разговоре отца и доктора решалась его судьба. Доктор, прискакавший
верхом из далекой сельской больницы, предлагал сделать пункцию. Тогда
мальчишка, быть может, останется жить, хотя за его умственные
способности доктор ручаться не станет. А если не сделать пункцию, то
почти наверняка умрет.
мне сын, если останется калекой".
спасать. А месяца через полтора он поехал навестить лесника. Думал, что
сейчас, за поворотом, увидит небольшой свежий холмик, но увидел не
холмик, а мальчишку, который из бутылочки поил молоком медвежонка.
боеприпасы, Гаврилов выполз из нижнего люка разбитого танка и стал
отстреливаться из пистолета. Приберегал для себя последнюю пулю, но
всадил его в набегающего фашиста. Потом отбивался кулаками. Схватили.
Избитый, с вывихнутой рукой валялся в лагере на сырой земле, а когда
колонну повели через лес, прыгнул в кусты. Поймали, привели назад и для
острастки остальных пленных расстреляли на их глазах из автомата.
Сердобольные старушки из деревни потащили его хоронить, а он застонал.
Выходил Гаврилова старик фельдшер в партизанском отряде, заштопал три
дырки в груди. А потом отправили на "кукурузнике" в Москву, в госпиталь.
несколько "тридцатьчетверок", но всякий раз оставался жив и здоров: ни
пуля, ни осколок не могли найти его огромного, налитого стальными
мускулами тела.
мирную жизнь.
тоже мешал, но комбриг любил строптивого комбата и спускал ему немалые
грехи за редкую храбрость и умение воевать. Даже нашумевшую историю с
Кокоревым, начальником военторга корпуса, и ту генералу удалось замять.
всеми фронтовиками филичевый табак и тот кончился. А военторговская
машина с куревом, как стало известно, проскочила не той дорогой и
намертво застряла в болоте. В это время в бригаду прибыл Кокорев и, на
свою беду, натолкнулся на Гаврилова. Прояви себя начальник военторга
дипломатом, и не было бы никакого скандала. Но на вопрос Гаврилова,
когда снабженцы думают вытаскивать машину, Кокорев грубо посоветовал
капитану обратиться по инстанции. Гаврилов побагровел и засопел - верный
признак надвигающейся бури. Здесь бы Кокореву повернуться и уйти с
честью, но он плохо знал, с кем имеет дело, и опрометчиво добавил:
"Когда надо будет, тогда и вытащим, понятно?" Гаврилов вскипел, с
помощью экипажа силой усадил Кокорева в танк и повез по лесным проселкам
выручать военторговскую машину. Выручили. По дороге наскочили на засаду,
ввязались в перестрелку, но благополучно выбрались, привезя с собой
похудевшего от пережитых волнений пассажира.
вытаскивая бедолагу из люка, гремел Гаврилов.
сурово наказать Гаврилова за самоуправство, но, будучи человеком, не
лишенным чувства юмора, в конце концов ограничился полумерой: задержал
представление Гаврилова к ордену...
что никто другой так лихо не проводил разведку боем. Любил генерал
своего комбата и любовь свою выражал тем, что первым посылал его в самый
огонь - этот любую смерть обманет!
хватало запасных частей - съездил в свою танковую бригаду, добыл
правдами и неправдами. Некому было работать на тракторах и машинах -
выписал к себе ребят-танкистов, переженил их на истосковавшихся
колхозных девчатах и построил молодоженам дома. Соседи вокруг шутили,
что из своей МТС Гаврилов сделал воинскую часть, но в глубине души
завидовали независимому в прочному положению бывшего комбата. Уже пошли
разговоры о том, что вот-вот заберут Гаврилова на повышение, в область,
когда один случай все поломал.
охоты. Стояла распутица, и он, жалея новенькую служебную машину,
попросил у Гаврилова "газик": до озера, богатого дичью, было километров
сорок. Гаврилов, с утра до ночи носившийся на этом "газике" по полям, не
только наотрез отказал, но и наговорил начальнику много больше, чем,
может быть, следовало. Начальник отшутился: сообразил, верно, что не
сейчас нужно копья ломать, но унижения своего не забыл. А вскоре в МТС
начали наезжать комиссия за комиссией...
хлысты, ремонтировал тракторы и тосковал по настоящему делу. И вот
однажды в Котласе встретил на улице своего комбрига, приехавшего
навестить семью погибшего на фронте брата. Посидели, поговорили. А через
месяц Гаврилов получил письмо. Генерал писал, что его друг, директор
полярного института, ждет Гаврилова и намерен предложить ему то самое,
настоящее дело.
на льдинах. Полюбил эту жизнь, хотя она и не баловала его. Как когда-то
на фронте, здесь тоже ценили мужество и силу, а постоянная опасность
цементировала дружбу людей, нуждавшихся друг в друге, как нуждаются в
этом идущие в бой солдаты. Когда лопалась льдина или на лагерь шли
торосы, Гаврилов сутками не спал, перетаскивая домики, спасая
оборудование или расчищая взлетно-посадочную полосу. Дизелист и
механик-водитель, который работает за двоих да еще и равнодушен к
спиртному, - таких на Севере уважают. И получилось, что не только
Гаврилов нашел себе дело, но и дело нашло его.
внука. Возвращаясь на материк, Гаврилов не раз пытался найти подругу по
душе, но как-то неудачно. Жених он был завидный, с положением и
деньгами, почти любая из одиноких женщин, которых после войны было
немало, охотно вышла бы за него. И не то чтобы он был слишком
привередлив или чрезмерно ценил себя, но не встречалась ему такая
женщина, которую он смог бы полюбить. А без любви Гаврилов жены не
хотел. В зимовку завидовал товарищам, мечтавшим о встречах с женами и
детьми, давал себе слово, что на этот раз бросит на материке якорь, а
возвращался, и все шло по-старому. Приближался к сорока годам Гаврилов,
старели женщины, так и не дождавшись от него предложения, а он вновь
уходил на зимовку, откуда некому было писать и где не от кого было ему
ждать писем и радиограмм.
Архангельске. И вот давным-давно пурга улеглась, товарищи улетели на
материк, а Гаврилов все жил в гостинице, коротая дни и дожидаясь
вечеров, чтобы проводить домой медсестру Екатерину Петровну. Полюбил ее
Гаврилов всем сердцем, с первого взгляда, как бывает только в книгах.
навещавший ее несколько раз в году, когда летал по этой трассе. Подруги
жалели сестричку, но поскольку она была хороша собой и горда, жалость
эта была не очень искренняя, что вполне согласуется с природой женщин,
особенно подруг. Благосклонности Екатерины Петровны добивались многие,
однако повода сплетням она не давала и отваживала ухажеров корректно, но
решительно.
подсказывала Екатерине Петровне, что этот огромный и вспыльчивый
человек, который немеет при ее появлении, добивается от нее не милости
на день, а неизмеримо большего. Про себя она назначила Гаврилову
испытательный срок, один месяц - только до порога, а потом, поверив,
сдалась. Гаврилов совсем потерялся от счастья, две недели любви стали
для него высшей наградой, за всю его жизнь. А потом она сказала;
"Знаешь, Ваня, обнимаю тебя, а думаю о нем. Уходи, Ваня, прости меня".
летной гостинице Хатанги. Посмотрел на него Гаврилов и честно признался
самому себе, что сравнение не в его пользу. Летчик был высок, мужествен
и красив. "С такой физиономией в кино сниматься",хмуро подумал Гаврилов,
сознавая, что по сравнению с ним сам он выглядит как глыба неотесанного
гранита.
дается без труда: и успех у женщин и всякая другая удача. А к этому
человеку он испытывал, особую неприязнь. Если бы летчик любил Екатерину
Петровну, Гаврилов, наверное, простил бы ему и красивое лицо, и
превосходно сшитую форму, и даже откровенный взгляд, каким тот ощупывал
явно неравнодушную к нему официантку. Но летчик пренебрег женщиной,
которую Гаврилов боготворил, и потому был в его глазах олицетворением
всех пороков.
летчик засмеялся и позвал товарищей.
товарищи. - Ставь бутылку коньяку и бери. А нет денег, дарю мою Катюшу
бесплатно! Только чур: как прилечу в Архангельск, выкатывайся из дому.
Идет?