заполнить простой в полгода или год. Если мы отложим плазмоход, то отложим
его надолго, возможно, к нему уже не вернемся.
боится, что вы потребуете срочного восстановления лаборатории Карла, Миша
заранее выходит из себя, потому что понадобится всячески обхаживать
Эрвина, когда он встанет. Вы сами могли заметить: Миша Хонда Эрвина
недолюбливает, это самое мягкое, что можно сказать об их отношениях. А мне
показались важными ваши слова, что вас не интересует, как мы теперь будем
выполнять ваш заказ.
хотели спросить?
необычный, Рой знал заранее, - обычные разговоры не надо вести наедине. Но
просьба звучала странно. - В каком смысле убрать, друг Клавдий?
некоторые порадовались бы... Не убийству, а если бы, скажем, Эрвин и Карл
в день аварии поменялись судьбами - и не Эрвин, а Карл готовился сегодня к
выздоровлению. Нет, просьба моя не столь ужасна, пусть Эрвин живет. Но
почему его не отправить на Землю? Он там довершил бы выздоровление. И
лабораторию твердой консервации можно разместить на Земле, в твердых
конденсаторах энергия дана в высочайшем сгущении, но запасы ее в них вовсе
не так исполински велики, чтобы производство их можно было вести только на
Меркурии. Вам тоже было бы удобней, если бы нужная лаборатория находилась
от вас неподалеку.
Землю не можем, нет убедительных оснований. А вам потребовать его
возвращения - проще простого.
предосудительного. И он, казалось, не сомневался, что Рой не найдет
возражений.
Его отсутствие на Меркурии желанно, но не может быть обосновано
убедительно. А какие основания - из разряда тех, что вы считаете
неубедительными - заставляют вас ждать его отъезда?
Анадырин, искренне считающий Эрвина гением... Даже он будет рад уходу
Эрвина. У Кузьменко дурной характер.
психологическом они представляются нам очень вескими. Вы понимаете,
Меркурий - не Земля с ее миллиардами жителей. Мы - маленький коллектив,
работников энергозавода и сотни не наберется, каждый на виду. Эрвин - как
заноза в теле. Он ненавидит нас - всех вместе, каждого особо. По-моему,
это достаточное основание, чтобы и мы его недолюбливали.
взаимной любви сотрудников. И Меркурий не звездолет, а планета, здесь не
требуется экзамена на психологическую совместимость.
нравился. Но и работать с человеком, который всем неприятен, трудно. Может
быть, подробней рассказать вам, друг Рой, каким видится нам Эрвин
Кузьменко?
определился в экспериментальные цехи, прошел стажировку, начал
самостоятельные исследования, - рассказывал главный инженер энергозавода.
- Тогда это был молодой милый парень, красивый, энергичный,
словоохотливый, работоспособный, - в общем, ничем не выделяющийся, таковы
все, кто добровольно меняет прекрасную Землю на трудное существование в
адской жаре и адском холоде Меркурия. Таким он был, пока не попал в
лабораторию Карла Ванина. Не проработав у Карла и года, Эрвин стал
совершенно иным. В нем развилось то, что Эдуард Анадырин называет
гениальностью, а Михаил Хонда - жульничеством.
справедливыми.
жульничество. Гениальность выразилась в том, что Эрвин вдруг стал
генератором интереснейших идей. И не только тех, что относились к его
делу, нет, он превратился в знатока всех работ во всех лабораториях и
цехах, он словно бы сотрудничал со всеми - и каждому давал очень дельные,
порой настолько глубокие советы, что все поражались. Эдуард считает, что
вмешательство Эрвина в чужие функции стало важнейшим стимулятором, очень
многое у очень многих шло бы гораздо хуже, если бы не Эрвин.
гениальностью, у Эрвина неоспорима. К сожалению, она не единственная.
появилось и пренебрежение к товарищам, продолжал Стоковский. Он высмеивал
тех, кому предлагал мысли и планы: сами они ни на что значительное не
способны без его помощи - так он показывал всем своим видом. Впрочем, это
можно бы стерпеть, да и отпор не труден: на усмешку ответить резкостью, на
пренебрежение - презрением. Все было хуже и сложней. Очень скоро
выяснилось, что идеи и проекты, объявляемые Эрвином, вовсе не его
единоличные. У каждого рождались те самые идеи, что он предлагал, это были
их собственные идеи, только недоработанные, необъявленные, в правильности
их еще были сомнения. "Да я и сам об этом думал! - с удивлением говорил то
один, то другой. - И вот надо же - Эрвин высказал раньше, а ведь это вовсе
не его область!"
подходом к пониманию. Каждый, естественно, допускал, - кто с удивлением,
кто с негодованием, - что Эрвин научился проникать в чужие мысли. Чтобы
выяснить это, я поставил тайный эксперимент, о нем знал один Эдуард. Я
пытался донести до Эрвина некоторые мысли, очень неприятные для него, они
сказались бы на его поведении, узнай он их. Результат - ничего! Он
неспособен читать мысли, неспособен даже постигать, что испытывает
говорящий с ним, если тот не хочет показать своих чувств. В этом смысле он
менее проницателен, чем любой из нас, он, я бы сказал, даже туповат. А
одну мою великолепную идею Эрвин объявил в тот же день, как она у меня
возникла, - и, поверьте, она была совершенней, чем моя. Я не могу считать,
что он каким-то способом заимствовал ее у меня. Она своим появлением у
меня возбудила такую же идею у него, вряд ли наоборот, ибо это была все же
моя область работы. И посмотрели бы вы, с каким издевательством он кинул
ее мне, как он презирал меня за то, что я не способен сам так дорабатывать
свои мысли. Мне надо было испытать радость от подарка, а я испытывал
унижение от собственного ничтожества. Нет, Эрвин Кузьменко не телепат. А
если это телепатия, то неизвестной еще природы, избирательная,
чувствительная только на значительные мысли - и не простое их чтение в
головах знакомых, а совершенствование, доведение до конца. Выражусь вашими
словами, Рой: случай нетривиальный.
ним. Эрвин вам полезен, но психологически непереносим.
инженер энергозавода.
ним побеседовать.
взглядом. Эрвин лежал в отдельной палате - наглухо закрытый ящик, куда не
мог проникнуть даже отраженный луч яростного меркурианского солнца. Врач
предупредил Роя, что больной разговаривает с трудом, его лучше не
беспокоить долгими расспросами.
Эрвин повернулся к нему лицом. Ни один не сказал ни слова, так прошло
несколько минут - оба молча смотрели друг на друга.
облика той поры мало что осталось: он не был ни мил, ни красив, ни молод.
На Роя глядел худой, поседевший мужчина с исполосованным морщинами желтым
лицом. Лицо было хмурое, маловыразительное, неприязненное. В небольших
тусклых глазах не светились ни острая мысль, ни живое чувство. И видно
было, что Рой его не заинтересовал - он глядел на посетителя как на пустое
место, равнодушно, почти безучастно. Неприятный тип, подумал Рой, и
опасливой мыслью одернул себя: может, Эрвин все-таки телепат и поймет,
какое чувство вызывает в госте.
стали еще тусклей, потом хрипло отозвался:
здравствования нескоро.