голове Ордынова уже явилась мысль, сложился один из тех решительных,
странных планов, которые хотя и всегда сумасбродны, но зато почти всегда
успевают и выполняются в подобных случаях; назавтра в восемь часов утра он
подошел к дому со стороны переулка и вошел на узенький, грязный и нечистый
задний дворик, нечто вроде помойной ямы в доме. Дворник, что-то делавший на
дворе, приостановился, уперся подбородком на ручку своей лопаты, оглядел
Ордынова с ног до головы и спросил его, что ему надо.
старообразным лицом, сморщенный, маленький, татарин породою.
как будто знал все его дело
лопату и после некоторого молчания объявил, что "нет, нету квартира". Но
молодой человек уже не слушал его; он шел по гнилым, трясучим доскам,
лежавшим в луже, к единственному выходу на этот двор из флигеля дома,
черному, нечистому, грязному, казалось захлебнувшемуся в луже. В нижнем
этаже жил бедный гробовщик. Миновав его остроумную мастерскую, Ордынов по
полуразломанной, скользкой, винтообразной лестнице поднялся в верхний этаж,
ощупал в темноте толстую, неуклюжую дверь, покрытую рогожными лохмотьями,
нашел замок и приотворил ее. Он не ошибся. Перед ним стоял ему знакомый
старик и пристально, с крайним удивлением смотрел на него.
сказать. Он увидал из-за плеча старика свою незнакомку.
обращаясь к красавице.
хозяев своих; в глазах его произошла немая, поразительная сцена. Старик был
бледен как смерть, как будто готовый лишиться чувств. Он смотрел свинцовым,
неподвижным, пронзающим взглядом на женщину. Она тоже побледнела сначала;
но потом вся кровь бросилась ей в лицо и глаза ее как-то странно сверкнули.
Она повела Ордынова в другую каморку.
двумя перегородками на три части; из сеней прямо входили в узенькую, темную
прихожую; прямо была дверь за перегородку, очевидно в спальню хозяев.
Направо, через прихожую, проходили в комнату, которая отдавалась внаймы.
Она была узенькая и тесная, приплюснутая перегородкою к двум низеньким
окнам. Все было загромождено и заставлено необходимыми во всяком житье
предметами; было бедно, тесно, но по возможности чисто. Мебель состояла из
простого белого стола, двух простых стульев и залавка по обеим сторонам
стен. Большой старинный образ с позолоченным венчиком стоял над полкой в
углу, и перед ним горела лампада. В отдаваемой комнате, и частию в
прихожей, помещалась огромная, неуклюжая русская печь. Ясно было, что троим
в такой квартире нельзя было жить.
Ордынов за два шага от нее слышал, как стучало ее сердце; он видел, что она
вся дрожала от волнения и как будто от страха. Наконец кое-как сговорились.
Молодой человек объявил, что он сейчас переедет, и взглянул на хозяина.
Старик стоял в дверях все еще бледный; но тихая, даже задумчивая улыбка
прокрадывалась на губах его. Встретив взгляд Ордынова, он опять нахмурил
брови.
отворяя ему дверь в сени.
подделываясь под тон старика.
тебя? Ступай...
своего немца, который уже начинал подозревать, вместе с покорною Тинхен,
что навернувшийся жилец обманул его. Ордынов же сам не понимал, как все это
сделалось, да и не хотел понимать...
Машинально занялся он размещением своего скудного имущества в новой
квартире, развязал узел с разным необходимым добром, отпер сундук с книгами
и стал укладывать их на стол; но скоро вся эта работа выпала из рук его.
Поминутно сиял в его глазах образ женщины, встреча с которою взволновала и
потрясла все его существование, который наполнял его сердце таким
неудержимым, судорожным восторгом, - столько счастья прихлынуло разом в
скудную жизнь его, что мысли его темнели и дух замирал в тоске и смятении.
Он взял свой паспорт и понес к хозяину в надежде взглянуть на нее. Но Мурин
едва приотворил дверь, взял у него бумагу, сказал ему: "Хорошо, живи с
миром", и снова заперся в своей комнате. Какое-то неприятное чувство
овладело Ордыновым. Неизвестно почему, ему стало тяжело глядеть на этого
старика. В его взгляде было что-то презрительное и злобное. Но неприятное
впечатление скоро рассеялось. Уж третий день, как Ордынов жил в каком-то
вихре в сравнении с прежним затишьем его жизни; но рассуждать он не мог и
даже боялся. Все сбилось и перемешалось в его существовании; он глухо
чувствовал, что вся его жизнь как будто переломлена пополам; одно
стремление, одно ожидание овладело им, и другая мысль его не смущала.
стряпалось кушанье, хлопотала маленькая сгорбленная старушонка, такая
грязная и в таком отвратительном отребье, что жалко было смотреть на нее.
Она, казалось, была очень зла и по временам что-то ворчала, шамкая губами,
себе под нос. Это была хозяйская работница. Ордынов попробовал было
заговорить с нею, но она промолчала, очевидно со зла. Наконец, настал час
обеда; старуха вынула из печи щи, пироги и говядину и понесла к хозяевам.
Того же подала и Ордынову. После обеда в квартире настала мертвая тишина.
доискаться смысла в том, что читал уже несколько раз. В нетерпении он
отбросил книгу и опять попробовал было прибирать свои пожитки; наконец взял
фуражку, надел шинель и вышел на улицу. Идя наудачу, не видя дороги, он все
старался, по возможности, сосредоточиться духом, свести свои разбитые мысли
и хоть немного рассудить о своем положения. Но усилие только повергало его
в страдание, в пытку. Озноб и жар овладевали им попеременно, и по временам
сердце начинало вдруг стучать так, что приходилось прислоняться к стене.
"Нет, лучше смерть, - думал он, - лучше смерть", - шептал он воспаленными,
дрожащими губами, мало думая о том, что говорит. Он ходил очень долго;
наконец, почувствовав, что промок до костей, и заметив в первый раз, что
дождь идет ливнем, воротился домой. Неподалеку от дома он увидел своего
дворника. Ему показалось, что татарин несколько времени пристально и с
любопытством смотрел на него и потом пошел своею дорогою, когда заметил,
что его увидали.
себя, отворила ему дверь, опять заперла ее на щеколду и полезла на печь, на
которой доживала свой век. Уже смеркалось. Ордынов пошел достать огня и
увидел, что дверь к хозяевам заперта на замок. Он кликнул старуху, которая,
приподнявшись на локоть, зорко смотрела на него с печки, казалось
раздумывая, что бы ему нужно было у хозяйского замка; она молча сбросила
ему пачку спичек. Он воротился в комнату и принялся опять, в сотый раз, за
свои вещи и книги. Но мало-помалу, недоумевая, что с ним делается, присел
на лавку, и ему показалось, что он заснул. По временам приходил он в себя и
догадывался, что сон его был не сон, а какое-то мучительное, болезненное
забытье. Он слышал, как стукнула дверь, как отворилась она, и догадался,
что это воротились хозяева от вечерни. Тут ему пришло в голову, что нужно
было пойти к ним зачем-то. Он привстал, и показалось что он уже идет к ним,
но оступился и упал на кучу дров, брошенных старухою среди комнаты. Тут он
совершенно забылся и, раскрыв глаза после долгого-долгого времени, с
удивлением заметил, что лежит на той же лавке, так, как был, одетый, и что
над ним с нежною заботливостью склонялось лицо женщины, дивно прекрасное и
как будто все омоченное тихими, материнскими слезами. Он слышал, как
положили ему под голову подушку и одели чем-то теплым и как чья-то нежная
рука легла на горячий лоб его. Он хотел поблагодарить, он хотел взять эту
руку, поднести к запекшимся губам своим, омочить ее слезами и целовать,
целовать целую вечность. Ему хотелось что-то много сказать, но что такое -
он сам не знал того; ему захотелось умереть в эту минуту. Но руки его были
Бажанов Олег
Сертаков Виталий
Корнев Павел
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Посняков Андрей