лянул, сказал:
удар будет мгновенный и безболезненный. Страшно другое. Представьте так,
- мои расчеты окажутся неверны, я не попаду в притяжение Марса: - прос-
кочу мимо. Запас топлива, кислорода, еды - мне хватит надолго. И вот -
лечу во тьме. Впереди горит звезда. Через тысячу лет мой окоченелый труп
влетит в ее огненные океаны. Но эти тысячу лет - мой летящий во тьме
труп! Но эти долгие дни, покуда я еще жив, - а я буду жить только в
проклятой коробке, - долгие дни безнадежного отчаяния - один во всей
вселенной. Не смерть страшна, но одиночество. Не будет даже надежды, что
Бог спасет мою душу. Я - заживо в аду. Ведь ад и есть мое безнадежное
одиночество, распростертое в вечной тьме. Это - действительно страшно.
Очень мне не хочется лететь одному.
Кузьмин, позвал оттуда в полголоса:
ние на проспекте Красных Зорь. Коротко кивнул Лосю, оглянулся на леса,
подошел к столу:
конечно. Условия какие хотел я знать: жалование, харчи?
бопытством. Лось вкратце рассказал ему об условиях перелета, предупредил
о возможном риске. Предложил обеспечить семью, и выдать жалованье вперед
деньгами и продуктами. Солдат кивал, поддакивал, но слушал рассеянно.
уже несколько лет на больших радиостанциях в Европе и в Америке начали
принимать непонятные сигналы. Сначала думали, что это - следы бурь в
магнитных полях земли. Но таинственные звуки были слишком похожи на аз-
бучные сигналы. Кто-то настойчиво хочет с нами говорить. Откуда? На пла-
нетах, кроме Марса, не установлено пока жизни. Сигналы могут итти только
с Марса. Взгляните на его карту, - он, как сеткой, покрыт каналами. Ви-
димо, там есть возможность установить огромной мощности радиостанции.
Марс хочет говорить с землей. Пока мы не можем отвечать на эти сигналы.
Но мы - летим на зов. Трудно предположить, что радиостанции на Марсе
построены чудовищами, существами, не похожими на нас. Марс и земля, -
два крошечные шарика, кружащиеся рядом. Одни законы для нас и для них.
Во вселенной носится живоносная пыль, семена жизни, застывшие в анабио-
зе. Одни и те же семена оседают на Марс и на землю, на все мириады осты-
вающих звезд. Повсюду возникает жизнь, и над жизнью всюду царствует че-
ловекоподобный: нельзя создать животное, более совершенное, чем человек,
- образ и подобие Хозяина Вселенной.
дить?
фамилия?
тукивающие по столу пальцы.
аэроплане наблюдателем. С восемнадцати лет войной занимаюсь, - вот, все
мое и занятие. Свыше двадцати ранений. Теперь нахожусь в запасе. Он
вдруг ладонью шибко потер темя, коротко засмеялся. - Ну и дела были за
эти-то семь лет. По совести говоря, - я бы сейчас полком должен командо-
вать, - характер неуживчивый. Прекратятся военные действия, - не могу
сидеть на месте: сосет. Отравлено во мне все. Отпрошусь в командировку,
или так убегу. - Он опять потер макушку, усмехнулся, - четыре республики
учредил, в Сибири да на Кавказе, и городов-то сейчас этих не запомню.
Один раз собрал три сотни ребят, - отправились Индию воевать. Хотелось
нам туда добраться. Но сбились в горах, попали в метель, под обвалы, по-
били лошадей. Вернулось нас оттуда немного. У Махно был два месяца,
ей-Богу. На тройках, на тачанках гоняли по степи, - гуляй душа! Вина,
еды - вволю, баб - сколько хочешь. Налетим на белых, или на красных, -
пулеметы у нас на тачанках, - драка. Обоз отобьем, и к вечеру мы - верст
уж за восемьдесят. Погуляли. Надоело, - мало толку, да уж и мужикам мах-
новщина эта стала надоедать. Ушел в Красную армию. Потом поляков гнали
от Киева, - тут уж я был в коннице Буденного. Весь поход - рысью. Поля-
ков били с налету, - "Даешь Варшаву"! А под Варшавой сплоховали, - пехо-
та не поддержала. В последний раз я ранен, когда брали Перекоп. Прова-
лялся после этого, без малого, год по лазаретам. Выписался, - куда де-
ваться? Тут эта девушка моя подвернулась, - женился. Жена у меня хоро-
шая, жалко ее, но дома жить не могу. В деревню ехать, - отец с матерью
померли, братья убиты, земля заброшена. В городе тоже делать нечего.
Войны сейчас никакой нет, - не предвидится, Вы уж, пожалуйста, Мстислав
Сергеевич, возьмите меня с собой. Я вам на Марсе пригожусь.
почти без сна, провозиться над укладкой внутри аппарата, в полых подуш-
ках, множество мелочей. Проверяли приборы и инструменты. Сняли леса, ок-
ружавшие аппарат, разобрали часть крыши. Лось показал Гусеву механизм
движения и важнейшие приборы, - Гусев оказался ловким и сметливым чело-
веком. На завтра, в шесть вечера, назначили отлет.
кроме лампочки над столом, и прилег, не раздеваясь, на железную койку, -
в углу сарая, за треногой телескопа.
глядел на сумрак - под затянутой паутиной крышей, и то, от чего она на-
завтра бежал с земли, - снова, как никогда еще, мучило его. Много дней
он не давал себе воли. Сейчас, в последнюю ночь на земле, - он отпустил
сердце: мучайся, плачь.
предметов. Свеча заставлена книгой. Запах лекарств, - душно. На полу, на
ковре - таз. Когда встаешь и проходишь мимо таза - по стене, по тоскли-
вым, сумасшедшим цветочкам - бегут, колышатся тени предметов. Как томи-
тельно! В постели то, что дороже света, - Катя, жена, - часто, часто,
тихо дышит. На подушке - темные, спутанные волосы. Подняты колени под
одеялом. Катя уходит от него. Изменилось, недавно такое прелестное,
кроткое лицо. Оно - розовое, неспокойное. Выпростала руку и щиплет
пальцами край одеяла. Лось снова, снова берет ее руку, кладет под одея-
ло. "Ну, раскрой глаза, ну - взгляни, простись со мной". Она говорит жа-
лобным, чуть слышным голосом: "Ской окро, ской окро". Детский, едва
слышный, жалобный ее голос хочет сказать: - "открой окно". Страшнее
страха - жалость к ней, к этому голосу. "Катя, Катя - взгляни". Он целу-
ет ее в щеки, в лоб, в закрытые веки. Но не облегчает ее жалость. Горло
у нее дрожит, грудь поднимается толчками, пальцы вцепились в край одея-
ла. "Катя, Катя, что с тобой?.." Не отвечает, уходит... Поднялась на
локтях, подняла грудь, будто снизу ее толкали, мучили. Милая голова от-
делилась от подушки, закинулась... Она опустилась, ушла в постель. Упал
подбородок. Лось, сотрясаясь от ужаса и жалости, обхватил ее, прижался.
Забрал в рот одеяло.
ходил некоторое время по темному сараю. Потом, взошел на лесенку телес-
копа, нашел искателем Марс, поднявшийся уже над Петербургом, и долго
глядел на небольшой, ясный, теплый шарик. Он слегка дрожал в перекрещи-
вающихся волосках окуляра.
сенки и лег на койку... Память открыла видение. Катюша лежит в траве, на
пригорке. Вдали, за волнистыми полями, - золотые точки Звенигорода. Кор-
шуны плавают в летнем зное над хлебами, над гречихами. Катюше - лениво и
жарко. Лось, сидя рядом, кусая травинку, поглядывает на русую, простово-
лосую голову Катюши, на загорелое плечо со светлой полоской кожи между
загаром и платьем, на Катюшин, с укусом комара, кулачок, подперевший ще-
ку. Ее серые глаза - равнодушные и прекрасные, - в них тоже плавают кор-
шуны. Кате восемнадцать лет, думает о замужестве. Очень, очень, - опасно
мила. Сегодня, после обеда, говорит, - пойдемте лежать на пригорок, от-
туда - далеко видно. Лежит и молчит. Лось думает, - "нет, милая моя,
есть у меня дела поважнее, чем, вот, взять на пригорке и влюбиться в
вас. На этот крючек не попадусь, на дачу к вам больше ездить не стану".
зумно были упущены эти летние, горячие дни. Остановить бы время, тогда,
на пригорке. Не вернуть. Не вернуть!..
дение вдоль дощатой стены было ужасно: как зверь в яме. Лось отворил во-
рота и глядел на высоко уже взошедший Марс.
Лукьяненко Сергей
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Афанасьев Роман
Беляев Александр