деньги серебряные обманны лили, дедушко-то наш сильно потерпел на том; да в
та поры десять летов голодовали, хлеб был дорог в торгу, и того пооскуду, а
свой не родилсе, пришлось землю заложить. Долга не воротили по грамоте в
срок, а как дедушко-то наш умер, в тот час ябедницы налетели, чисто ворона.
Отец мыслил дело поправить, онтоновскую долю продать за долг, ан ту землю
посельской великого боярина Захара Отвина, распахав, заехал, все и отобрали
задаром...
пахал. Ему, Захарию, и прозвище "Отвине" - ото всякой вины отопретце. В
суд-от своих доводчиков не представить, всякой боярина боитце, а тот
молодцов наймует, придут с наводкой к суду, мало не вся улица, тут попробуй,
судись! Да затянут того доле, и концей не найдешь. До того досудились, и
остатнюю землю, что было, полторы обжи, и то потеряли, и остались ни с чем.
Нет уж, на сем свети правды николи не добитьце!
мучеников, свернули направо, огибая Детинец. Иван торопился к себе, в Людин
конец, а Козьма, которому надо было через мост, на Славну, увязался
провожать приятеля: дома философа не ждал никто. Ближники, вся семья,
погибли от мора четыре года назад. Оставшись вдов, он покинул службу (Зосима
угадал-таки в супротивнике лицо из духовного звания) и с тех пор жил
случайными заработками, проповедуя всем, кому мог, евангельское учение.
Козьма петушисто подскакивая на ходу.
и помирать не страшно, - говорил Иван.
узрети, - отзывался Козьма.
Студеном мори, бают, находили мореходци рай, людям явлен. Мне о том Прохор
Скворец сказывал, а ему дедушко, а дедушко еговый в Неревском конци от
старых людей слыхал, что и сами на Белом мори бывали, а те от прадедов
слышали, и так и идет... А видели тот рай, сказывают, Моислав новогородец и
сын его Яков, неревчане тож. Они с полуночными народами торг вели, по всякой
год по морю хаживали. И шли одночасьем на трех юмах, а в поветерь, об
осенной поры, припоздали, темно время уже. А тут погода пала, морок, зги не
видать, заверть: то всток, то подсиверик ударит, одну юму опружило у их, кто
тамо был - только рука махнулась, и не видали больши. А тех две юмы отбило
от всех берегов и долго носило море ветром, не чаяли живы быти.
сияние, сполохи играют, солнца не видать, а паче солнца светло. И гора
высока, а на горы Спасов лик лазорью написан нерукотворенно... Одной
лазорью! Так и сияет! И на горах ликование слышится, и поют дивными гласами.
Невидимо ликуют и поют. Они одного друга свово послали на гору ту,
поглядеть. И он, как взошел на гору, так руками-то всплескал и засмеялся, и
побежал туда, на голоса ти. Они дивились да другого послали, наказывали:
воротись, скажи, цто тамо? И этот тоже руками всплескал, с великою радостью,
и побежал, и не видели больши. Ну, на их страх напал, и поити не смеют, и
вера им узнать, что за светлость такая на горы? Дак третьего запосылывали, и
привязали ужищем за ногу, чтоб не ушел. А тот тоже всплескал руками-то да
побежал по горы, в радости забыл и про ужище на ноге. А они его сдернули за
ужище вниз, зрят - а он мертв... Ну, и побежали оттуду на корабли вспять, не
дано им было, значит, рая того видеть... А кабы вси пошли, думаю, дак и
никоторой не воротилси!
том преже архиепископ Василий писал к тверскому владыке Федору, "Послание о
рае" прозываетце.
хаживал, гробница его во святой Софии!
душа ить одна идет к Богу-то, а тело в земле гниет. Как же можно с этим-то
смертным телом нашим рай увидеть?! И рай, и ад - телу нашему они недоступны
суть, их духовно понимать надо!
пусть он въяве помучитце в геенне огненной, черти в котли поварят. К им туда
уж он с наводкой не придет!
перешел в ссору.) Приятели оглянулись. Спеша межулком, их догонял давишний
чернокудрый веселый мужик.
поворотят, опосле смекнул, что Ванята не инуду как домой - его от Нюркина
подола зеленым-вином не отманишь!.. Ну, кто кому заливает, ты ле, Козьма,
али Ванята? Жаль, старца не дослушали, про свой монастырь Соловецкой
сказывал, красно бает! Поди, о сю пору розливаетце еще.
толковали?!
отрок, отвечал Иван.
усмехнувшись, добавил в шутку ли, взаболь:
Монах, тот увидит! Не нашей братьи кость, тоже из бояров, видать по всему. А
ентим вон и рая не надоть! - присвистнул кудрявый, подмигивая.
двое: девица - в алом косоклиннике, кутала розовое смеющееся лицо в шитый
травами плат, и молодец щеголь - в зеленых востроносых сапожках, распахнутою
епанчою загораживая красавицу от сторонних глаз.
оглянулся, ловя девичье смущение и свирепый взгляд шеголя. Боярчонок, видать
по всему! Беда девкам. От одних сапогов голова кругом пойдет!
слюну, и сник, свесил голову. Разом расхотелось спорить.
воротишь!
оборотился Иван.
прочь.
Марфа не выгонит!
с прибытком оттоль.
народ набират, ты к Прохору подкатись, хошь я, поставим ему пенного, пущай
посылает в Заволоцкую землю?!
воротятце неревские мореходцы, сходим к ним, потолкуем, а? Слыхал, немцы
нашего убили, у немецкого двора, лодейника с Торговой? Двор зорить уж
хотели, дак все бояра за него горой! Торг, вишь, пострадает! А мы для их...
Скучливо чегой-то становитце в Новом Городи! Ну, прощевай, покуда, гости!
ни на людей, ни на пышные боярские терема Прусской улицы, ни на белокаменную
красоту Детинца, и думал. И думы его были все невеселые.
сытую рожу Наума Трифоныча, купца, которому задолжал по закладной.
куда ж? За город выбиратьце, в Юрьевские слободы, али в Лукинское ополье?
его приходу - в рев. А не отдать... Оба бьютце, что куропти в сильях: лишь
петля на шее тужее день ото дня. Все даром! От зари до вечера только и
заработаешь себе на хлеб! Верно, что хошь к Студеному морю подаватьце..."
скончание дню. Зачалось перезвоном маленьких колоколов, в которые влился,
отделяясь, тяжелый удар, и поплыл над Волховом; за ним, подождав, когда звук
уйдет, второй, третий... Мужики, что задержались у пристани, примолкли,
слушая.
себя похорошевший, украшенный новыми храмами Новгород, белокаменный и
богатый. Берег уже весь оделся тенью, лишь по-прежнему ясно горели золоченые
маковицы на кровле высокого терема Марфы Борецкой, куда его давеча не
пустили холопы... Один из которых, впрочем, теперь мялся и скреб в затылке,
всем видом изображая, что-де он бы и рад, да воля не своя! А другой, с
простодушным удивлением глядя на чудного монаха, косноязычно бормотал:
"Цтой-то тамо, на Белом мори..." - хотя и не решаясь еще о чем-то
выспросить.
Каменистый Артем
Лондон Джек
Свержин Владимир
Ильин Андрей
Посняков Андрей
Пехов Алексей