Все равно я мужчина, и я заставил ее меня запомнить. Все равно я мужчи-
на, а она, с трепетом сознавал я, она женщина. Всем водам океана не за-
лить пламя любви; любовь - это закон жизни, и она на моей стороне. Я
закрыл глаза, и Флора тотчас явилась мне еще прекраснее, чем в жизни. "И
ты тоже, - думал я, - ты тоже, моя бесценная, конечно, унесла с собою
некий портрет; и непременно будешь глядеть на него и украшать его. И в
ночной тьме, и на улицах при свете дня тебе опять и опять привидится мое
лицо, послышится мой голос, он станет нашептывать тебе о моей любви,
вторгаться в твое робкое сердце. Но сколь оно ни робкое, образ мой посе-
лился в нем - это я сам в нем поселился, и пусть время делает свое дело,
пусть рисует портрет мой еще более живыми, более проникновенными краска-
ми".
шутовском наряде способен затронуть душу этой прекрасной девушки! Нет, я
не стану отчаиваться, но игру надо вести тонко и точно. Надо взять себе
за правило держаться с нею так, чтобы вызывать ее сострадание или разв-
лекать ее, но отнюдь не тревожить и не пугать. Надо запереть свое
чувство в груди, как некий тайный позор, и пусть ее чувство (если я
только сумею его пробудить) растет само собою, зреет с тою скоростию, на
какую способно ее сердце, и ни на шаг быстрее! Я мужчина, и, однако, мне
придется бездействовать и выжидать, ибо тюрьма вяжет меня по рукам и по
ногам. Прийти к ней я не могу, значит, всякий раз, как приходит она, я
должен так ее околдовать, чтобы она непременно воротилась, чтобы возвра-
щалась опять и опять, и тут все зависит от того, насколько умно я себя
поведу. В последний раз мне это удалось - после нашего разговора она
просто не может не прийти вновь, а для следующей встречи у меня быстро
зрел новый план. Влюбленный пленник при всей беспомощности своей облада-
ет немалым преимуществом: его ничто не отвлекает, и все свое время он
может взращивать любовь и обдумывать, как бы лучше ее выразить. Нес-
колько дней я усердно резал по дереву - и не чтонибудь, а эмблему Шот-
ландии: льва, стоящего на задних лапах. Я вкладывал в эту вещицу все
свое умение, и, когда наконец сделал все, что мог (и, поверьте, уже со-
жалел, что вложил в нее столько труда), вырезал на подставке вот что:
смотреть равнодушно на предмет, сделанный с таким тщанием, а инициалы по
крайности намекнут ей на мое благородное происхождение. Мне казалось,
что лучше всего именно намекнуть: тайна - ценнейший мой товар; контраст
между моим скромным положением и манерами, между моей речью и платьем, и
то, что она не узнает полного моего имени, а только начальные буквы -
все это должно еще усилить ее интерес ко мне и привлечь сердце.
ничего более противного моей натуре: в любви и на войне я всегда горю
желанием действовать, и дни ожидания были для меня пыткой. Сказать по
правде, к концу этих дней я полюбил ее еще сильнее, ибо любовь, как ви-
но, от времени становится лишь крепче. К тому же меня охватил страх. Ес-
ли она не придет, как буду я влачить нескончаемые, пустые дни? Разве су-
мею я возвратиться к прежней жизни, находить интерес в уроках с майором,
в шахматных партиях с лейтенантом, в грошовой торговле на базаре или в
ничтожной добавке к тюремному рациону?
сейчас не хватает мужества об этом вспоминать. Но вот наконец она приш-
ла. Наконец-то я увидел, что она идет ко мне в сопровождении юноши при-
мерно ее лет, в котором я тотчас же угадал ее брата.
вала ему о ваших страданиях. Он так вам сочувствует!
меж благородных людей подобные чувства естественны. Если бы нам с вашим
братом довелось встретиться на поле брани, мы бы дрались, как львы, но
когда он видит меня безоружного и беспомощного, в его душе не остается
места для вражды. (При этих моих словах, как я и надеялся, юнец покрас-
нел от удовольствия.) Ах, мадемуазель, - продолжал я, - сколько ваших
соотечественников томятся у меня на родине точно так же, как томлюсь я
здесь. Я могу только желать, чтобы каждому из них встретилась благород-
ная француженка, которая сострадала бы ему и тем дарила бесценное утеше-
ние. Вы подали мне милостыню, более нежели милостыню - надежду, и во все
время, пока вы не приходили, я этого не забывал. Не лишайте же меня пра-
ва сказать себе, что я хотя бы попытался отблагодарить вас, - соблагово-
лите принять от пленника эту безделку.
тельстве и, увидев посвящение, воскликнула:
лоном. - Но, право же, здесь нет никакого волшебства. В день, когда я
поднял ваш платок, какая-то дама окликнула вас по имени, и я услыхал его
и, конечно же, сохранил в памяти.
гордиться этим посвящением. Идем, Рональд, нам пора. - Она поклонилась
мне, как ровне, и пошла прочь, но (готов в этом поклясться!) слегка зар-
девшись.
дар, ни словом не обмолвившись о плате, и, разумеется, не будет знать
покоя до тех пор, пока не воздаст мне сторицей. Не новичок в сердечных
делах, я, кроме того, понимал, что при дворе моей королевы имеется отны-
не мой посланник. Быть может, этот лев вырезан неумело, но он мой. Мои
руки мастерили его и держали, мой нож, или, вернее сказать, мой ржавый
гвоздь вывел эти буквы, и, как ни были просты вырезанные на дереве сло-
ва, они не устанут повторять ей, что я благодарен ей и очарован ею. Юно-
ша застенчив, и, услыхав похвалу из моих уст, он покраснел; но я, оче-
видно, пробудил в нем и подозрения; однако в облике его было столько му-
жественности, что я не мог не ощутить к нему приязни. Что же до чувства,
которое побудило ее привести брата и познакомить его со мною, как им не
восхищаться! Оно казалось мне выше ума и нежнее ласки. Оно говорило
(столь же ясно, как если бы высказано было словами): "Я вас не знаю и
завести с вами знакомства не могу. Вот мой брат, сведите знакомство с
ним: это путь ко мне... следуйте этим путем".
тителям пора уходить. Но едва базар наш закрылся, нам ведено было разой-
тись и получить свою порцию пищи, которую затем разрешалось есть где нам
заблагорассудится.
они, вероятно, даже не догадывались, сколь оскорбительно было их поведе-
ние, - так посетители зверинца, сами того не желая, на тысячи ладов ос-
корбляют злосчастных благородных зверей, попавших за решетку, - а иные
мои соотечественники, вне всякого сомнения, были до чрезвычайности обид-
чивы. Кое-кто из этих усачей, выходцев из крестьян, с юности служил в
победоносной армии, привык иметь дело с покоренными и покорными народам,
и тем труднее переносил перемену в своем положении. Один из них, по име-
ни Гогла, был на редкость грубое животное; из всех даров цивилизации ему
знакома была лишь воинская дисциплина, но благодаря необычайной храброс-
ти он возвысился до чина, для которого по всем прочим своим качествам
нимало не подходил, - он был marechal des logis [5] двадцать второго пе-
хотного полка. Воин он был отличный, насколько может быть отличным вои-
ном столь грубое животное; грудь его украшал крест, полученный за доб-
лесть, но во всем, что не касалось прямых его обязанностей, это был
скандалист, забияка, невежда, завсегдатай самых низкопробных кабаков. И
я, джентльмен по рождению, обладающий склонностями и вкусами человека
образованного, олицетворял в его глазах все то, что он меньше всего по-
нимал и больше всего ненавидел; едва взглянув на наших посетителей, он
приходил в ярость, которую спешил выместить на ближайшей жертве, и жерт-
вой этой чаще всего оказывался я.
рыться в углу двора, как увидел, что Гогла направляется в мою сторону.
Он весь дышал злобной веселостью; кучка молодых губошлепов, среди кото-
рых он слыл за остроумца, следовала за ним, явно предвкушая развлечение;
я мигом понял, что сейчас стану предметом одной из его несносных шуток.
Он сел подле меня, разложил свою провизию, ухмыляясь, выпил за мое здо-
ровье тюремного пива и начал. Бумага не вынесла бы его речей, но поклон-
ники его, полагавшие, что их кумир, их записной остроумец на сей раз
превзошел самого себя, хохотали до упаду. А мне поначалу казалось, что я
тут же умру. Я и не подозревал, что негодяй так приметлив, но ненависть
обостряет слух, и он следил за нашими встречами и даже узнал имя Флоры.
Понемногу я вновь обрел хладнокровие, но вместе с ним в груди закипел
гнев - да такой жгучий, что я и сам был поражен.
вам два слова.
су!
джентльмен. Вам непонятно, что это значит? Так вот, я вам разъясню. Это
препотешное животное; происходит оно от весьма своеобразных созданий,
Семенова Мария
Каргалов Вадим
Шекли Роберт
Никитин Юрий
Андреев Николай
Херберт Фрэнк