Чтение 3–й страницы книги ~Вторжение в Персей~

- Я выслушала тебя внимательно, но не услышала ничего дельного, -
объявила Вера. - Если ты будешь упорствовать, твое сопротивление вызовет
недоумение и обиду. Зачем оскорблять поверивших в тебя?

Подавленный, я молчал. Как и в детстве, когда она меня распекала, я
не находил сейчас защиты от ее настояний. Но и радости не было.

Я припомнил, как возмутился спокойствию Ольги, когда ее назначили
командующей эскадрой. Былая наивность основательно повыветрилась из меня -
я не ликовал, а страшился огромной ответственности.

- И долго ты собираешься так молчать? - иронически спросила Вера.

- Рассмотрим еще разок другие кандидатуры, Вера.

- Большой Совет рассматривал их. Государственная машина придирчиво
исследовала каждого человека на годность в командующие. Капитаны кораблей
пришли в восторг, узнав о решении Большого Совета. Тебе мало этого?

Я понял, что выхода мне не оставили.

- Согласен, - сказал я.

Она хладнокровно кивнула головой. Иного она и не ждала.

- Теперь сообщу о других назначениях. У тебя будут два заместителя и
три помощника. Заместитель по государственным делам - я. Заместитель по
астронавигации - Аллан Круз. Помощники, командующие тремя отдельными
эскадрами, - Леонид, Осима и Ольга. Возражений нет?

- Нет, конечно.

- Еще один пункт. Ты когда-то был моим секретарем, правда, не очень
удачным. Теперь тебе самому нужно иметь секретаря. В секретари
предлагают...

- Надеюсь, не тебя! - сказал я с испугом.

- Я твой заместитель, а это выше, чем секретарь.

- Извини, я не силен в рангах. Так кого определяют мне в секретари?

- Павла Ромеро. На него возложены также функции историографа похода.
Но если ты возражаешь, мы подберем другого.

Я задумался. Взаимоотношения с Павлом были слишком сложны, чтобы
ответить простым "да" или "нет". Я не знал другого человека, столь резко
отличавшегося от меня самого. Но, может быть, несхожесть характеров и
требовалась для удачной совместной работы?

Вера спокойно, слишком спокойно, ожидала моего решения. Я улыбнулся.
Я видел ее насквозь.

- Разреши задать один личный вопрос, Вера.

- Если о моих отношениях с Ромеро, то они сюда не относятся. Действуй
так, словно Ромеро мне незнаком.

- Павел, вероятно, будет лучшим секретарем, чем я командующим. Я
принимаю его с охотой. Теперь можно задавать щекотливые вопросы?

- Теперь можешь задавать любые. - Вера явственно испытывала
облегчение.

- Я никогда не вмешивался в твою жизнь, Вера, но один раз я позволил
это себе. Должен ли я извиниться?

- Скорее, я должна благодарить тебя за вмешательство.

Мне не хотелось говорить об этом, но оставлять что-либо недосказанным
было еще хуже.

- Павел передавал тебе, при каких обстоятельствах произошла наша
последняя беседа?

- Чуть не превратившаяся в драку, - это ты о той? Я знаю обо всем:
как он чуть не влюбился в Мэри, и как ты стал на его дороге, и как Мэри,
перед тем праздником в лесу, призналась Павлу, что любит тебя и любит
давно, с какой-то вашей встречи в Каире. И если бы не опьянение, Павел
поздравил бы тебя там же, у костра, а не полез в драку, во всяком случае,
он так собирался...

- А вот я этого не знал. В Каире Мэри обругала меня, как если бы
возненавидела с первого взгляда. И в те несколько месяцев, что мы провели
вместе, она ничего не говорила о Каире.

- А мне сказала сегодня, что ты так беспомощно взглянул, когда она
обозвала тебя грубияном, что у нее застучало сердце. Тебе повезло, Эли, и
я хочу, чтоб ты знал: я очень люблю твою жену.

Я встал.

- Я тоже, Вера. У нас с тобой не так много было случаев, когда бы мы
сходились во мнениях. Можно уйти?

- Теперь ты должен мне разрешать или не разрешать, - педантично
напомнила она.

- В таком случае я разрешаю себе уйти, а тебе разрешаю остаться.

Я и не представлял себе раньше, как трудно командовать. Если бы мне
предстояло выбирать сызнова, я взял бы подчинение, а не командование. Я
отвечал за все, а был сведущ лишь в ничтожной частице этого "всего".

Профессиональный военный посмеялся бы над моими попытками
организации. От позора меня спасало лишь то, что настоящих военных давно
не было.

Одно вскоре мне стало ясно: флот не готов к далекому походу.

Так мы и доложили Земле по сверхсветовым каналам: требовался, по
крайней мере, еще год подготовки.

Однажды Ромеро обратился ко мне с просьбой:

- Дорогой адмирал, - он и Осима теперь называли меня только так,
Осима серьезно, а Ромеро не без иронии, - я хочу предложить вам ввести в
свой распорядок дня новый пункт: писать мемуары.

- Мемуары? Не понимаю, Павел. В древности что-то такое было -
воспоминания, кажется... Но писать в наше время воспоминания?

Ромеро разъяснил, что можно и не диктовать, а мысленно вспоминать,
МУМ сама запечатлеет мысли. Но зафиксировать прожитую жизнь нужно - так
поступали все исторические фигуры прошлого, а я теперь, несомненно,
историческая фигура.

- После похода, если вернемся живыми, я продиктую все важные события,
которые случатся там с нами.

Ромеро настаивал на своем. Историограф похода и без меня опишет все
важные события. Мне надо рассказать о своей жизни. Моя жизнь внезапно
стала значительным историческим фактом, а кто ее лучше знает, чем я сам?

- А Охранительница на что? Обратитесь к ней, она такое насообщит,
чего я и сам о себе не знаю.

- Именно, - сказал он, - вы и сами того не знаете, что она хранит в
своих ячейках. Нас же интересует, что вы считаете у себя значительным, а
что - пустяком. И еще одно. Охранительница - на Земле, а ваша внеземная
жизнь, неизвестная Охранительнице, как раз всего интересней.

- Вы не секретарь, а диктатор, - сказал я. - Отдаете ли вы себе
отчет, что в мемуарах мне придется часто упоминать вас? И мои оценки,
боюсь, не всегда будут лестны...

Ответ его прозвучал двусмысленно. Временами Ромеро был для меня
загадкой.

- Человеку Ромеро они, возможно, покажутся неприятными, но
историограф Ромеро ухватится за них с восторгом, ибо они важны для
понимания вашего отношения к людям.

В этот же день я стал диктовать воспоминания. В детстве моем не было
ничего интересного, я повел рассказ с получения первых известий о
галактах.

Случилось так, что в эту минуту мимо моего окна пролетел Лусин на
Громовержце, и я вспомнил другого дракона, поскромнее - на том драконе
Лусин тоже любил кататься, - и начал с него.

С тех пор прошло много лет. Я давно забыл те мемуары, ту первую
книгу, как называет ее Ромеро. Я диктую сейчас вторую - наши мытарства в
Персее.

Передо мною - лента с записью, рядом с ней та же запись в форме пяти
изданных по-старинному книг, пять толстых томов в тяжеленных переплетах -
официальный отчет Ромеро об экспедиции в Персей, там много говорится и обо
мне, много больше, чем о любом другом.

А если я пожелаю, вся эта бездна слез, сконцентрированных в отчете,
зазвучит в моих ушах голосом Охранительницы, живыми образами засветится на
экране.

Я хочу поспорить с трудом Ромеро. Я сам хочу рассказать о себе. Я не
был тем властным, неколебимым, гордым, бесстрашным руководителем, каким он
меня изображает. Я страдал и радовался, впадал в панику и снова брал себя
в руки, временами я казался себе самому жалким и потерявшимся, но я искал,
я неустанно искал правильного пути в положениях, почти безысходных, - так
это было. Я буду опровергать, а не уточнять Ромеро. Я продиктую книгу не о
наших просчетах и конечной победе: такую книгу уже создал Ромеро - другой
не надо.

Нет, я хочу рассказать о муках моего сердца, о терзаниях моей души, о
крови погибших близких, мутившей мою голову...

Нелегким он был, наш путь в Персее!

Доклад о том, что эскадры не готовы в дальний поход, породил на Земле
тревогу. Веру и меня вызвали на заседание Большого Совета. Я пошел к Мэри
попросить ее сопровождать нас на Землю. Мы с Мэри теперь не виделась
неделями: я пропадал на кораблях, перебираясь с одного на другой, а Мэри
нашла себе занятие в лабораториях Оры.

Мне показалось, что она больна. Я знал, конечно, что на Оре, как и на
Земле, болезни невозможны. Но у Мэри был такой грустный вид, так блестели
глаза, а припухшие губы были такие сухие, что я встревожился.