Или вдруг, проснувшись, опять:
все эти взрывы даже враждебно и с недоверчивостью. Был тут и еще один
человек, с виду похожий как бы на отставного чиновника. Он сидел особо,
перед своею посудинкой, изредка отпивая и посматривая кругом. Он был тоже
как будто в некотором волнении.
общества, особенно в последнее время. Но теперь его вдруг что-то потянуло к
людям. Что-то совершалось в нем как бы новое, и вместе с тем ощутилась
какая-то жажда людей. Он так устал от целого месяца этой сосредоточенной
тоски своей и мрачного возбуждения, что хотя одну минуту хотелось ему
вздохнуть в другом мире, хоть бы в каком бы то ни было, и, несмотря на всю
грязь обстановки, он с удовольствием оставался теперь в распивочной.
спускаясь в нее откуда-то по ступенькам, причем прежде всего выказывались
его щегольские смазные сапоги с большими красными отворотами. Он был в
поддевке и в страшно засаленном черном атласном жилете, без галстука, а все
лицо его было как будто смазано маслом, точно железный замок. За застойкой
находился мальчишка лет четырнадцати, и был другой мальчишка моложе,
который подавал, если что спрашивали. Стояли крошеные огурцы, черные сухари
и резанная кусочками рыба; все это очень дурно пахло. Было душно, так что
было даже нестерпимо сидеть, и все до того было пропитано винным запахом,
что, кажется, от одного этого воздуха можно было в пять минут сделаться
пьяным.
которыми мы начинаем интересоваться с первого взгляда, как-то вдруг,
внезапно, прежде чем скажем слово. Такое точно впечатление произвел на
Раскольникова тот гость, который сидел поодаль и походил на отставного
чиновника. Молодой человек несколько раз припоминал потом это первое
впечатление и даже приписывал его предчувствию. Он беспрерывно взглядывал
на чиновника, конечно, и потому еще, что и сам тот упорно смотрел на него,
и видно было, что тому очень хотелось начать разговор. На остальных же,
бывших в распивочной, не исключая и хозяина, чиновник смотрел как-то
привычно и даже со скукой, а вместе с тем и с оттенком некоторого
высокомерного пренебрежения, как бы на людей низшего положения и развития,
с которыми нечего ему говорить. Это был человек лет уже за пятьдесят,
среднего роста и плотного сложения, с проседью и с большою лысиной, с
отекшим от постоянного пьянства желтым, даже зеленоватым лицом и с
припухшими веками, из-за которых сияли крошечные, как щелочки, но
одушевленные красноватые глазки. Но что-то было в нем очень странное; во
взгляде его светилась как будто даже восторженность, - пожалуй, был и смысл
и ум, - но в то же время мелькало как будто и безумие. Одет он был в
старый, совершенно оборванный черный фрак, с осыпавшимися пуговицами. Одна
только еще держалась кое-как, и на нее-то он и застегивался, видимо желая
не удаляться приличий. Из-под нанкового жилета торчала манишка, вся
скомканная, запачканная и залитая. Лицо было выбрито, по-чиновничьи, но
давно уже, так что уже густо начала выступать сизая щетина. Да и в ухватках
его действительно было что-то солидно-чиновничье. Но он был в беспокойстве,
ерошил волосы и подпирал иногда, в тоске, обеими руками голову, положа
продранные локти на залитый и липкий стол. Наконец он прямо посмотрел на
Раскольникова и громко и твердо проговорил:
разговором приличным? Ибо хотя вы и не в значительном виде, но опытность
моя отличает в вас человека образованного и к напитку непривычного. Сам
всегда уважал образованность, соединенную с сердечными чувствами, и, кроме
того, состою титулярным советником. Мармеладов - такая фамилия; титулярный
советник. Осмелюсь узнать, служить изволили?
особенным витиеватым тоном речи, и тем, что так прямо, в упор, обратились к
нему. Несмотря на недавнее мгновенное желание хотя какого бы ни было
сообщества с людьми, он при первом, действительно обращенном к нему слове
вдруг ощутил свое обычное неприятное и раздражительное чувство отвращения
ко всякому чужому лицу, касавшемуся или хотевшему только прикоснуться к его
личности.
я и думал! Опыт, милостивый государь, неоднократный опыт! - и в знак
похвальбы он приложил палец ко лбу. - Были студентом или происходили ученую
часть! А позвольте... - Он привстал, покачнулся, захватил свою посудинку,
стаканчик, и подсел к молодому человеку, несколько от него наискось. Он был
хмелен, но говорил речисто и бойко, изредка только местами сбиваясь немного
и затягивая речь. С какою-то даже жадностию накинулся он на Раскольникова,
точно целый месяц тоже ни с кем не говорил.
не порок, это истина. Знаю я, что и пьянство не добродетель, и это тем
паче. Но нищета, милостивый государь, нищета - порок-с. В бедности вы еще
сохраняете свое благородство врожденных чувств, в нищете же никогда и
никто. За нищету даже и не палкой выгоняют, а метлой выметают из компании
человеческой, чтобы тем оскорбительнее было; и справедливо, ибо в нищете я
первый сам готов оскорблять себя. И отсюда питейное! Милостивый государь,
месяц назад тому супругу мою избил господин Лебезятников, а супруга моя не
то что я! Понимаете-с? Позвольте еще вас спросить, так, хотя бы в виде
простого любопытства: изволили вы ночевать на Неве, на сенных барках?
даже в волосах кое-где виднелись прилипшие былинки сена. Очень вероятно
было, что он пять дней не раздевался и не умывался. Особенно руки были
грязны, жирные, красные, с черными ногтями.
Мальчишки за стойкой стали хихикать. Хозяин, кажется, нарочно сошел из
верхней комнаты, чтобы послушать "забавника", и сел поодаль, лениво, но
важно позевывая. Очевидно, Мармеладов был здесь давно известен. Да и
наклонность к витиеватой речи приобрел, вероятно, вследствие привычки к
частым кабачным разговорам с различными незнакомцами. Эта привычка
обращается у иных пьющих в потребность, и преимущественно у тех из них, с
которыми дома обходятся строго и которыми помыкают. Оттого-то в пьющей
компании они и стараются всегда как будто выхлопотать себе оправдание, а
если можно, то даже и уважение.
ча не служите, коли чиновник?
исключительно обращаясь к Раскольникову, как будто это он ему задал вопрос,
- для чего не служу? А разве сердце у меня не болит о том, что я
пресмыкаюсь втуне? Когда господин Лебезятников, тому месяц назад, супругу
мою собственноручно избил, а я лежал пьяненькой, разве я не страдал?
Позвольте, молодой человек, случалось вам... гм... ну хоть испрашивать
денег взаймы безнадежно?
выйдет. Вот вы знаете, например, заранее и досконально, что сей человек,
сей благонамереннейший и наиполезнейший гражданин, ни за что вам денег не
даст, ибо зачем, спрошу я, он даст? Ведь он знает же, что я не отдам. Из
сострадания? Но господин Лебезятников, следящий за новыми мыслями, объяснял
намедни, что сострадание в наше время даже наукой воспрещено и что так уже
делается в Англии, где политическая экономия. Зачем же, спрошу я, он даст?
И вот, зная вперед, что не даст, вы все-таки отправляетесь в путь и...
всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти. Ибо бывает такое время,
когда непременно надо хоть куда-нибудь да пойти! Когда единородна дочь моя
в первый раз по желтому билету пошла, и я тоже тогда пошел... (ибо дочь моя
по желтому билету живет-с...) - прибавил он в скобках, с некоторым
беспокойством смотря на молодого человека. - Ничего, милостивый государь,
ничего! - поспешил он тотчас же, и по-видимому спокойно, заявить, когда
фыркнули оба мальчишки за стойкой и улыбнулся сам хозяин. - Ничего-с! Сим