способен, чтобы подставлять самого себя на место каждого из персонажей в
тех разнообразных положениях, в какие он их ставит, ибо он не в силах
изменить свои органы, те единственные посредники между нами и внешним
миром, которые навязывают нам свои восприятия, определяют нашу чувстви-
тельность, создают в нас душу, существенно иную, чем у других. Наше вос-
приятие, наше познание мира, приобретенное при помощи наших органов
чувств, наши понятия о жизни - все это мы можем только частично перенес-
ти на те персонажи, чью сокровенную и неведомую сущность мы собираемся
раскрыть. Таким образом, только самих себя всегда и показываем мы в об-
лике короля, убийцы, вора или честного человека, куртизанки, монахини,
юной девушки или рыночной торговки, потому что нам приходится ставить
перед собой такую проблему: "Если бы я был королем, убийцей, вором, кур-
тизанкой, монахиней, девушкой или рыночной торговкой, что бы я делал,
что бы я думал, как бы я действовал? Мы разнообразим свои персонажи
только тем, что меняем возраст, пол, социальное положение и все условия
жизни нашего я, которое природа ограничила непреодолимой стеной органов
восприятия.
я под различными масками, предназначенными скрывать его.
лиз является спорным, он может всетаки дать нам столь же прекрасные про-
изведения искусства, как и всякий другой метод работы.
дожников достойна уважения; особенно же ценно в них то, что они сознают
и не скрывают, как трудно создать произведение искусства.
вым или слишком глупым, чтобы еще отваживаться писать в наше время! Пос-
ле стольких учителей, до такой степени разнообразных по своему характеру
и по многосторонности своего гения, можно ли сделать что-нибудь, что уже
не было бы сделано, сказать что-нибудь, что уже не было сказано? Кто из
нас может похвастаться, что написал страницу или фразу, какие еще никог-
да не были написаны? Когда нам приходится читать, - нам, до того пресы-
щенным французской литературой, что самое тело свое мы ощущаем как некое
тесто из слов, - случается ли нам найти хоть строчку, хоть мысль, кото-
рая не была бы уже привычной для нас или, по крайней мере, предугаданной
нами?
комыми приемами, пишет, с уверенностью и простодушием посредственности,
произведения, предназначенные для невежественной и праздной толпы. Но те
художники, над которыми тяготеет вся литература минувших веков, те, кого
ничто не удовлетворяет, кому ничто не нравится, потому что они мечтают о
лучшем, кому все кажется уже отцветшим, кто всегда ощущает свое твор-
чество как бесполезную и пошлую работу, судят о литературном искусстве
как о чем-то неуловимом, таинственном, что лишь слегка приоткрывается
нам на некоторых страницах величайших мастеров.
тать, потрясают нас до глубины сердца, как изумительное откровение, но
стихи, следующие за ними, похожи на любые другие стихи, проза, текущая
дальше, похожа на любую другую прозу.
они одарены неисчерпаемой творческой силой. Они не судят сами себя. Мы
же, все остальные, - мы только добросовестные, упорные труженики и можем
бороться с непобедимым отчаянием лишь ценою непрерывных и настойчивых
усилий.
силу вечно дерзать: Луи Буйле и Гюстав Флобер.
веты, изложенные в нескольких строках, окажутся, может быть, полезными
некоторым молодым людям, менее самоуверенным, чем это обычно бывает при
вступлении на литературное поприще.
мерно года за два до того, как снискал дружбу Флобера, не уставал твер-
дить мне, что для создания репутации художника достаточно сотни стихот-
ворных строк, а может быть, и менее, если только они безукоризненны и
содержат самую суть таланта и оригинальности писателя, хотя бы и второс-
тепенного; он заставил меня понять, что непрерывная работа и глубокое
знание ремесла способны - в минуту особой прозорливости, подъема и увле-
чения, при удачно найденном можете, вполне соответствующем склонности
нашего Ума, - привести к рождению небольшого, единственного в своем роде
и самого совершенного произведения, какое мы только способны создать.
ли после себя более одного тома и что надо прежде всего найти и выбрать
среди множества тем, предоставленных нашему выбору, ту тему, которая
способна привлечь к себе все наши способности, все наше мужество, все
наши творческие силы.
расположение. Я осмелился показать ему несколько моих опытов. Он добро-
желательно прочел их и сказал: "Не знаю, есть ли у вас талант. В том,
что вы принесли мне, обнаруживаются некоторые способности, но никогда не
забывайте, молодой человек, что талант, по выражению Бюффона, - только
длительное терпение. Работайте".
потому что он в шутку стал называть меня своим учеником.
сал даже отвратительную драму. Ничего из этого не осталось. Учитель про-
читывал все, а потом в следующее воскресенье, за завтраком, приступал к
критике, шаг за шагом внедряя в меня те два-три принципа, которые предс-
тавляли собой итог его длительных и терпеливых поучений. "Если обладаешь
оригинальностью, - говорил он, - нужно прежде всего ее проявить; если же
ее нет, нужно ее приобрести".
достаточным вниманием рассматривать все то, что желаешь выразить, чтобы
обнаружить в нем ту сторону, которая до сих пор еще никем не была подме-
чена и показана. Решительно во всем есть что-нибудь неисследованное, по-
тому что мы привыкли пользоваться своим зрением не иначе, как вспоминая
все высказанное до нас по поводу того, что мы созерцаем. Ничтожнейший
предмет содержит в себе частицу неведомого. Надо его найти. Чтобы опи-
сать пылающий огонь или дерево на равнине, остановимся перед этим огнем
и этим деревом и будем рассматривать их до тех пор, пока они не переста-
нут походить в наших глазах ни на какое другое дерево, ни на какой дру-
гой огонь.
двух мух, двух рук или двух носов, которые были бы абсолютно одинаковы,
Флобер заставлял меня описать несколькими фразами какое-нибудь живое су-
щество или предмет, и притом так, чтобы четко определить его своеобра-
зие, чтобы выделить его из всех других живых существ и всех других пред-
метов той же породы или того же вида.
своей двери, мимо консьержа, который курит трубку, или мимо стоянки фи-
акров, обрисуйте мне этого бакалейщика и этого консьержа, их позу, весь
их физический облик, а в нем передайте всю их духовную природу, чтобы я
не смешал их ни с каким другим бакалейщиком, ни с каким другим консьер-
жем, и покажите мне одним-единственным словом, чем эта извозчичья лошадь
отличается от пятидесяти других, которые бегут за ней или впереди нее".
теорией наблюдения, только что приведенной мною.
существительное, чтобы назвать ее, только один глагол, чтобы обозначить
ее действие, и только одно прилагательное, чтобы ее определить. И нужно
искать до тех пор, пока не будут найдены это существительное, этот гла-
гол и это прилагательное, и никогда не следует удовлетворяться приблизи-
тельным, никогда не следует прибегать к подделкам, даже удачным, к язы-
ковым фокусам, чтобы избежать трудностей.
Буало:
нелепом, сложном, длинном и невразумительном наборе слов, который навя-
зывают нам сегодня под именем художественной манеры письма; нужно, нап-
ротив, с величайшей зоркостью различать все меняющиеся значения слова в
зависимости от того места, где оно стоит. Поменьше существительных, гла-
голов и прилагательных, смысл которых почти неуловим, но побольше непо-
хожих друг на друга фраз, различно построенных, умело размеренных, ис-
полненных звучности и искусного ритма. Постараемся лучше быть отличными
стилистами, чем коллекционерами редких словечек.
сказать все, даже то, чего она буквально не выражает, наполнить ее под-
разумеваемым смыслом, тайными и невысказанными намерениями, чем выдумы-
вать новые выражения или выискивать в недрах старых, забытых книг такие
обороты речи, которые утратили для нас свое значение, перестали быть
употребительными и звучат ныне, как мертвые письмена.
могли и не смогут замутить вычурные писатели. Каждый век бросал в этот
прозрачный поток свои вкусы, свои претенциозные архаизмы и свою жеман-
ность, но ничто не всплыло на поверхность из всех этих напрасных попыток
и бессильных стараний. Наш язык - ясный, логичный и выразительный. Он не
даст себя ослабить, затемнить или извратить.
Херберт Фрэнк
Роллинс Джеймс
Андреев Николай
Ильин Андрей
Лукьяненко Сергей
Ибсен Генрик