Чтение 3–й страницы книги ~Золотая цепь~

и скоро я различил лицо, склонившееся над компасом.

- Ну что, - сказал он, хлопая меня по плечу, - вот мы подплываем. Смотри!

Слева, в тьме, стояла золотая сеть далеких огней.

- Так это и есть тот дом? - спросил я.

- Да. Ты никогда не бывал здесь?

- Нет.

- Ну, тебе есть что посмотреть.

Около получаса мы провели, обходя камни "Троячки". За береговым выступом
набралось едва ветра, чтобы идти к небольшой бухте, и, когда это было
наконец сделано, я увидел, что мы находимся у склона садов или рощ,
расступившихся вокруг черной, огромной массы, неправильно помеченной огнями
в различных частях. Был небольшой мол, по одну сторону его покачивались, как
я рассмотрел, яхты.

Дюрок выстрелил, и немного спустя явился человек, ловко поймав причал,
брошенный мной. Вдруг разлетелся свет, - вспыхнул на конце мола яркий
фонарь, и я увидел широкие ступени, опускающиеся к воде, яснее различил
рощи.

Тем временем "Эспаньола" ошвартовалась, и я опустил паруса. Я очень
устал, но меня не клонило в сон; напротив, - резко, болезненно-весело и
необъятно чувствовал я себя в этом неизвестном углу.

- Что, Ганувер? - спросил, прыгая на мол, Дюрок у человека, нас
встретившего. - Вы нас узнали? Надеюсь. Идемте, Эстамп. Иди с нами и ты,
Санди, ничего не случится с твоим суденышком. Возьми деньги, а вы, Том,
проводите молодого человека обогреться и устройте его всесторонне, затем вам
предстоит путешествие. - И он объяснил, куда отвести судно. - Пока прощай,
Санди! Вы готовы, Эстамп? Ну, тронемся, и дай бог, чтобы все было
благополучно.

Сказав так, он соединился с Эстампом, и они, сойдя на землю, исчезли
влево, а я поднял глаза на Тома и увидел косматое лицо с огромной звериной
пастью, смотревшее на меня с двойной высоты моего роста, склонив огромную
голову. Он подбоченился. Его плечи закрыли горизонт. Казалось, он рухнет и
раздавит меня.

III

Из его рта, ворочавшего, как жернов соломинку, пылающую искрами трубку,
изошел мягкий, приятный голосок, подобный струйке воды.

- Ты капитан, что ли? - сказал Том, поворачивая меня к огню, чтобы
рассмотреть. - У, какой синий!

Замерз?

- Черт побери! - сказал я. - И замерз, и голова идет кругом. Если вас
зовут Том, не можете ли вы объяснить всю эту историю?

- Это какую же такую историю?

Том говорил медленно, как тихий, рассудительный младенец, и потому было
чрезвычайно противно ждать, когда он договорит до конца.

- Какую же это такую историю? Пойдем-ка, поужинаем. Вот это будет, думаю
я, самая хорошая история для тебя.

С этим его рот захлопнулся - словно упал трап. Он повернул и пошел на
берег, сделав мне рукой знак следовать за ним.

От берега по ступеням, расположенным полукругом, мы поднялись в огромную
прямую аллею и зашагали меж рядов гигантских деревьев. Иногда слева и справа
блестел свет, показывая в глубине спутанных растений колонны или угол фасада
с массивным узором карнизов. Впереди чернел холм, и, когда мы подошли ближе,
он оказался группой человеческих мраморных фигур, сплетенных над
колоссальной чашей в белеющую, как снег, группу. Это был фонтан. Аллея
поднялась ступенями вверх; еще ступени - мы прошли дальше - указывали
поворот влево, я поднялся и прошел арку внутреннего двора. В этом большом
пространстве, со всех сторон и над головой ярко озаренном большими окнами, а
также висячими фонарями, увидел я в первом этаже вторую арку поменьше, но
достаточную, чтобы пропустить воз. За ней было светло, как днем; три двери с
разных сторон, открытые настежь, показывали ряд коридоров и ламп, горевших
под потолком. Заведя меня в угол, где, казалось, некуда уже идти дальше, Том
открыл дверь, и я увидел множество людей вокруг очагов и плит; пар и жар,
хохот и суматоха, грохот и крики, звон посуды и плеск воды; здесь были
мужчины, подростки, женщины, и я как будто попал на шумную площадь.

- Постой-ка, - сказал Том, - я поговорю тут с одним человеком, - и
отошел, затерявшись. Тотчас я почувствовал, что мешаю, - меня толкнули в
плечо, задели по ногам, бесцеремонная рука заставила отступить в сторону, а
тут женщина стукнула по локтю тазом, и уже несколько человек крикнули
ворчливо-поспешно, чтобы я убрался с дороги. Я тронулся в сторону и
столкнулся с поваром, несшимся с ножом в руке, сверкая глазами, как
сумасшедший. Едва успел он меня выругать, как толстоногая девчонка, спеша,
растянулась на скользкой плите с корзиной, и прибой миндаля подлетел к моим
ногам; в то же время трое, волоча огромную рыбу, отпихнули меня в одну
сторону, повара - в другую и пробороздили миндаль рыбьим хвостом. Было
весело, одним словом. Я. сказочный богач, стоял, зажав в кармане горсть
золотых и беспомощно оглядываясь, пока наконец в случайном разрыве этих
спешащих, бегающих, орущих людей не улучил момента отбежать к далекой стене,
где сел на табурет и где меня разыскал Том.

- Пойдем-ка, - сказал он, заметно весело вытирая рот. На этот раз идти
было недалеко; мы пересекли угол кухни и через две двери поднялись в белый
коридор, где в широком помещении без дверей стояло несколько коек и простых
столов.

- Я думаю, нам не помешают, - сказал Том и, вытащив из-за пазухи темную
бутылку, степенно опрокинул ее в рот так, что булькнуло раза три. - Ну-ка
выпей, а там принесут, что тебе надо, - и Том передал мне бутылку.

Действительно, я в этом нуждался. За два часа произошло столько событий,
а главное, - так было все это непонятно, что мои нервы упали. Я не был
собой; вернее, одновременно я был в гавани Лисса и здесь, так что должен был
отделить прошлое от настоящего вразумляющим глотком вина, подобного которому
не пробовал никогда. В это время пришел угловатый человек с сдавленным лицом
и вздернутым носом, в переднике. Он положил на кровать пачку вещей и спросил
Тома: - Ему, что ли?

Том не удостоил его ответом, а взяв платье, передал мне, сказав, чтобы я
одевался.

- Ты в лохмотьях, - говорил он, - вот мы тебя нарядим. Хорошенький ты
сделал рейс, - прибавил Том, видя, что я опустил на тюфяк золото, которое
мне было теперь некуда сунуть на себе. - Прими же приличный вид, поужинай и
ложись спать, а утром можешь отправляться куда хочешь.

Заключение этой речи восстановило меня в правах, а то я уже начинал
думать, что из меня будут, как из глины, лепить, что им вздумается. Оба мои
пестуна сели и стали смотреть, как я обнажаюсь. Растерянный, я забыл о
подлой татуировке и, сняв рубашку, только успел заметить, что Том, согнув
голову в бок, трудится над чем-то очень внимательно.

Взглянув на мою голую руку, он провел по ней пальцем.

- Ты все знаешь? - пробормотал он, озадаченный, и стал хохотать,
бесстыдно воззрившись мне в лицо. - Санди! - кричал он, тряся злополучную
мою руку. - А знаешь ли ты, что ты парень с гвоздем?! Вот ловко! Джон,
взгляни сюда, тут ведь написано бесстыднейшим образом: "Я все знаю"!

Я стоял, прижимая к груди рубашку, полуголый, и был так взбешен, что
крики и хохот пестунов моих привлекли кучу народа и давно уже шли взаимные,
горячие объяснения - "в чем дело", - а я только поворачивался, взглядом разя
насмешников: человек десять набилось в комнату. Стоял гам: "Вот этот! Все
знает! Покажите-ка ваш диплом, молодой человек". - "Как варят соус тортю?" -
"Эй, эй, что у меня в руке?" - "Слушай, моряк, любит ли Тильда Джона?" -
"Ваше образование, объясните течение звезд и прочие планеты!" - Наконец,
какая-то замызганная девчонка с черным, как у воробья, носом, положила меня
на обе лопатки, пропищав: - "Папочка, не знаешь ты, сколько трижды три?"

Я подвержен гневу, и если гнев взорвал мою голову, не много надо, чтобы,
забыв все, я рванулся в кипящей тьме неистового порыва дробить и бить что
попало. Ярость моя была ужасна. Заметив это, насмешники расступились, кто-то
сказал: "Как побледнел, бедняжка, сейчас видно, что над чем-то задумался".
Мир посинел для меня, и, не зная, чем запустить в толпу, я схватил первое
попавшееся - горсть золота, швырнув ее с такой силой, что половина людей
выбежала, хохоча до упаду. Уже я лез на охватившего мои руки Тома, как вдруг
стихло: вошел человек лет двадцати двух, худой и прямой, очень меланхоличный
и прекрасно одетый.

- Кто бросил деньги? - сухо спросил он. Все умолкли, задние прыскали, а
Том, смутясь было, но тотчас развеселясь, рассказал, какая была история.

- В самом деле, есть у него на руке эти слова, - сказал Том, - покажи
руку, Санди, что там, ведь с тобой просто шутили.

Вошедший был библиотекарь владельца дома Поп, о чем я узнал после.

- Соберите ему деньги, - сказал Поп, потом подошел ко мне и
заинтересованно осмотрел мою руку. - Это вы написали сами?

- Я был бы последний дурак, - сказал я. - Надо мной издевались, над
пьяным, напоили меня.

- Так... а все-таки - может быть, хорошо все знать. - Поп, улыбаясь,
смотрел, как я гневно одеваюсь, как тороплюсь обуться. Только теперь немного
успокаиваясь, я заметил, что эти вещи - куртка, брюки, сапоги и белье -
были, хотя скромного покроя, но прекрасного качества, и, одеваясь, я
чувствовал себя, как рука в теплой мыльной пене.

- Когда вы поужинаете, - сказал Поп, - пусть Том пришлет Паркера, а
Паркер пусть отведет вас наверх. Вас хочет видеть Ганувер, хозяин. Вы моряк
и, должно быть, храбрый человек, - прибавил он, подавая мне собранные мои
деньги.

- При случае в грязь лицом не ударю, - сказал я, упрятывая свое
богатство.

Поп посмотрел на меня, я - на него. Что-то мелькнуло в его глазах, -
искра неизвестных соображений. "Это хорошо, да..." - сказал он и, странно