чудесные парни и девушки страшно взволновались, узнав, что перед ними
знаменитый Штилике, столько ведь приходилось читать и слышать об освоении
Эриннии, о делах на Ниобее, наверно, и курсовые экзамены сдавали,
непрерывно поминая эту фамилию - Штилике, Штилике, Штилике... И портреты
твои развешаны в учебных аудиториях, наизусть все вытвержено: невысокий,
широкоплечий, сутулый, усатый, с запавшими темными глазами - в общем,
такой, что, "отвернувшись, не насмотришься". Впрочем, знаменитостям
уродливость прощается... А все же какая разница между устоявшимся
представлением о некрасивом и в молодости, а сейчас, наверно, дряхлом,
уродливом старце, если он еще жив, и тем величавым, уже немолодым, но еще
статным мужчиной, каким ты перед ними предстал! Было чему поразиться! И
законно потребовать объяснений, как стало возможно такое превращение? А ты
сбежал от расспросов. Нет, не только облик твой переменился, характер
тоже, раньше ты ни от чего не бегал!
превращения - мои личные дела. Есть еще и такая область - интимность.
твоя мелкая интимность. Да и была ли? Ты в некотором роде историческое
явление. Соответствуй себе!"
Штилике. - Одно дело - работа, исторические решения... Другое совсем -
Ирина, Виккерс, Барнхауз, Агнесса... Зачем возобновлять старые споры? Вряд
ли они заинтересовали бы этих молодых людей.
интимностью и старыми спорами, неотделимо от реальной истории планеты. А
между прочим, в официальном отчете Академии наук ты и словечком не
обмолвился о своем отношении к Ирине и Агнессе, к Барнхаузу и Виккерсу.
Твой отчет был неполон и необъективен".
ваши характеры не сыграли там, быть может, решающей роли? И не называй,
пожалуйста, события на Ниобее тусклым литературным словцом "драма". Была
трагедия - и не личная, а социальная. И те, кто вслед за вами направляются
ныне на эту столько лет запретную планетку, имеют право знать, что на пей
происходило, хотя бы для того, чтобы не повторять ваших ошибок".
программы, как вести себя на ней.
отчеты?
лишены страстей, надежд и мечтаний! Как загорелись их глаза, когда они
услышали, кто ты! Будут, будут среди них и свои Барнхаузы и Штилике, Ирины
и Агнессы. Они должны знать, какой нелегкий путь пролег для вас на
планете".
пашем горе, о негодовании и отчаянии, попеременно захватывавших нас...
Раскрываться, как на исповеди!.. Милые, но все же чужие люди!
глаза здесь но смущают тебя. Пусть люди, идущие за тобой, знают и то, что
осталось нераскрытым в твоих отчетах".
себе превращалась в негодование на себя. Тогда я враждовал с собой. Нет,
во мне не было двоесущия, я не страдал от раздвоения личности. Я всегда
был один - один облик, один характер, одни жизненные цели, одни способы их
реализации. Все было проще, чем тысячекратно читалось в романах,
живописующих убийственные схватки двух враждебных натур в одном теле, и по
одному тому, что было проще, становилось непосильно сложней. Наверно, я
говорю непонятно. Непонятность не в словах, а в фактах, какие надо
высказать словами.
люблю своего облика. Природа наделила меня неудачной внешностью. Еще в
детстве я возненавидел зеркала. В зеркале, когда я подходил к нему,
появлялась нескладная фигура: с непомерно широких плеч свисали неприлично
короткие, хотя и крепкие руки, на узкой и длинной шее торчала массивная
голова - я всегда удивлялся, почему шея не сгибается под ее тяжестью, - а
к несимметричному телу еще и несимметричное лицо... "Ты мог бы сойти за
инопланетянина-антропоида, если бы мы не знали, что антропоидов в иных
мирах не существует! - сказала мне как-то Анна и добавила с нежностью, ей
почему-то нравилось мое уродство: - Вот же судьба - столько красивых
парней увивалось вокруг меня, а влюбилась в тебя".
потому их не любил, что делал, чего не желалось. Этого не было да и не
могло быть. Я делал только то, что надо было и что хотелось. Но делал
хуже, чем хотелось. Есть люди, достигшие совершенства, образцом их был мой
учитель Теодор-Михаил Раздорин, у таких людей цель и выполнение цели
всегда совпадают, одно отвечает другому. Меня одолевала
неудовлетворенность: цели были выше выполнения. Я не жалуюсь и не скорблю
- констатирую печальный факт.
внешности и несовпадение цели и средств - присутствовали в реальном
действии. Если бы было не так, я и не упоминал бы о своем характере, на
такую деликатность меня бы хватило.
годовой отдых на Земле. Я заранее сокрушался, что года на отдых не хватит.
И уж конечно, ни о каких дальних экспедициях мне не мечталось: я был сыт
по горло хлопотней на неустроенных планетах. Ничегонеделание на зеленой
Земле было сладостней любых успехов на разных небесных шариках. Так мне
воображалось. И естественно - теперь сознаю, что в том была
естественность, а не принуждение, - не прошло и месяца, как я снова мчался
к звездам.
исхудавший, что набухшие вены на руках и жилы на шее казались жгутами,
приставленными снаружи, а не выступающими из-под кожи. Возле кровати
возвышались аппараты для кровообращения и дыхания, собственные органы
Раздорина давно перестали служить исправно. В открытое окно врывались
запахи деревьев и распускающихся цветов, на дворе творилась очередная
яркая и многошумная весна. Я потом часто думал: хорошо умирать весной,
ощущая тепло солнца и дыхание возрождающейся травы. Именно так, по-своему
радостно и красиво, совершалось это скорбное событие - уход моего учителя
в небытие. Для себя я желаю такой же смерти.
И хоть голос его, прежде громкий и категоричный, звучал уже не так сильно,
но был по-прежнему ясен и решителен. Старик с трудом шевелился на своей
необъятной кровати - он любил такие, как сам он посмеивался, "стадиончики
для спанья", - но разговаривал без большого усилия, и это, видимо,
скрашивало ему тяготы хвори: он всегда охотно говорил и у него всегда было
о чем говорить.
десять лет не хватит. Все стирается.
Годы не сотрут такого несчастья. Да и не было у тебя десяти лет на горе.
Даже года не было.
любит поражать парадоксами. В древности из него вышел бы незаурядный
софист. Но этого парадокса я не понял. Он усмехнулся.
ты себе наметил. Не то что года, даже месяца на уход в несчастье ты не
имел. Раньше о пророках говорили: он смертью смерть попрал. Ты попрал
смерть жизнью. Эринния теперь никому не грозит таинственной гибелью. Это
подвиг, Василий.
больше биологов и медиков, а не социологов. Я организовывал их труд,
только всего.
даже легкое движение бровями или рукой. А он, как и встарь, отстаивал
любое свое утверждение - не затыкал рта инакомыслящим, но требовал, чтобы
против него подыскивали только солидные возражения. - Ты не вносил
предложения о переименовании планетки? Эринния, богиня мщения, теперь ей
не к лицу.
лицо у планетки все еще мрачноватое.
удовлетворением. Ему нравилось, когда его убедительно опровергали. В моем
упрямстве он ощущал обоснованность - во всяком случае, я старался, чтобы
было так. Помолчав, он спросил: - А теперь куда?
Мережковский Дмитрий
Лукьяненко Сергей
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей
Трубников Александр
Махров Алексей