врачевания, исчез таинственно и странно.
пойму - чем? Жизнь, как и раньше, течет, а я не нахожу в ней больше интереса
и забавы.
лите узнать, с кем я говорю?
Отвратительно толстеют нос и брови, лицо мое хмуро постоянно, даже когда я
весел или пьян ужасно.
лись: я люблю только себя, и эта моя любовь не может быть не разделенной мною
же!
уже не то, что было раньше. Оно приобрело облик льва рассерженного. А это -
явный признак...
еще из Палестины вывезли сюда проказу, и вот... О наказанье божье! От славы
предков поражен их славный потомок... Мне ничего теперь не жаль, и менее все-
го мне жаль теперь себя. Прощайте! Я теперь стал богом, но... прокаженным бо-
гом!
новьи ноги, Густав Левенвольде вернулся в карету.
что ниспошлет мне бог. Канава на пути моем? Мне лень переплывать ее: согласен
утопиться и в канаве. И чем ужасней все - тем все прекрасней... Едем!
и в этом мире - Я! Теперь я стану в этом мире для других самым страшным..."
- вой... "Пускай теперь другие их страшатся. Вперед, вперед, моя карета! Шуми
же, лес... вы, волки, войте... а мрак - дави и ужасай. Ничто теперь не страш-
но Левенвольде!"
разбойников; может, заночуем? Кажется, кто-то едет навстречу нам... спешит в
Ригу.
Навстречу двигался возок, кучер на нем спал, ослабив вожжи. Удар выстрела,
рука Левенвольде отлетела назад в грохоте, и кучер, так и не проснувшись, в
крови свалился на дорогу. А в глубине возка, простеганного холстинкой бедной,
таился молодой человек, испуганный и жалкий.
жого рассыпал по дороге. - Теперь ответьте мне по чести: так ли уж дорога вам
жизнь?
же ко мне милосердны!
сбилась с пути на Венден, колеса вязли в снежной жиже. Вокруг - ни огонька,
ни возгласа. Только где-то вдали (очень и очень далеко) неустанно лаяла соба-
ка. Лошади, мотая гривами, по брюхо застревали в сугробах. "Вперед, вперед,
вперед!" - гнали их ударами бичей.
доставленную мне... Я даже весел, мне хорошо.
довал его. А лифляндские места были незнакомы курляндцу; Левенвольде дверь
кареты распахнул и мрачно наблюдал рассвет, сползающий с холмов в низины.
Лес, лес, лес... И вдруг он разом расступился, а в розовых лучах возник ста-
ринный замок. Высоко взлетал к небу шпиц кирхи, со дна озера вставали камен-
ные стены, топилась печь на кухне замка, дым в небо уходил струею тонкой, за-
ливисто прогорланил петух...
венвольде в покои для гостей.
обер-шталмейстер двора имперско-российского и полковник лейб-гвардии Измай-
ловского полка...
кие, как бойницы. Левенвольде спустился в церковь. Молилась девушка - лет
пятнадцати, красоты чудесной. Она его даже не заметила... Левенвольде навес-
тил хозяина замка - седого поджарого барона Розена.
бя.
так чиста и так возвышенна...
облагодетельствуете нашу скромную фамилию.
ландыши. Было тихо и солнечно. От леса набегал ветер, разворачивая над крышей
замка два трепетных штандарта - баронский (фон Розенов) и графский (рода Ле-
венвольде).
вочки. Левенвольде нерушимо стоял на каменных плитах церкви в дорожных грубых
башмаках, и лицо льва затаило усмешку. Над этими людьми, что поздравляют; над
этими женщинами, которые завидуют невесте... "Какая честь! - он думал, изде-
ваясь. - Но прокаженным все дозволено".
щую девочку он спросил потом - уязвленно:
глубоко утопая в нем; рука обер-шталмейстера была безвольно отброшена. Лучи
первого солнца дробились в камне его заветного перстня. Старый барон снял
перстень с пальца Левенвольде и протянул его дочери:
но... он с ядом) Все Левенвольде - отравители...
по девушке строгий взгляд мертвого Левенвольде. В стене той церкви, где он
впервые встретил юную Шарлотту, был сделан наскоро глубокий склеп. В мундире
и при шпаге, в гробу дубовом, он был туда поспешно задвинут. И камнем плоским
был заложен навсегда. К стене же храма прислонили доску с приличной надписью
и подробным перечнем всех постов, которые сей проходимец занимал при жизни
бурной...
началась передвижка персон, и кое-кто подвинулся, а кое-кто поднялся на сту-
пеньку выше. И очень высоко подскочил Артемий Волынский!..
вглядываясь в уродливых львов на гербе знатной подлости. А надо мною, всхлип-
нув старыми мехами, вдруг проиграл орган - тот самый, который разбудил ког-
да-то Левенвольде. Минувшее предстало предо мною: да, именно вот здесь, на
этих серых плитах, молилась девочка, прошедшая свой путь по земле бесследно и
невесомо - как тень... Как тень прошла она, унесенная ветром в забвение прош-
лого.
этого замка. Я читал надписи на камнях и размышлял о времени: здесь лежали
уже сородичи декабриста Розена. Время тихо и незаметно смыкалось над древними
елями... В поисках дороги на Венден (нынешний Цесис) я долго блуждал по лесу
- там же, где 250 лет назад заблудился ночью прокаженный Левенвольде.
года подряд неурожай постигал Русь, императрица разрешила милостыньку свобод-
но вымаливать. И от этого в городах теснотища возникла: нищие так запрудили
улицы, что кареты барские порою не могли проехать... Потапу стыдно было руку
тянуть - малый здоровенный, на целую башку всех выше, а когда шапку наденет,
так и торчит надо всеми, словно колода... Стыдно! Лучше уж украсть, нежели
руку Христа ради протягивать.
кабацкого, а ночью спят. Иные, кто хмельного не желал принимать, тот прямо в
баню шел - отчаянно и жестоко там парился. Полторы тысячи бань на Москве тог-
да было, а в банях все голые - возьми-кось сыщи меня! Первопрестольная всем
сирым приют давала: улицы темнущие, идешь - черт ногу сломает, пустырей и са-
дов множество, заборы гнилые, ткни его - и повалится. Тут-то и раздолье тебе:
свистнешь прохожему - у того душа в пятки скачет. Сам отдаст, что накопил,
только бы до дому живым отпустили.