износить заклятия. Наконец с быстротою молнии выпрыгнул из-под старухи и
вскочил, в свою очередь, к ней на спину. Старуха мелким, дробным шагом
побежала так быстро, что всадник едва мог переводить дух свой. Земля
чуть мелькала под ним. Все было ясно при месячном, хотя и неполном све-
те. Долины были гладки, но все от быстроты мелькало неясно и сбивчиво в
его глазах. Он схватил лежавшее на дороге полено и начал им со всех сил
колотить старуху. Дикие вопли издала она; сначала были они сердиты и уг-
рожающи, потом становились слабее, приятнее, чаще, и потом уже тихо, ед-
ва звенели, как тонкие серебряные колокольчики, и заронялись ему в душу;
и невольно мелькнула в голове мысль: точно ли это старуха? "Ох, не могу
больше!" - произнесла она в изнеможении и упала на землю.
золотые главы вдали киевских церквей. Перед ним лежала красавица, с
растрепанною роскошною косою, с длинными, как стрелы, ресницами. Бес-
чувственно отбросила она на обе стороны белые нагие руки и стонала, воз-
ведя кверху очи, полные слез.
волнение и робость, неведомые ему самому, овладели им; он пустился бе-
жать во весь дух. Дорогой билось беспокойно его сердце, и никак не мог
он истолковать себе, что за странное, новое чувство им овладело. Он уже
не хотел более идти на хутора и спешил в Киев, раздумывая всю дорогу о
таком непонятном происшествии.
или на кондиции, или просто без всяких кондиций, потому что по хуторам
малороссийским можно есть галушки, сыр, сметану и вареники величиною в
шляпу, не заплатив гроша денег. Большая разъехавшаяся хата, в которой
помещалась бурса, была решительно пуста, и сколько философ ни шарил во
всех углах и даже ощупал все дыры и западни в крыше, но нигде не отыскал
ни куска сала или, по крайней мере, старого книша, что, по обыкновению,
запрятываемо было бурсаками.
шел, посвистывая, раза три по рынку, перемигнулся на самом конце с ка-
кою-то молодою вдовою в желтом очипке, продававшею ленты, ружейную дробь
и колеса, - и был того же дня накормлен пшеничными варениками, курице
ю... и, словом, перечесть нельзя, что у него было за столом, накрытым в
маленьком глиняном домике среди вишневого садика. Того же самого вечера
видели философа в корчме: он лежал на лавке, покуривая, по обыкновению
своему, люльку, и при всех бросил жиду-корчмарю ползолотой. Перед ним
стояла кружка. Он глядел на приходивших и уходивших хладнокровно-до-
вольными глазами и вовсе уже не думал о своем необыкновенном происшест-
вии.
сотников, которого хутор находился в пятидесяти верстах от Киева, возв-
ратилась в один день с прогулки вся избитая, едва имевшая силы добресть
до отцовского дома, находится при смерти и перед смертным часом изъявила
желание, чтобы отходную по ней и молитвы в продолжение трех дней после
смерти читал один из киевских семинаристов: Хома Брут. Об этом философ
узнал от самого ректора, который нарочно призывал его в свою комнату и
объявил, чтобы он без всякого отлагательства спешил в дорогу, что имени-
тый сотник прислал за ним нарочно людей и возок.
не мог растолковать себе. Темное предчувствие говорило ему, что ждет его
что-то недоброе. Сам не зная почему, объявил он напрямик, что не поедет.
объяснялся очень вежливо с своими подчиненными), - тебя никакой черт и
не спрашивает о том, хочешь ли ты ехать или не хочешь. Я тебе скажу
только то, что если ты еще будешь показывать свою рысь да мудрствовать,
то прикажу тебя по спине и по прочему так отстегать молодым березняком,
что и в баню не нужно будет ходить.
лагая при первом удобном случае возложить надежду на свои ноги. В раз-
думье сходил он с крутой лестницы, приводившей на двор, обсаженный топо-
лями, и на минуту остановился, услышавши довольно явственно голос ректо-
ра, дававшего приказания своему ключнику и еще кому-то, вероятно, одному
из посланных за ним от сотника.
как только будут готовы те книги о которых он пишет, то я тотчас пришлю.
Я отдал их уже переписывать писцу. Да не забудь, мой голубе, прибавить
пану, что на хуторе у них, я знаю, водится хорошая рыба, и особенно
осетрина, то при случае прислал бы: здесь на базарах и нехороша и доро-
га. А ты, Явтух, дай молодцам по чарке горелки. Да философа привязать, а
не то как раз удерет.
гий вьюн!"
ный овин на колесах. В самом деле, она была так же глубока, как печь, в
которой обжигают кирпичи. Это был обыкновенный краковский экипаж, в ка-
ком жиды полсотнею отправляются вместе с товарами во все города, где
только слышит их нос ярмарку. Его ожидало человек шесть здоровых и креп-
ких козаков, уже несколько пожилых. Свитки из тонкого сукна с кистями
показывали, что они принадлежали довольно значительному и богатому вла-
дельцу. Небольшие рубцы говорили, что они бывали когда-то на войне не
без славы.
соф и, обратившись к козакам, произнес громко:
продолжал он, влезая. - Тут бы только нанять музыкантов, то и танцевать
можно.
сам-друг с кучером, завязавшим голову тряпицею вместо шапки, которую он
успел оставить в шинке. Другие пять вместе с философом полезли в углуб-
ление и расположились на мешках, наполненных разною закупкою, сделанною
в городе.
ку нагрузить каким-нибудь товаром - положим, солью или железными клина-
ми: сколько потребовалось бы тогда коней?
число потребовалось коней.
молчать во всю дорогу.
этот сотник, каков его нрав, что слышно о его дочке, которая таким нео-
быкновенным образом возвратилась домой и находилась при смерти и которой
история связалась теперь с его собственною, как у них и что делается в
доме? Он обращался к ним с вопросами; но козаки, верно, были тоже фило-
софы, потому что в ответ на это молчали и курили люльки, лежа на мешках.
Один только из них обратился к сидевшему на козлах вознице с коротеньким
приказанием: "Смотри, Оверко, ты старый разиня; как будешь подъезжать к
шинку, что на Чухрайловской дороге, то не позабудь остановиться и разбу-
дить меня и других молодцов, если кому случится заснуть". После этого он
заснул довольно громко. Впрочем, эти наставления были совершенно напрас-
ны, потому что едва только приблизилась исполинская брика к шинку на
Чухрайловской дороге, как все в один голос закричали: "Стой!" Притом ло-
шади Оверка были так уже приучены, что останавливались сами перед каждым
шинком. Несмотря на жаркий июльский день, все вышли из брики, отправи-
лись в низенькую запачканную комнату, где жид-корчмарь с знаками радости
бросился принимать своих старых знакомых. Жид принес под полою несколько
колбас из свинины и, положивши на стол, тотчас отворотился от этого зап-
рещенного талмудом плода. Все уселись вокруг стола. Глиняные кружки по-
казались пред каждым из гостей. Философ Хома должен был участвовать в
общей пирушке. И так как малороссияне, когда подгуляют, непременно нач-
нут целоваться или плакать, то скоро вся изба наполнилась лобызаниями:
"А ну, Спирид, почеломкаемся !" - "Иди сюда, Дорош, я обниму тебя!"
руку под щеку, начал рыдать от души о том, что у него нет ни отца, ни
матери и что он остался одним-один на свете. Другой был большой резонер
и беспрестанно утешал его, говоря: "Не плачь, ей-богу не плачь! что ж
тут... уж бог знает как и что такое". Один, по имени Дорош, сделался
чрезвычайно любопытен и, оборотившись к философу Хоме, беспрестанно
спрашивал его:
дьяк читает в церкви, или чему другому?
как было. Бог уж знает, как нужно; бог все знает.
ках. Может быть, совсем другое, чем у дьяка.
что такое говорить? Так уж воля божия положила. Уже что бог дал, того не
можно переменить.
Что ты думаешь, я не выучусь? Всему выучусь, всему!
ву на стол, потому что совершенно был не в силах держать ее долее на
плечах.
и улизнуть. Он сначала обратился к седовласому козаку, грустившему об
Корнев Павел
Роллинс Джеймс
Корнев Павел
Андреев Николай
Беляев Александр
Володихин Дмитрий