иван Вольфович! Чтобы он отбил мне такую шифровку, должно
было случиться нечто действительно выходящее из ряда вон. Ведь мы виделись
с ним только вчера поутру, и он, теребя свои старомодные бакенбарды,
взбивая их указательным пальцем, так откровенно, по-домашнему завидовал
мне. "Какие места! Какой язык! Цинандали, кварели, киндзмараули... каждое