Чтение 3–й страницы книги ~Сад и Канал~

и ниже над городом - перемешиваясь с испарениями и рождая белесую пелену:
очертания улиц терялись в ней, как в тумане.

Я отчетливо помню, что почти всю дорогу Куриц молчал. Я тогда
поначалу не обратил на это внимания. У него был "четыреста первый",
притертый и крепкий "Москвич", и он вел его - резко и яростно, проскакивая
перекрестки. Будто все свое раздражение вымещая на этом стареньком
"Москвиче". Вероятно, тогда уже он догадывался, что именно происходит, и
метался и мучился в поисках выхода из тупика, но возникшее у него озарение
было настолько неправдоподобно, что он просто не мог поделиться им даже со
мной, только бился, как бабочка о стекло, постепенно ослабевая и не в
силах рассеять тот мрак, который надвигался на нас.

Потому, вероятно, и был он сегодня удручающе немногословен. Лишь
когда мы свернули с горячей, придавленной к дну, оловянной Невы и
подъехали к пандусу, опоясывающему библиотеку, он, внезапно затормозив и
привалившись всем телом к рулю, сказал:

- Ты интересовался, кто же вас продает - так вот я выяснил.
Понимаешь, я выяснил, кто вас действительно продает. Продает вас не
кто-нибудь, а Леля Морошина. Да, красивая Леля, имейте это в виду. Я к
тому говорю, что вы слишком ей доверяете...

Я уже вылезал из машины, но - так и сел. Потому что известие было
воистину ошеломляющее.

Я, по-моему, даже не осознал его до конца.

- Леля?.. Леля Морошина?!.. Ни за что не поверю!..

Тогда Куриц, по-прежнему привалившись к рулю и по-прежнему глядя на
серо-коричневый пыльный булыжник, по-собачьи вздохнул и спросил, не
поворачивая головы:

- Слушай, Волков, я когда-нибудь - тебя обманывал?..

По фамилии он называл меня только, если был необычайно зол.

- Нет, - ответил я, чувствуя, как обрывается сердце.

- А ты помнишь какой-нибудь случай, чтоб я - поторопился
с_к_а_з_а_т_ь_? Чтобы я ошибался, чтоб дал тебе неверные сведения?

Он был прав. Мне нечего было ему возразить. Я спросил его только:

- Откуда тебе известно?

Но глядящий в пространство, насупленный Куриц лишь дернул небритой
щекой:

- Ты же знаешь, что я не засвечиваю своих источников. - И добавил -
опять, по-собачьи протяжно - зевнув. - Собственно говоря, кому это теперь
интересно?

Он был прав, вероятно, четыре тысячи раз. Но тогда я еще, к
сожалению, не подозревал об этом. Я смотрел, как он разворачивается,
махнув мне рукой - наскочив на поребрик, а потом едва не задев выступающий
угол ограды. Громко стрельнула дымом отвислая выхлопная труба, запыленный
"Москвич" подмигнул тормозными огнями и, опасно подрезав вдруг тронувшийся
с остановки трамвай, серой жужелицей пронесся куда-то в сторону Невского.
В непротертом овальном окне его я заметил пригнувшийся силуэт. Леня Куриц
опаздывал на встречу с профессором. К сожалению, я тогда не знал, что они
знакомы между собой. Впрочем, если б я даже и знал, все равно это вряд ли
что-нибудь бы изменило. Поздно было вставать против мрака, который
надвигался на нас. Мы тогда были очень растеряны и сбиты с толку. И,
наверное, уже был упущен последний момент. Зверь проснулся, и темная кровь
его - запылала. Сетка трещин уже появилась на площадях. Проступила трава,
и начались перебои со связью. Электричество отключалось практически каждую
ночь. Но тогда я не мог еще увязать это все в единое целое. Каждый факт мы
рассматривали тогда - просто как факт. А к тому же сейчас мои мысли
занимала Леля Морошина. Неужели она в самом деле тихонечко нас продает?
Вот откуда у генерала Харлампиева такая уверенность. Вот откуда такая
уверенность у генерала Сечко. Ведь на прошлой неделе они просто требовали
ввести чрезвычайное положение. И при этом ссылались на сведения, которые
не могли к ним попасть.

Я поднялся по низким широким ступенькам библиотеки. В мутных стеклах
ее отражалась гнетущая духота. Тушка мертвого воробья распласталась под
вазой, высеченной из гранита. Я подумал, что вижу упавшую птицу не в
первый раз. Вообще непонятное что-то творится с обыкновенными воробьями.
Словно сердце у них неожиданно разрывается на лету. Я подумал, что, может
быть, стоит заняться еще и птицами. Все же - странный, загадочный,
необъяснимый факт. Только кто ими будет серьезно и обстоятельно
заниматься? Если рук не хватает и на обычную толкотню.

Духота, однако, была чудовищная. Даже стены из красного камня ничуть
не смягчали ее. Я прошел через гулкие темные мрачно-пустынные залы.
Одиноко белели стеклянные колпаки на столах. Кто сейчас ходит в библиотеки
- никто не ходит. Молодой, очень бледный, до прозелени, человек - в
сюртучке, ощутимо спирающем его узкие плечи, оторвавшись весьма недовольно
от разложенных книг, проглядел мой заказ и неприятно поморщился:

- Полагаю, что таких реквизитов в наличии нет...

- Полагаю, что - есть, - ответил я очень высокомерно.

Я уже научился, как надо вести себя с этими молодыми людьми. Да и он,
наконец, разглядел на заказе шифр нашей Комиссии. И поэтому выгнул
бесцветные брови:

- Один секунд...

И - исчез, только лампа горела над ветхими книгами. Я небрежно, как
будто от скуки, придвинул одну из них. "О земных и воздушных иллюзиях" -
значилось на обложке. Кожа. Розы тиснения. Восемнадцатый век.

Вот ведь как! Интересные книги они здесь читают. Я ведь именно это
издание включил в свой заказ. Но вчера мне ответили, что - временно не
выдается. Дескать - срок, реставрация, нет на хранении, и - вообще.

Я забарабанил пальцами по деревянной стойке. Мне ужасно не нравилось
то, что происходило в последние дни. Разумеется, это могло быть
естественным совпадением. И, однако ж, таких совпадений я не любил.

Что-то много у нас получается - якобы совпадений.

Между тем за огромными окнами библиотеки сгустился мрак. Абсолютный,
непроницаемый - будто ночью. И его вдруг прорезал трепещущий медленный
свет. Грозовая лиловость заполнила все помещение. Жутко прыгнули тени - от
стульев, витрин и шкафов. И квадратные стекла, прогнувшись, задребезжали -
вероятно, своей толщиной поглотив раскатившийся гром. Будто сыпали доски,
но где-то - в большом отдалении. Мелкий всхлип вдруг донесся из-за
стеллажей. И жестокий сквозняк пролистнул, подминая, страницы - вздернув в
воздух закладку и вышвырнув ее в коридор.

На секунду мне показалось, что там - пробежали.

Молодой человек в сюртучке все не шел и не шел. Обстановка немного
действовала мне на нервы. Потому что опять я услышал короткий, но
явственный всхлип. Даже рокот дождя, в тот момент сыпанувший по крышам, а
затем провалившийся вниз - не ослабил его.

Ощущение было, сознаюсь, не из приятных.

- Есть тут кто-нибудь?!.. - крикнул я в темную глубь стеллажей.

Голос мой утонул - навсегда, между толстыми книгами. И опять на
мгновение показалось, что кто-то - перебежал. И лиловая вспышка опять
озарила все здание. И усилился мерный клокочущий рокот дождя.

Мне, в конце концов, все это попросту надоело.

Я откинул барьерчик на стойке, преграждающий вход, и прошел сквозь
дохнувшее мертвой бумагой хранилище - свет из лампочек на потолке в это
время слегка потускнел, но зато впереди проступило какое-то желтое марево,
что-то мерклое, слабое и неровное, как от свечи. Ощутимо запахло горячим
растопленным воском. За хранилищем, оказывается, находился еще один зал.
Правда, меньших размеров, зато чрезвычайно отделанный, весь - в портьерах,
диванчиках, креслах и зеркалах. Между окон пестрели старинные гобелены,
лепка хора курчавилась матовым серебром, и в настенных трезубцах
действительно плавились свечи, а у двери, закрытой гардиной, - стоял
человек.

Он был низенький, плотненький, крепко сбитый, лупоглазый, как будто
родился совсем без век, светло-рыжие злые ресницы его торчали щетиной, а в
глазах, как у зверя, была водянистая светлая жуть. Он был в длинной, до
пола, ночной шелковистой рубашке, по манжетам и по оборке внизу - в
сплошных кружевах, из которых выглядывали синие пряжки шлепанцев, круглый
череп же был полускрыт нитяным колпаком. Впечатление он производил очень
странное. И в особенности - розовое жабье лицо, обрамленное какими-то
светлыми буклями. А в руках он держал почему-то серебряный молоток -
ограненный, переливающийся камнями - и по блеску камней было видно, что
руки его дрожат.

Человек обернулся ко мне, и глаза его чуть не вывалились.

- Ну?!.. - надорванным лающим голосом потребовал он. И притопнул
короткой, по-видимому, кривоватой ножкой. - Сволочь!.. Немыть!.. Дубина!..
Я тебя зачем посылал?!.. - Вероятно, он уже ничего не соображал от
бешенства. Две слезы пробежали по выпуклым грушевидным щекам. Он,
наверное, ярился и плакал одновременно. - Где Кутайсов?!.. Где гвардия?!..
Где караул?!.. Разбежались, как крысы!.. В подвалы, в подвалы!.. Что -
семеновцы?!.. Подняты ли мосты?!.. Трусы!.. Свора ублюдков!.. Мерзавцы!..
Почему до сих пор не зажжен - ни один фонарь?!..

Я сказал:

- Извините, я не из вашей организации...

Но, по-моему, человек уже позабыл про меня. Поднял руку, мгновенно и
чутко прислушиваясь. Потянул в себя воздух сквозь страшные дыры ноздрей. А
костяшки на пальцах, сжимающих молоток, побелели.

Все глушил нарастающий рокот дождя.

Тем не менее, он, вероятно, что-то расслышал. Потому что сказал:

- Приближаются... Восемь убийц... Дверь в Зеленой гостиной, конечно,
открыта... Смерть идет по дворцу на куриных ногах... Так кончаются слава и
жизнь императоров... - Человек, облаченный в рубашку, как будто устал. И
тяжелая нижняя челюсть его несколько выдвинулась. - Что ж, давай
попрощаемся, старый солдат... Ты мне честно служил, но теперь твоя служба
окончена... Будь же - с Богом, и - не забывай обо мне... Все зачтется - на