Чтение 3–й страницы книги ~Гадкие лебеди~

Они подошли к отелю, и Виктор предложил:

- Может быть, зайдешь ко мне, обсохнешь?

- Благодарю вас. Я как раз собирался попросить разрешения зайти,
во-первых, я должен вам кое-что сказать, а, во-вторых, мне надо поговорить
по телефону. Вы разрешите?

Виктор разрешил. Они прошли сквозь вращающуюся дверь мимо швейцара,
снявшего перед Виктором фуражку, мимо богатых статуй с электрическим
свечами, в совершенно пустой вестибюль, пропитанный ресторанным запахом, и
Виктор ощутил привычный подъем в предвкушении наступающего вечера, когда
можно будет пить и безответственно болтать и отодвинуть локтем на завтра
то, что раздражающе наседало сегодня; в предвкушении Юла Голема и доктора
Квадриги, и, может быть, еще с кем-нибудь познакомлюсь, и, может быть,
что-нибудь случится - драка или сюжет. Вдруг заиграет - и закажу-ка я
сегодня миноги и пусть все будет хорошо, а последним автобусом поеду к
Диане.

Пока Виктор брал ключи у портье, за его спиной проходил разговор.
Бол-Кунац разговаривал со швейцаром. "Ты зачем сюда вперся?" - шипел
швейцар. "У меня разговор с господином Баневым". "Я тебе покажу разговор с
господином Баневым, - шипел швейцар, - шляешься по ресторанам..." "У меня
разговор с господином Баневым, - повторил Бол-Кунац. - Ресторан меня не
интересует". "Еще бы тебя, щенка, ресторан интересовал... Вот я тебя
отсюда вышвырну..." Виктор взял ключ и обернулся.

- Э... - сказал он. Он опять забыл имя швейцара. - Парнишка со мной,
все в порядке.

Швейцар ничего не ответил, лицо у него было недовольное.

Они поднялись в номер. Виктор с наслаждением сбросил плащ и
наклонился, чтобы расшнуровать сырые ботинки. Кровь прилила к голове и он
ощутил изнутри болезненные редкие толчки в то место, где был желвак,
тяжелый и круглый, как свинцовая лепешка. Он сразу выпрямился и,
придерживаясь за косяк, стал сдирать ботинок, упершись в задник носком
другой ноги. Бол-Кунац стоял рядом, с него капало.

- Раздевайся, - сказал Виктор. - Повесь все на радиатор, сейчас я дам
полотенце.

- Разрешите позвонить, - сказал Бол-Кунац, не двигаясь с места.

- Валяй, - Виктор содрал второй ботинок и в мокрых носках ушел в
ванную. Раздеваясь, он слышал, как мальчик негромко разговаривает,
спокойно и неразборчиво. Только однажды он отчетливо и громко произнес:
"Не знаю". Виктор обтерся полотенцем, накинул халат и, достав чистую
купальную простыню, вышел из ванной. "Вот тебе" - сказал он и тут же
увидел, что это ни к чему. Бол-Кунац по-прежнему стоял у дверей, и с него
по-прежнему капало.

- Благодарю вас, - сказал он. - Видите ли, мне надо идти. Я хотел бы
еще только...

- Простудишься, - сказал Виктор.

- Нет, не беспокойтесь, благодарю вас. Я не простужусь. Я хотел еще
только выяснить с вами один вопрос. Ирма вам ничего не говорила?

Виктор бросил простыню на диван, присел на корточки перед баром и
вытащил бутылку и стакан.

- Ирма мне много чего говорила, - ответил он довольно мрачно. Он
налил в стакан на палец джину и долил немного воды.

- Она не передавала вам наше приглашение?

- Нет, приглашений она мне не передавала. На, выпей.

- Благодарю вас, не нужно. Раз она не передавала, передам я. Мы
хотели бы встретиться с вами, господин Банев.

- Кто это-мы?

- Гимназисты. Видите ли, мы читали ваши книги и хотели бы задать вам
несколько вопросов.

- Гм, - сказал Виктор с сомнением. - Ты уверен, что это будет
интересно всем?

- Я думаю, да.

- Все-таки я пишу не для гимназистов, - напомнил Виктор.

- Это неважно, - сказал Бол-Кунац с мягкой настойчивостью. - Вы
согласились бы?

Виктор задумчиво покрутил в стакане прозрачную смесь.

- Может быть, все-таки выпьешь? - спросил Виктор. - Лучшее средство
от простуды. Нет? Ну, тогда я выпью. - Он осушил стакан. - Хорошо. Я
согласен. Только никаких афиш, объявлений, и прочего. Узкий круг. Вы и
я... Когда?...

- Когда вам будет угодно. Лучше бы на той неделе. Утром.

- Скажем, через два дня. Только не очень рано. Скажем, в пятницу в
одиннадцать. Это подойдет?

- Да. В пятницу в одиннадцать. В гимназии. Вам напомнить?

- Обязательно, - сказал Виктор. - О раутах, суаре и банкетах, а также
о митингах, встречах и совещаниях я всегда стараюсь забыть.

- Хорошо, я напомню, - сказал Виктор. - А теперь я, с вашего
разрешения, пойду. До свидания, господин Банев.

- Постой, я тебя провожу, - сказал Виктор. - Как бы тебя этот...
швейцар не обидел. Что-то он сегодня не в духе, а швейцары, знаешь, такой
народ...

- Благодарю вас, не беспокойтесь, - возразил Бол-Кунац. - Это мой
отец.

И он вышел. Виктор налил себе еще на палец джину и повалился в
кресло. Так, подумал он. Бедный швейцар. Как же его зовут? Неудобно даже,
все-таки мы с ним товарищи по несчастью, коллеги. Надо будет с ним
поговорить, обменяться опытом. Он, наверное, опытнее... Какая однако
концентрация вундеркиндов в моем родном промозглом городишке. Может быть,
это от повышенной влажности?.. Он откинул голову и сморщился от боли. Вот
гад, чем это он меня все-таки? Он ощупал желвак. Похоже на резиновую
дубинку. Впрочем, откуда мне знать, как это бывает от резиновой дубинки?
Как бывает от модернового стула в "Жареном Пегасе" - это я знаю. Как
бывает от автоматного приклада, или, например, от рукоятки пистолета, я
тоже знаю, от бутылки из под шампанского и от бутылки с шампанским... Надо
будет спросить Голема... Вообще странная какая-то история, хорошо бы в ней
разобраться... И он стал разбираться в этой истории, чтобы отогнать
всплывшую вторым планом мысль об Ирме, о необходимости от чего то
отказываться и как-то себя ограничивать, куда-то кому-то писать, кого-то
просить... "Извини, что беспокою тебя, старина, но тут у меня объявилась
дочка двенадцати с лишним лет, очень славная девочка, но мать у нее дура и
отец тоже дурак, так вот надобно пристроить ее куда-нибудь подальше от
глупых людей..." Не хочу я сегодня об этом думать, завтра подумаю, - он
посмотрел на часы. Хватит думать вообще. Хватит.

Он поднялся и стал одеваться перед зеркалом. Брюхо растет, вот
дьявол, и откуда бы у меня быть брюху? Такой всегда был сухощавый жилистый
человек... Даже и не брюхо, собственно, - благородное трудовое чрево от
размеренной жизни и от хорошей пищи. Так, брюшко какое-то паршивенькое,
оппозиционерский животик. У господина Президента, небось не такой. У
господина Президента небось благородный, обтянутый черным, лоснящийся
дирижабль. Повязывая галстук, он придвинул лицо к зеркалу и вдруг подумал,
как выглядело это уверенное крепкое лицо, столь обожаемое женщинами
известного сорта, некрасивое, но мужественное лицо бойца с квадратным
подбородком, как оно выглядело к концу исторической встречи. Лицо
господина Президента, тоже не лишенное мужественности и элементов
квадратности, к концу исторической встречи напоминало, прямо скажем, между
нами, кабанье рыло. Господин Президент изволил взвинтить себя до последней
степени, из клыкастой пасти летели брызги, а я достал платок и
демонстративно вытер себе щеку, и это был, наверное, самый смелый поступок
в моей жизни, если не считать того случая, когда я дрался с тремя танками
сразу. Но как я дрался с танками, я не помню, знаю только по рассказам
очевидцев, а вот платочек я вынул сознательно и соображал, на что иду... В
газетах об этом не писали. В газетах честно и мужественно, с суровой
прямотой сообщили, что "беллетрист Банев искренне поблагодарил господина
Президента за все замечания и разъяснения, сделанные в ходе беседы".

Странно, как хорошо я все помню. - Он обнаружил, что у него побелели
щеки и кончик носа. - Вот таким я тогда был, на такого орать сам бог
велел. Он ведь не знал бедняга, что это я не от страха бледнею, а от
злости, как Людовик Четырнадцатый... Только не будем махать кулаками после
драки. Какая разница, от чего я там у него бледнел... Ладно, не будем. Но
для того, чтобы успокоиться, для того, чтобы привести себя в порядок перед
появлением на люди, чтобы вернуть нормальный цвет некрасивому, но
мужественному лицу, я должен отметить, я должен напомнить вам, господин
Банев, что если бы вы не продемонстрировали господину Президенту свой
платочек, вы бы благополучнейшим образом обретались сейчас в нашей славной
столице, а не в этой мокрой дыре...

Виктор залпом выпил джин и спустился в ресторан...

- Может быть, конечно, и хулиганы, - сказал Виктор, - только в мое
время никакой хулиган не стал бы связываться с очкариком. Запустить в него
камнем - это еще куда ни шло, но хватать, тащить и вообще прикасаться...
Мы их все боялись, как заразы.

- Я же говорю вам: это генетическая болезнь, - сказал Голем. - Она
абсолютно не заразная.

- Как же не заразная, - возразил Виктор, - когда от нее бородавки,
как от жабы! Это все знают.

- От жаб не бывает бородавок, - благодушно сказал Голем. - От
мокрецов тоже. Стыдно, господин писатель. Впрочем, писатели - народ серый
как всякий народ. Народ сер, но мудр. И если народ утверждает, что от жаб