клуб, построенный, учрежденный и вымуштрованный Дорой. Эта мадам,
пятьдесят лет умно распоряжаясь своими талантами - тактом, честностью,
состраданием и здравомыслием, снискала уважение всех умных, образованных
и добрых людей. По той же причине ее ненавидело все лицемерное и
похотливое сообщество местных замужних девственниц, чьи мужья уважали
семейный очаг, но особенной любви к нему не питали.
волосами и пристрастием к изжелта-зеленым вечерним платьям. Она
содержала честное заведение, где весь товар был в одной цене, где
запрещалось пить крепкие вина, кричать и сквернословить. Среди ее
девочек было несколько ни на что не годных из-за возраста или болезней,
еще несколько могли работать не больше трех раз в месяц, но все они
имели право на свои три кормежки в день. В патриотическом порыве Дора
назвала свое заведение "Ресторация Медвежий стяг" ``На флаге Калифорнии
изображен медведь. Монтерей находится в этом штате.'', и ходило много
баек о людях, заглянувших к Доре, чтобы заморить червячка. Обычно в доме
жило двенадцать девочек, включая старушек. Кроме них, штат составляли
повар-грек и привратник, по крайней мере так назывался этот мужской
персонаж. В действительности на нем лежало множество деликатных, а
подчас и опасных обязанностей. Он прекращал драки, выдворял пьяных,
останавливал истерики, лечил головную боль и заведовал баром.
Перевязывал порезы и синяки; днем якшался с местными полицейскими; и
поскольку добрая половина "девочек" исповедовала Христианскую науку
``Христианская наука - христианская религиозная секта, отрицающая врачей.
Ее учение изложено в книге "Наука и здоровье", написанной
основательнидей секты Мэри Бэккер.'', по воскресеньям читал вслух
очередную порцию из "Науки и здоровья". Предшественник нынешнего
привратника, будучи человеком не очень уравновешенным, кончил печально
(об этом несколько ниже). Нынешний же, Альфред, сумел возвыситься над
своим окружением, мало того, со временем сумел и окружение подтянуть до
себя. Он знал, каких мужчин можно пускать и каких нельзя. И, конечно, он
знал о частной жизни граждан Монтерея больше, чем кто-нибудь другой в
городе.
закон, или вернее букву закона, ей приходилось быть дважды
законопослушной поотиву своих сограждан. В заведении у нее не было драк,
попоек, грубостей, нчаче Дору давно бы закрыли. И еще, нарушая закон, ей
приходилось откупаться благотворительностью особенно крупных масштабов.
Каждый старался оттяпать у Доры кусок побольше. Давала полиция бал в
пользу своего пенсионного фонда, все вносили по доллару, Дора вносила
пятьдесят. Коммерческая палата обустраивала свой парк, торговцы города
вносили по пять долларов, Дору просили дать сто, и сна давала. Кто бы на
что ни собирал: Красный Крест, Общественная касса, бойскауты - Дорины
незаконные, неафишируемые, грязные, постыдные, греховные деньги всегда
возглавляли благотворительный список. Но особенно пострадала Дсра во
время депрессии. Она видела голодных детей, безработных отцов,
отчаявшихся матерей и два года налево-направо платила долги несчастных,
не имевших ни цента на кусок хлеба, так что под конец чуть сама не
вылетела в трубу. Девочки Доры были приветливы и хорошо воспитаны. Они
никогда не заговаривали на улице с мужчиной, даже если принимали его
накануне ночью.
там трагедии, которая никого не оставила равнодушным. Прежнего сторожа
звали Уильям, вид у него был нелюдимый, лицо хмурое. Днем работа его не
обременяла, и он изнывал в обществе стольких женщин. Е окна он видел,
как Мак с ребятами сидят на трубах посреди пустыря в зарослях мальвы,
болтают ногами, загорают и не спеша философствуют о предметах
интересных, но малозначительных. То и дело, замечал он, кто-нибудь
вынимал из кармана бутылку тенисовки и, вытерев рукавом горлышко,
отпивая, передавал другим. Уильяму очень хотелось посидеть с этими
славными ребятами. И однажды он не вытерпел, пошел на пустырь и сел на
трубу. Разговор тотчас смолк, наступила настороженная, недобрая тишина.
Немного спустя Уильям встал и уныло побрел обратно в "Медвежий стяг",
посмотрел в окно - ребята опять пустились беседовать; Уильяму стало
совсем тошно. Его некрасивое лицо потемнело, губы покривились от
невеселых размышлений.
с ребятами виски выпили, что они дураки, что ли. Но весь их разговор с
ним ограничился двумя фразами - "Счастливо тебе" и "Да ты взгляни на
себя".
ребят в окно. До него донеслись громко сказанные Маком слова: "Не
люблю, черт побери, сутенеров!" Это была беспардонная ложь, но ведь
Уильям этого не знал. Просто Мак с ребятами не любили Уильяма.
компанию, он даже для них слишком плох. Уильям был всегда склонен к
самобичеванию. Он надел шляпу и побрел один по берегу до самого маяка.
Постоял немного на маленьком уютном кладбище, слушая, как рядом бьются о
берег волны, и будут так биться до скончания века. Он стоял и думал
угрюмую тягостную думу. Никто не любит его. Никто его не жалеет. Он
считается у них привратником, а на самом деле никакой он не привратник,
он сутенер, грязный сутенер; самое низкое существо на свете. Потом он
подумал, что ведь и он, как все, имеет право на жизнь, на счастье. Видит
бог, имеет. Он пошел обратно, клокоча от гнева; подошел к "Медвежьему
стягу", поднялся по ступенькам, и гнев его улетучился. Был вечер,
музыкальный автомат играл "Осеннюю луну", Уильям вспомнил, что эту песню
любила его первая девушка, которая потом бросила его, вышла замуж и
навсегда исчезла из его жизни. Песня очень его расстроила. И он пошел к
Доре, которая пила чай у себя в гостиной.
Уильяма.
Думаю, пора это дело кончать.
шутка - лучший способ отвлечь от мыслей о самоубийстве.
испорти.
медленно вышел, прошел по коридору и постучал в дверь рыжей Евы. Ева
Фланеган была девушка верующая, каждую неделю ходила на исповедь. Она
выросла в большой семье среди многочисленных сестер и братьев, но, к
несчастью, любила пропустить лишний стаканчик. Ева красила ногти и вся
перепачкалась - тут как раз Уильям и вошел. Он знал, что Ева уже крепко
навеселе, а Дора не пускала девушек в таком виде к клиентам. Пальцы у
нее были чуть не до половины вымазаны лаком, и она злилась на весь мир.
прибавила: - Как это на тебя похоже - убивать себя, когда я совсем
набралась храбрости ехать в Ист Сент-Луис. Подонок ты после этого.
провожаемый ее визгом. Уильям очень устал от женщин. Повар-грек мог
показаться после них ангелом.
больших сковородках свиные отбивные, переворачивая их пешней для льда.
взять и - чирк!
говорит, никогда этого не сделает.
удобно. Глаза впились в черные глаза грека, он прочел в них интерес и
сомнение, сменившиеся под его взглядом растерянностью и страхом. Уильям
заметил перемену: в первый миг грек почувствовал, что Уильям может
совершить это, в следующий он знал - Уильям это совершит. Прочитав
приговор в глазах грека, Уильям понял, что назад ходу нет. Ему стало
очень грустно, потому что теперь он понимал, как это глупо. Рука его
поднялась, и он вонзил острие пешни себе в сердце. Удивительно, как
легко оно вошло. Уильям был привратником до Альфреда. Альфред нравился
всем. Он мог сидеть с парнями Мака на трубах, когда хотел. Он даже бывал
гостем в Королевской ночлежке.
-==ГЛАВА IV==-
Случалась в те короткие, тихие серенькие минуты сразу после захода
солнца, до того, как загорятся уличные фонари. С городского холма
спускался старый китаец, миновал Королевскую ночлежку, шел по куриной
тропе и пересекал пустырь. На нем была допотопная соломенная шляпа,
синие джинсы, такая же куртка и тяжелые башмаки, подошва одного
наполовину оторвалась и шлепала, когда он шел. В руках он нес закрытую
крышкой корзину. У него было худое коричневое лицо, точно в жгутах
вяленого мяса, и глаза были коричневые, даже белки, и сидели они так
глубоко, точно смотрели на вас со дна колодца. Он появлялся в сумерки,
переходил улицу и двигался дальше в проем между Западной биологической и
заводиком "Эдиондо" ``Вонючий (исп.).''. Затем пересекал маленький пляж и
терялся между стальных и деревянных свай, поддерживающих пирс. До
Афанасьев Роман
Акунин Борис
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Пехов Алексей