Петровна Зяблова. Два слова об этой даме. Она вдова, ей за тридцать лет,
брюнетка с свежим цветом лица и с живыми темно-карими глазами. Вообще
недурна собою. Она веселого характера и большая хохотунья, довольно хит-
ра, разумеется, сплетница и умеет обделывать свои делишки. У ней двое
детей, где-то учатся. Ей бы очень хотелось выйти еще раз замуж. Держит
она себя довольно независимо. Муж ее был военный офицер.
нии духа и в светло-зеленом платье, которое к ней идет. Она ужасна обра-
дована приездом князя, который в эту минуту сидит наверху за своим туа-
летом. Она так рада, что даже не старается скрывать свою радость. Перед
ней, стоя, рисуется молодой человек и что-то с одушевлением рассказыва-
ет. По глазам его видно, что ему хочется угодить своим слушательницам.
Ему двадцать пять лет. Манеры его были бы недурны, но он часто приходит
в восторг и, кроме того, с большой претензией на юмор и остроту. Одет
отлично, белокур, недурен собою. Но мы уже говорили об нем: это господин
Мозгляков, подающий большие надежды. Марья Александровна находит про се-
бя, что у него немного пусто в голове, но принимает его прекрасно. Он
искатель руки ее дочери Зины, в которую, по его словам, влюблен до безу-
мия. Он поминутно обращается к Зине, стараясь сорвать с ее губ улыбку
своим остроумием и веселостью. Но та с ним видимо холодна и небрежна. В
эту минуту она стоит в стороне, у рояля, и перебирает пальчиками кален-
дарь. Это одна из тех женщин, которые производят всеобщее восторженное
изумление, когда являются в обществе. Она хороша до невозможности: росту
высокого, брюнетка, с чудными, почти совершенно черными глазами, строй-
ная, с могучею, дивною грудью. Ее плечи и руки - античные, ножка соблаз-
нительная, поступь королевская. Она сегодня немного бледна; но зато ее
пухленькие алые губки, удивительно обрисованные, между которыми светят-
ся, как нанизанный жемчуг, ровные маленькие зубы, будут вам три дня
сниться во сне, если хоть раз на них взглянете. Выражение ее серьезно и
строго. Мосье Мозгляков как будто боится ее пристального взгляда; по
крайней мере, его как-то коробит, когда он осмеливается взглянуть на
нее. Движения ее свысока небрежны. Она одета в простое белое кисейное
платье. Белый цвет к ней чрезвычайно идет; впрочем, к ней все идет. На
ее пальчике кольцо, сплетенное из чьих-то волос, судя по цвету, - не из
маменькиных; Мозгляков никогда не смел спросить ее: чьи это волосы? В
это утро Зина как-то особенно молчалива и даже грустна, как будто чем-то
озабочена. Зато Марья Александровна готова говорить без умолку, хотя из-
редка тоже взглядывает на дочь каким-то особенным, подозрительным взгля-
дом, но, впрочем, делает это украдкой, как будто и она тоже боится ее.
това кричать об этом всем и каждому из окошка. Не говорю уж о том милом
сюрпризе, который вы сделали нам, мне и Зине, приехав двумя неделями
раньше обещанного; это уж само собой! Я ужасна рада тому, что вы привез-
ли сюда этого милого князя. Знаете ли, как я люблю этого очаровательного
старичка! Но нет, нет! вы не поймете меня! вы, молодежь, не поймете мое-
го восторга, как бы я ни уверяла вас! Знаете ли, чем он был для меня в
прежнее время, лет шесть тому назад, помнишь, Зина? Впрочем, я и забыла:
ты тогда гостила у тетки... Вы не поверите, Павел Александрович: я была
его руководительницей, сестрой, матерью! Он слушался меня как ребенок!
было что-то наивное, нежное и облагороженное в нашей связи; что-то даже
как-будто пастушеское... Я уж и не знаю, как и назвать! Вот почему он и
помнит теперь только об одном моем доме с благодарностию, ce pauvre
prince!. Знаете ли, Павел Александрович, что вы, может быть, спасли его
тем, что завезли его ко мне! Я с сокрушением сердца думала о нем эти
шесть лет. Вы не поверите: он мне снился даже во сне. Говорят, эта чудо-
вищная женщина околдовала, погубила его. Но наконец-то вы его вырвали из
этих клещей! Нет, надобно воспользоваться случаем и спасти его совершен-
но! Но расскажите мне еще раз, как удалось вам все это? Опишите мне под-
робнейшим образом всю вашу встречу. Давеча я, впопыпах, обратила только
внимание на главное дело, тогда как все эти мелочи, мелочи и составляют,
так сказать, настоящий сок! Я ужасно люблю мелочи, даже в самых важных
случаях прежде обращаю внимание на мелочи... и... покамест он еще сидит
за своим туалетом...
ностию подхватывает Мозгляков, готовый рассказывать хоть в десятый раз,
- это составляет для него наслаждение. - Ехал я всю ночь, разумеется,
всю ночь не спал, - можете себе представить, как я спешил! - прибавляет
он, обращаясь к Зине, - одним словом, бранился, кричал, требовал лоша-
дей, даже буянил из-за лошадей на станциях; если б напечатать, вышла бы
целая поэма в новейшем вкусе! Впрочем, это в сторону! Ровно в шесть ча-
сов утра приезжаю на последнюю станцию, в Игишево. Издрог, не хочу и
греться, кричу: лошадей! Испугал смотрительницу с грудным ребенком: те-
перь, кажется, у нее пропало молоко... Восход солнца очаровательный.
Знаете, эта морозная пыль алеет, серебрится! Не обращаю ни на что внима-
ния; одним словом, спешу напропалую! Лошадей взял с бою: отнял у како-
го-то коллежского советника и чуть не вызвал его на дуэль. Говорят мне,
что четверть часа тому съехал со станции какой-то князь, едет на своих,
ночевал. Я едва слушаю, сажусь, лечу, точно с цепи сорвался. Есть что-то
подобное у Фета, в какой-то элегии. Ровно в девяти верстах от города, на
самом повороте в Светозерскую пустынь, вижу, произошло удивительное со-
бытие. Огромная дорожная карета лежит на боку, кучер и два лакея стоят
перед нею в недоумении, а из кареты, лежащей на боку, несутся раздираю-
щие душу крики и вопли. Думал проехать мимо: лежи себе на боку; не здеш-
него прихода! Но превозмогло человеколюбие, которое, как выражается Гей-
не, везде суется с своим носом. Останавливаюсь. Я, мой Семен, ямщик -
тоже русская душа, спешим на подмогу и, таким образом, вшестером подыма-
ем наконец экипаж, ставим его на ноги, которых у него, правда, и нет,
потому что он на полозьях. Помогли еще мужики с дровами, ехали в город,
получили от меня на водку. Думаю: верно, это тот самый князь! Смотрю:
боже мой! он самый и есть, князь Гаврила! Вот встреча! Кричу ему:
"Князь! дядюшка!" Он, конечно, почти не узнал меня с первого взгляда;
впрочем, тотчас же почти узнал... со второго взгляда. Признаюсь вам, од-
нако же, что едва ли он и теперь понимает - кто я таков, и, кажется,
принимает меня за кого-то другого, а не за родственника. Я видел его лет
семь назад в Петербурге; ну, разумеется, я тогда был мальчишка. Я-то его
запомнил: он меня поразил, - ну, а ему-то где ж меня помнить! Рекоменду-
юсь; он в восхищении, обнимает меня, а между тем сам весь дрожит от ис-
пуга и плачет, ей-богу, плачет: я видел это собственными глазами! То да
се, - уговорил его наконец пересесть в мой возок и хоть на один день за-
ехать в Мордасов, ободриться и отдохнуть. Он соглашается беспрекослов-
но... Объявляет мне, что едет в Светозерскую пустынь, к иеромонаху Миса-
илу, которого чтит и уважает; что Степанида Матвеевна, - а уж из нас,
родственников, кто не слыхал про Степаниду Матвеевну? - она меня прошло-
го года из Духанова помелом прогнала, - что эта Степанида Матвеевна по-
лучила письмо такого содержания, что у ней в Москве кто-то при последнем
издыхании: отец или дочь, не знаю, кто именно, да и не интересуюсь
знать; может быть, и отец и дочь вместе; может быть, еще с прибавкою ка-
кого-нибудь племянника, служащего по питейной части... Одним словом, она
до того была сконфужена, что дней на десять решилась распроститься с
своим князем и полетела в столицу украсить ее своим присутствием. Князь
сидел день, сидел другой, примерял парики, помадился, фабрился, загадал
было на картах (может быть, даже и на бобах); но стало невмочь без Сте-
паниды Матвеевны! приказал лошадей и покатил в Светозерскую пустынь.
Кто-то из домашних, боясь невидимой Степаниды Матвеевны, осмелился было
возразить; но князь настоял. Выехал вчера после обеда, ночевал в Игише-
ве, со станции съехал на заре и, на самом повороте к иеромонаху Мисаилу,
полетел с каретой чуть не в овраг. Я его спасаю, уговариваю заехать к
общему другу нашему, многоуважаемой Марье Александровне; он говорит про
вас, что вы очаровательнейшая дама из всех, которых он когда-нибудь
знал, и вот мы здесь, а князь поправляет теперь наверху свой туалет, с
помощию своего камердинера, которого не забыл взять с собою и которого
никогда и ни в каком случае не забудет взять с собою, потому что согла-
сится скорее умереть, чем явиться к дамам без некоторых приготовлений
или, лучше сказать - исправлений... Вот и вся история! Eine allerliebste
Geschichte!
лушав, - как он это мило рассказывает! Но, послушайте, Поль, - один воп-
рос: объясните мне хорошенько ваше родство с князем! Вы называете его
дядей?
жется, седьмая вода, может быть, даже и не на киселе, а на чем-нибудь
другом. Я тут не виноват нисколько; а виновата во всем этом тетушка Аг-
лая Михайловна. Впрочем, тетушке Аглае Михайловне больше и делать нече-
го, как пересчитывать по пальцам родню; она-то и протурила меня ехать к
нему, прошлого лета, в Духаново. Съездила бы сама! Просто-запросто я на-
зываю его дядюшкой; он откликается. Вот вам и все наше родство, на се-
годняшний день по крайней мере...
везти его прямо ко мне! Я трепещу, когда воображу себе, чт`о бы с ним
было, бедняжкой, если б он попал к кому-нибудь другому, а не ко мне? Да
его бы здесь расхватали, разобрали по косточкам, съели! Бросились бы на
него, как на рудник, как на россыпь, - пожалуй, обокрали бы его? Вы не
можете представить себе, какие здесь жадные, низкие и коварные людишки,
Павел Александрович!..