месяцев. А сейчас Игорь Петрович мне подмигивает, показывает пальцем на ухо,
и мы смеемся: вспоминаем резолюцию на моем медицинском деле. Я триумфально
прошел все кабинеты и неожиданно потерпел фиаско у старушки Ухогорлонос. Она
заупрямилась и ни и какую не хотела пропускать меня в Антарктиду, потому что
я плохо слышу на правое ухо. Тщетно я уговаривал, клялся и божился, что
левым ухом слышу как летучая мышь, тщетно ссылался на Бетховена, который
вообще был совершенно глух, но сочинял совсем неплохую музыку. Ухогорлонос
тонко возражала, что, во-первых, я не Бетховен, а во-вторых, она хотела бы
знать, как бы он сочинял свою "Аппассионату", когда вокруг него были бы
сплошные ледники и айсберги. Целый день я дрался как лев за свое законное
право стать антиподом и наконец добился уникальной резолюции: "Годен как
писатель". Обидно было начинать путешествие в столь приниженном положении --
я сразу почувствовал себя ефрейтором, с которого содрали лычки, но Игорь
Петрович меня успокоил. В Антарктиде, рассудил он, где каждая пара рабочих
рук на учете, даже писатель может принести некоторую пользу -- например, в
качестве мальчика на камбузе.
Митинг прошел, судовая трансляция многократно повторила: "Всем посторонним
покинуть борт", а "посторонние", сдерживая и не сдерживая слезы, никак не
хотели расставаться со своими полярными бродягами.
проводит в условиях, сплошь начиненных трудностями и опасностями. С виду
люди как люди, а почему-то вечно их тянет туда, где они будут мерзнуть,
бороться с пургами, полгода не видеть солнца, отчаянно скучать по детям и
женам, театру и футболу, считать дни до возвращения. Там, на Севере, мне не
удалось понять это до конца.
отчалил, и спустя несколько часов в навалившейся тьме мы уже с трудом
различали огни Ленинграда.
шел красиво. В глазах ветеранов, которые привыкли путешествовать к другой
земной макушке на старенькой "Оби", он даже не шел, а стремительно несся:
"0бь" выжимает из себя от силы 12 узлов, а "Визе" -- все 18. Балтика была
спокойна, мы раскланивались со встречными судами и миля за милей
приближались к датским проливам. Их ожидали с особым нетерпением: чье сердце
не дрогнет при мысли о том, что ты собственными глазами увидишь замок
Гамлета, легендарный Элсинор?
сообщить некоторые подробности, знание которых пригодится тем, кто уже решил
для себя отправиться в Антарктиду. Длина -- 124 метра, ширина -- 17,5 метра,
водоизмещение -- 7 тысяч тонн, экипаж -- 86 человек. Судно до отказа
начинено всевозможными лабораториями, где проводятся метеорологические,
физические, химические, биологические и прочие научные исследования, что
делает "Визе" уникальнейшим полярным кораблем и предметом особой гордости
Ленинградского арктического и антарктического института. У "Визе", кстати,
есть близнец -- "Профессор Зубов"; насколько мне известно, только советские
полярники могут похвастаться такими плавучими научно-исследовательскими
институтами.
глубоководные лебедки, установки для запуска метеорологических ракет и стол
для пинг-понга. Научные и прочие совещания проводятся в конференцзале, прием
пищи (боже, какой оборот!) в столовой команды и в кают-компании. Повсюду в
изобилии душевые кабины -- купайся вдоволь, на судне действует установка по
опреснению морской воды.
"кондишен", столь нежно любимый моряками в тропиках.
болезни: на "Визе" имеются "успокоители" -- крылья или как их там назвать,
которые при волнении моря выползают из корпуса и гасят бортовую качку.
научно-исследовательское, то оно отдано во власть вдумчивых бородатых
ученых, которые рассеянно бродят по палубам, курят и время от времени
вскрикивают: "Эврика, черт меня возьми!" Ничего подобного! То есть вдумчивые
бородатые люди действительно бродят и вскрикивают, но верховной властью
обладает, конечно, старпом (не говоря, разумеется, о капитане, который, как
и положено богу, сидит на Олимпе и спускает вниз указания).
значительной мере швабра, с помощью которой в каютах и коридорах
поддерживается больничная чистота. Переборки между каютами, мебель, двери --
все в пластике, полы сверкают -- смотрись как в зеркало, окурок бросить
некуда. Несколько раз в день старпом проходит по всему судну в сопровождении
боцмана -- священное шествие, приводящее в трепет потенциальных нарушителей.
В первый же день я оказался свидетелем драматичнейшей сцены: у двери
кают-компании старпом обнаружил -- ни за что не поверите! -- обгоревшую
спичку. Где ты, Шекспир, столь мастерски воссоздавший гнев короля Лира?
Только твой гений мог бы найти изобразительные средства, чтобы описать гнев
старпома, надолго пригвоздившего к позорному столбу виновников столь
чудовищного проступка.
команды. Он предстал перед нами в оранжевом спасательном жилете и прочитал
лекцию, предмет которой вызвал повышенный интерес слушателей, -- речь шла о
нашем возможном кораблекрушении. Началась лекция следующими
жизнеутверждающими словами:
смеха, старпом с присущим ему хладнокровием повторил вышеприведенную
чеканную фразу и принялся объяснять устройство пробкового жилета, или пояса,
как его иногда именуют. Посыпались вопросы:
выяснено, отпугивает он акул или, наоборот, привлекает.
оттенили несколько предельно жалких смешков), чем вы станете подавать сигнал
проходящему кораблю?.. Если, конечно, таковой окажется на месте
происшествия... Свистеть при помощи пальцев, как вы это делаете на стадионе,
сил не будет, вот свисток и пригодится.
онемевшими руками и начинаете терять сознание. В эти трудные минуты вся
надежда на воротник -- благодаря ему голова будет лежать на поверхности, и
вы получите отличный шанс еще немного продержаться.
газету?
время.
пассажиры. Поэтому в случае кораблекрушения мы не должны выскакивать в одних
кальсонах из кают, нарушая общественное спокойствие, а, наоборот, должны
тихо сидеть на своих местах, играть в шахматы и ждать команду "Оставить
судно!" Вот тогдато мы обязаны, даже если партия недоиграна, спокойно выйти
из кают, подняться на шлюпочную палубу и, галантно уступая друг другу
очередь, занять положенные места в шлюпках.
отметки. Утомленные трудными сборами и насыщенными проводами, участники
экспедиции отсыпались и почти не выходили из кают. Было одиноко и немного
тоскливо -- состояние, хорошо знакомое непрофессиональным бродягам, надолго
покидающим родной дом. Угнетало и сознание того, что рядом с тобой -- близок
локоть, да не укусишь! -- храпит в каютах живой "материал", которому нет до
тебя никакого дела.
втихомолку поругивая себя за безудержный оптимизм, который погнал меня на
край света, -- настроение, совершенно никудышное для начала дальнего
путешествия.
и с некоторой скукой смотрел на однообразную водную гладь. Внешность его не
назовешь незаурядной: человек лет сорока, среднего роста, яркий свитер
обтягивает широкую грудь, на лице приметнее всего светлые глаза с часто
меняющимся выражением: то мягкие, чуть ли не добрые, и вдруг -- холодноватые
и колкие. Бьюсь об заклад, что девяносто девять из ста физиономистов не
определили бы, что перед ними -- один из самых бывалых советских полярников
среднего поколения.
поговорить. Василий Сидоров -- это имя не только воскрешало мои воспоминания
о дрейфующих станциях, оно ассоциировалось и с легендарным, заветным,
необыкновенно ароматным для литератора словом "Восток" -- именно так
называется расположенная в недоступнейшем уголке Антарктиды станция,
начальником которой шел смотревший на указанную водную гладь человек. В
четвертый раз! А вы представляете, что такое четыре раза зимовать на полюсе
холода? Я тогда еще не представлял, но сознавал, что Сидоров -- человек,
которому посчастливилось (можете заменить это слово другим, если хотите)
мерзнуть больше любого из живущих на Земле людей. Знал и то, что именно ему
довелось зафиксировать минимальную температуру на поверхности нашей планеты:
24 августа 1960 года Сидоров и его друзья, выйдя из домика на метеоплощадку,
как зачарованные смотрели на столбик термометра, застрявший у отметки минус
Орлов Алекс
Сертаков Виталий
Каргалов Вадим
Круз Андрей
Контровский Владимир
Белогорский Евгений