Тэмуджине он видел самого себя, повторение собственной судьбы. Боль
Тэмуджина проходила через его сердце.
Нойоны замолчали. Сын подошел к нему, опустился на колени.
поймают.
Нилха-Сангуна хрупнул сучок - сын ушел к нойонам.
держаться дальше от куреней.
сунулись.
любит давать.
а желчью... Тэмуджин как раз единственный, на кого можно надеяться. Но он
не пойдет к нему. И не потому, что опасно пересекать свои кочевья, где
полно найманов и людей, готовых выслужиться перед новым ханом - Эрхе-Хара.
Если он найдет приют в курене Тэмуджина, найманы и Эрхе-Хара не преминут
попробовать достать его там. И ханство Тэмуджина рухнет, как и его
собственное. Нет, туда ему путь отрезан. Только крайняя, безысходная нужда
заставит его направить коня в кочевья сына Есугея.
китайского, и на поздний полдень - в Белое Высокое государство Великого
лета. Так называют свою страну любители пышности тангуты. Куда
направиться? К Алтан-хану? Он, конечно, может помочь. Или наоборот,
прикажет связать и выдать Эрхе-Хара. Смотря по тому, что ему выгоднее. А
кто скажет, что выгодно Алтан-хану сегодня и что будет выгодно завтра?
Тангутских правителей он не знает. Но там, в городе Хэйшуй, есть община
единоверцев-христиан. Купцы общины в последние годы, пользуясь его
благосклонностью, с немалой выгодой торговали в кэрэитских кочевьях. У них
можно переждать лихое время. В худшем случае. А может быть, тангутские
правители захотят поддержать его воинами и оружием.
попадаться на глаза редким кочевникам. Есть было нечего. Иногда удавалось
убить пару-другую сусликов, один раз подбили дзерена. И все.
раскаленный воздух обжигал лицо. Над рыжими песчаными увалами проплывали
миражи, над головой кружились черные грифы. Все качалось перед
воспаленными глазами Ван-хана и казалось сплошным миражем. Истощенные, с
выпирающими ребрами кони шли пошатываясь, часто останавливались, и Ван-хан
ногами, сжимавшими бока. чувствовал, как отчаянно колотится лошадиное
сердце.
оглаженными ветром склонами и увидели первое тангутское кочевье. Три
черных плосковерхих палатки, как три жука на тонких ногах-растяжках,
стояли на зеленой траве у хилого источника. Неподалеку паслись верблюды.
Залаяли собаки, из палаток высыпали ребятишки, вышли две женщины, и,
увидев чужих, прикрыли лица тонкими бесчисленными косичками, испуганно
попятились. Появились мужчины - старик и молодой тангут, оба в войлочных
шапочках с полями, круто загнутыми вверх. Смотрели на них настороженно, но
без страха. Старик что-то спросил на своем языке и тут же повторил вопрос
по-монгольски:
запрыгали в глазах, жуки-палатки скакнули на него...
одеялом. Стемнело. Перед палаткой горел огонь. Возле него на земле, на
кучках саксауловых веток, сидели его нойоны и хозяева. Ужинали. Он
поднялся, вышел. Подскочил сын, поддерживая под руку, провел к огню.
Молодой тангут подал ему чашку с крепким чаем, забеленным верблюжьим
молоком, подал черствую просяную лепешку.
тебя травами. Мой сын хороший охотник. Он убьет дзерена, и ты напьешься
свежей крови.
охотились на дзеренов с сыном старика. Сам старик безотлучно находился при
нем. Он узнал, что старик с сыном, его женами и ребятишками все время
кочует с верблюдами по окраине страны, часто рядом с
кочевниками-монголами. У него и жена была монголка. Только она давно
умерла.
хотелось поскорее попасть в Хэйшуй. Радушие старика он считал добрым
знаком и отправлялся в неведомый город полный надежд. Ему нечем было
отблагодарить доброго человека, снял с себя саадак с лукам и стрелами.
крапчатым.
губы трубочкой, стал посвистывать.
отшатнулся, закрыл лицо руками - ждал второго удара. Но он опустил плеть.
Пока достаточно и этого.
звал с собой.
по равнине, изрезанной логами и высохшими руслами рек. Под копытами
щелкали камни, хрустел песок. Трава была редкой, жесткой, колючей, она не
прикрывала наготу земли, как не прикрывали ее и кусты тамариска и
саксаула. От палящего зноя не было спасения. Иногда начинал дуть ветер. Он
поднимал мелкую, невесомую пыль, забивал ею легкие, и тогда становилось
нечем дышать. На этой равнине совсем не плохо чувствовали себя тангутские
верблюды. Завидев путников, они поднимали маленькие головы на гусиных
шеях, не переставая жевать колючки, провожали путников равнодушными
взглядами или медленно, важно, как сановники Алтан-хана, отходили в
сторону.
стенами. Домики, тоже из глины, были крыты грубой шерстяной тканью.
Толстые стены домов и несколько слоев ткани хорошо предохраняли от жары.
Тангуты были неизменно приветливы, гостеприимны. Но Ван-хан спешил. Если
бы не уставали кони, он ехал бы днем и ночью.
селениями-крепостями кончилась. Впереди голубело огромное озеро, на его
берегах росли камыши, в низинах, прилегающих к озеру, зеленела густая
трава. Здесь паслись косяки высоких поджарых лошадей. Вода в озере была
солоноватая, теплая, над ней кружились крикливые чайки. Дальше путь лежал
по берегу реки, несущей в озеро мутные, илистые воды. По обоим ее берегам
раскинулись поля пшеницы, проса, риса. Земля была изрезана каналами и
арыками. Все чаще попадались селения и одинокие домики. От одного к
другому бежала широкая, торная дорога. По ней двигались повозки, караваны
верблюдов, шли рабы с тюками на плечах, за ними верхом на осликах или
конях - надсмотрщики с длинными бамбуковыми палками.
большинстве небольшими, как и в селениях, крытыми черной тканью, высились
могучие стены с зубцами, узкими прорезями бойниц и белоснежными
ступами-субурганами на углах. Стены подавляли своей величественной,
несокрушимой мощью.
купцы общины несториан и, горестно покачивая головами, слушали Ван-хана.
Они были огорчены его падением и не очень рады, что хан, как они правильно
догадались, приехал просить помощи. Правда, прямо об этом пока не
говорили, но, предупреждая его просьбу, наперебой начали жаловаться на
собственные невзгоды. Трудно стало жить христианам. Правители-буддисты
давят непосильными обложениями, забирают из рук выгодную торговлю,
бесчестят и осмеивают, будто они какие-то чужеземцы.
император Жэнь-сяо. Он не притеснял инаковерующих, все тангуты,
придерживались ли они учения Христа, Будды, Мухаммеда, Конфуция или
Лао-цзы, были для него любимые дети. Но прошлой осенью великий государь
почил и престол унаследовал его сын Чунь-ю. По наущению своей
матери-китаянки, императрицы Ло, женщины не очень умной, но хитрой,
Чунь-ю, дабы пополнить казну, начал разорять инаковерующих.
во внутренние покои. Слуги принесли чай, хрустящее печенье, пахучий мед.
Но горек был для Ван-хана чай с медом.
бронзовых подсвечниках горели витые восковые свечи. На лакированных
полочках поблескивал дорогой фарфор. Жалуются на бедность, а живут получше
любого из степных ханов.
Афанасьев Роман
Земляной Андрей
Маккэфри Энн
Акунин Борис
Лукин Евгений
Журавлев Владимир