крепость и сменю караул.
принцесс обратно в башню и, понизив голос до полушепота, велел вести себя
сугубо осторожно.
круглых залы, расположенных друг над другом и схожих до мелочей, - в каждой
был камин с колпаком, сводчатый потолок покоился на восьми арках; комнаты
эти были связаны между собой винтовой лестницей, проложенной в толще стены.
В нижней зале дежурила стража - та самая стража, которая доставляла капитану
Берсюме столько тревог и забот, которую приходилось сменять каждые шесть
часов и которую, к великому его ужасу, в любое время могли подкупить, ввести
в соблазн или одурачить. Маргариту держали в зале второго этажа, а Бланку -
третьего. На ночь запиралась крепкая дверь на середине лестницы, разделявшая
покои принцесс, в дневное же время им было дано право общаться между собой.
чтобы затих шум его шагов, привычный скрип петель и скрежет замков.
в объятия друг другу.
рыданиями, они кричали, обнимались, плясали от радости и твердили:
кудрями, короткими кудрями, не успевшими еще отрасти за полгода тюремного
заключения.
соломы покрывали головку Бланки. Она провела ладонью по непокорным волосам,
откидывая их со лба на затылок, и, вопросительно взглянув на кузину,
воскликнула:
я по-прежнему хорошенькая или нет?
и самое главное теперь было позаботиться о своей внешности.
вздохнула Маргарита.
прежде.
не позволяют видеть плачевных перемен во внешности своего товарища по
заключению. Маргарита отрицательно покачала головой; она-то знала, что
Бланка заблуждается.
Мобюиссоне в самый разгар их счастья, суд, казнь и пытки, которым в
присутствии принцесс подвергли их любовников на главной площади Понтуаза,
оскорбительные выкрики толпы, собиравшейся на всем пути следования, чтобы
поглазеть на молоденьких преступниц, затем полгода тюремного заключения,
зловещий вой ветра в трубах, удушающий зной летом, когда солнечные лучи
раскаляют камень, ледяной холод в осеннюю пору, жидкая похлебка из гречихи,
составлявшая весь их обед, грубые, как власяница, рубашки, выдаваемые раз в
два месяца, узенькое, словно бойница, окошко, откуда, сколько ни нагибайся,
сколько ни верти головой, виден лишь шлем лучника, мерно шагающего взад и
вперед, - все это оставило неизгладимый след в душе Маргариты, и она отлично
понимала, что эти изменения не могли не коснуться также и ее внешности...
почти детской беспечностью, без всякого повода переходящая от самого
безнадежного отчаяния к самым необоснованным надеждам. Бланка, способная
забыть любое горе только потому, что на гребне противоположной стены
защебетала птичка, и радостно воскликнуть, улыбаясь сквозь еще не просохшие
слезы: "Маргарита! Слышишь? Птичка поет!..". Бланка, верящая в
предзнаменования, в любое предзнаменование, и мечтающая с утра до ночи, как
иные женщины с утра до ночи перебирают четки, - Бланка, выйдя из темницы,
могла бы, пожалуй, обрести свои былые краски и чувства, живость взгляда; но
Маргарита - никогда. То, что надломилось в ней, не могло ни срастись, ни
распрямиться.
было в ее душе места раскаянию, угрызениям совести, сознанию своей вины и
сожалению.
закоснению во грехе.
повинна в своей беде; ни на мгновенье не желала она признать той простой
истины, что ей, внучке Людовика Святого, дочери герцога Бургундского,
королеве Наваррской, предназначенной для христианнейшего престола Франции,
слишком рискованно было брать себе в любовники конюшего, принимать его
тайком в замке своего супруга, осыпать его на виду у всех подарками, забыв,
что в такой опасной игре на карту ставится не только честь, но и свобода.
Оправдание своим поступкам она видела в несчастном браке с нелюбимым мужем,
одно прикосновение которого вызывало у нее брезгливую дрожь и ужас.
кого проиграла; только против ее мучителей обращался бессильный гнев
Маргариты: против ее золовки, английской королевы, открывшей королю ее
связь; против королевского дома Франции, осудившего ее на муки; против
родичей своих, герцогов Бургундских, не пожелавших вступиться за нее; против
всего королевства Французского; против злой судьбы, против самого Господа
Бога. И сейчас при мысли, что она могла бы быть вместе с новым королем,
делить с ним всю полноту власти и блеск величия, а не сидеть жалкой узницей
за кольцом этих стен в двенадцать футов толщиной, ее охватывала неутолимая
жажда мести.
кончились.
быстро, - отозвалась Маргарита.
сама не слишком ясно понимала, к чему он может привести, ей хотелось одного
- обратить себе на пользу события последних дней.
наедине, - обратилась она к Бланке и добавила:
заскрипели засовы.
и встала у амбразуры узкого оконца; стараясь придать себе самый царственный
вид, Маргарита уселась на табуретку - единственное седалище, имевшееся в ее
распоряжении. В залу вошел комендант крепости.
Маргарита с умыслом оттягивала начало разговора.
находится у вас в заключении?
одному ему видимый предмет.
утра, с той самой минуты, когда гонец, направлявшийся на Крикбеф и Руан,
поднял меня с постели.
у меня нет ни сорочки, ни стула, ни простыни; ем я ту же бурду, что и ваши
лучники, а камин здесь горит меньше часа в день.
Берсюме.
возразить:
его ведении состоят суды и тюрьмы, равно как и все прочее в королевстве, и я
во всем от него зависим.
крепости Шато-Гайар, уже исполнилось тридцать пять лет - в описываемую нами
эпоху возраст более чем зрелый. Главными свойствами его характера были
хмурая озабоченность и брюзгливость, что почему-то весьма ценилось в
служаке, подымающемся по иерархическим ступеням, и со временем эта напускная
суровость становилась второй натурой. Обычно Берсюме разгуливал по крепости
в шапке из волчьего меха и старой, слишком просторной кольчуге, которая
собиралась у талии в складки и почернела от непрерывной смазки. Густые брови
его сходились у переносицы.
готова поступиться женской честью, лишь бы превратить его в союзника. Однако
из боязни могущих произойти неприятностей комендант устоял. Но до сих пор в
присутствии Маргариты он испытывал какую-то неловкость и затаил против нее в
душе злобу - он не мог простить ей той жалкой роли, которую она уготовила
ему в своих замыслах. И сейчас, глядя на нее, он думал: "Смотри-ка ты, я бы
мог быть любовником королевы французской". И он не без тревоги спрашивал
себя, пойдет ли на пользу его будущей карьере или бесповоротно ее загубит
чересчур безупречная служба.
Володихин Дмитрий
Земляной Андрей
Конан-Дойль Артур
Маккарти Кормак
Херберт Фрэнк
Чернецов Андрей