комок, заткнувший горло; сердце отчаянно бухало, хотя я еще стоял на
земле. - На полчасика.
твоем возрасте - небезопасно, в конце концов!
сходила с моего лица. - Не хорони меня раньше времени.
смотреть сыну в глаза, я влез в кабину; он вздрогнул, сделал какое-то
непроизвольное движение, словно хотел удержать меня силой, а затем тихо,
но твердо сказал: - Я не полечу.
дрожал я сам, - песок под нею заскрипел, и сын рванулся ко мне; я,
улыбаясь, прижался к борту сбоку от кресла пилота и захлопнул колпак; я
чувствовал напряжение, с каким сын ищет выход из неведомой мне, но,
очевидно, отчаянной ситуации; машина невесомо взмыла метров на семьдесят -
перед глазами у меня заметались темные пятна, и тут же сквозь гул крови я
услышал голос:
непривычки. Выше, выше!
поднялись метров на сто и зависли, будто впечатанные в воздух, - горизонт
раздвинулся; солнце, громадное, рдяное, плавилось в сероватой знойной
дымке, неуловимо для глаза падая за огненный горизонт.
знал, что это за сигнал. Я протянул к нему руку.
что-то запретное, и поспешно забормотал: - Здесь кончается уровень набора
высоты, понимаешь, так что подниматься больше нельзя... - По этому
бормотанию я и понял, что снова первые его слова имели тайный смысл.
напряжения души; рука моя, вопросительно протянутая к индикатору,
внезапным ударом смела с пульта ладони сына, другая упала на контакты, и
машина, словно от удара титанической пружины, рванулась прямо в синий
зенит; перегрузка была ослепительной, до меня долетел из мглы отчаянный
вопль: "Не надо!!!" - и в тот же миг еле видные солнце, небо, океан и
остров пропали без звука, без всплеска, как пропадает в зеркале отражение.
Гравилет стоял.
погруженные в вязкий сумрак. Неподвижность, ватная тишина, как на морском
дне.
ухватился за борт. Несколько секунд мне казалось, что меня вырвет. Но
этого не случилось. Тогда я посмел обернуться к сыну.
как окончился домашний курс обучения, и очень старый, седой человек -
инспектор ближайшей школы на материке - увез его учиться.
тепло его кожи, твердость близкой кости, шелковистость почти моих волос.
Он помедлил и, не поднимая головы, глухо ответил:
требует от него колоссального напряжения и всякий раз ему нужно заново
собираться с силами. Я отчетливо слышал его дыхание.
пустоте ангара. В отшибленных ладонях растаяла плоская боль.
день... Книги? Фильмы?!
среды.
горе, какого я и представить, наверное, уже не мог. И горе это было - боль
за меня?
тонконогий пузатый композитор призывал к мужеству звездоплавателя. Но мне
было странно весело, точно я помолодел. Сердце билось мощно и ровно. Я был
удивлен много меньше, чем должен был бы удивиться. Собственно, я всегда
знал это, всегда ощущал все это - ожидание, бешеный полет и
сверхъестественное напряжение, пронизавшее неподвижность вокруг; и вот я
прилетел наконец!
взметнул нас куда-то высоко вверх, мы оказались в коридоре, пошли. Коридор
медленно уходил влево. Впереди и слева стена раскололась, выбросив изнутри
сноп нестерпимого, ядовито-алого света, и в коридор вышли два человека в
блестящих пластиковых халатах до пят и темных очках, плотно прилегающих к
коже; из-за очков я не смог понять, чьи это сыновья. Они увидели меня и
остолбенели, один схватился за локоть другого. Не замедляя шага, мы прошли
мимо, и вскоре стена рядом с нами вновь раскололась. Мой сын сказал:
возносились экраны, опустился в кресло - наверняка в кресло одного из
пилотов, возможно от старости уже умершего; я понимал, что мне не следует
сидеть в нем, но ноги мои вдруг снова совсем ослабели.
корабля уже идут с Земли следом.
что ничего не понимаю. - Подожди. Давай по порядку.
склонностью к уединению, с профессиями, предполагающими индивидуальный,
кабинетный труд. Согласие участвовать дали процентов шесть из них. Еще
полпроцента отсеялось за год тренажерной проверки. Остальные составили
экипажи кораблей, ушедших к пяти звездам.
Почему мы ничего?.. - Я не умел сформулировать вопрос, - любая попытка
облечь происшедшее в слова делала его настолько диким и невероятным, что
язык отказывался повиноваться. - Мы же все знаем... считали... что - на
Земле!
внушение закрепило уже сложившиеся склонности к замкнутому образу жизни,
неприязнь к технике... это оговаривалось сразу и, наверное, отпугнуло
многих... Вот почему я так растерялся утром - ведь ты просто не мог
поднять гравилет...
полноценной, нужно жить на Земле.