Какой-то лунатик открыл стрельбу в одном из борделей и скрылся через заднюю
дверь. И исчез. Впрочем, Джек сумел раздобыть довольно подробное описание
этого человека. Одну копию он предоставил мне. Хочет, чтобы мы обратили
внимание... - В глазах священника мелькнула хитринка. - В общем, имей в виду
- мужчина с татуировкой, красные капли на щеке, как слезы.
Джон, открыл дверь и поспешил в церковь.
промокали по мраморному полу; он шел не поднимая головы, тем не менее смог
заметить, что в зале находится несколько человек. Он вошел в конфессионал,
закрыл дверцу и сел на скамью, покрытую красным бархатом. Потом отодвинул
решетку, отделяющую его кабинку от соседней, положил в рот леденец и
принялся ждать окончания колокольного звона. Затем снял с руки часы и
положил на полочку перед собой, чтобы следить за временем. Исповедь
заканчивается в четыре тридцать, в пять тридцать назначен деловой ужин с
советом мэрии по проблемам бездомных в районе.
человек. Он опустился на колени, в решетчатом оконце показались тубы, усы и
борода, и мужской голос с испанским акцентом произнес:
которое последует за ритуальной фразой. Бородатый мужчина оказался
алкоголиком, он украл деньги у собственной жены, чтобы купить спиртного, а
потом избил ее, потому что она пожаловалась. Джон кивал, приговаривая время
от времени - "да-да, продолжай", - но взгляд его был сосредоточен на
циферблате наручных часов. Мужчина закончил и ушел, получив в напутствие
указание молиться Деве Марии, а на его месте появилась пожилая женщина.
по ту сторону решетки.
прихожанин, с жутким свистом в легких, оставил после себя сильный запах
немытого тела. Затем возникла пауза минут в десять - двенадцать, после
которой возник еще один мужчина. Джек прикидывал, успеет ли до назначенной
встречи забрать из чистки другой костюм, но потом все-таки сделал усилие над
собой и постарался сосредоточиться на бессвязной истории об изменах и
невостребованных страстях. Джон хотел слушать. Искренне хотел. Но, видимо,
от того, что скамья оказалась слишком жесткой, а бархатная ткань - слишком
тонкой, стены кабинки начали сходиться над головой, а в желудке забурчало от
холодного кофе. Спустя некоторое время ритуал становится привычен - как
любой ритуал. Джон будет произносить "да-да, продолжайте", а пришедшие на
исповедь будут длить перечень грехов и страданий, которые постепенно станут
ужасно, печально однообразными. Он чувствовал себя перегруженным людскими
болезнями, зараженным пониманием добра и зла. Складывалось впечатление, что
миром правят исключительно Грех и Дьявол и даже церковные стены уже начинают
потрескивать, не в силах противостоять их пугающему напору. Но Джон клал в
рот очередной леденец, складывал ладони и говорил: "Да-да, продолжайте".
сняла у него с плеч тяжесть фунтов в пятьдесят.
обдумывая доклад, который он собирался произнести на совете мэрии. Нужно
пересмотреть его еще раз, убедиться, не напутал ли что в цифрах. Проползли
еще две минуты. Никто не появлялся. Джон поерзал на скамье, пытаясь
устроиться поудобнее. Несомненно, можно придумать гораздо более
комфортабельный способ...
следы запаха тела третьего посетителя. Джон глубоко вздохнул, наслаждаясь
дорогой парфюмерией. Никогда ему еще не приходилось сталкиваться с чем-либо
подобным. - Есть кто-нибудь? - раздался молодой женский голос. Длинный
полированный ноготь, покрытый красным лаком, нетерпеливо постучал по оконцу.
возмущенно воскликнула:
послышалось:
этого может быть какая-нибудь польза.
что с языка ее опять слетело ругательство. Дэррил, например, то и дело
чертыхался, да и сам монсеньер имел к этому склонность.
голос курильщицы с непонятным акцентом. - Святой отец, искренность - мое
второе имя!
подумал он. В голосе действительно чувствовалась сильная горечь, внутренний
надрыв. Ей необходимо исповедоваться. Судя по акценту, сообразил он, женщина
- южанка, откуда-то с крайнего юга, из Джорджии, Алабамы, Луизианы. Кем бы
она ни была, очень далеко ее занесло от дома.
том, что... В общем, как-то все сложнее получается, чем я думала.
коробках. Сколько раз говорила! Черта с два! Джени никогда не слушала, что
ей говорят! Черт, только ты скажешь ей - не делай этого, так ей еще больше
этого как раз и надо. - Она хрипло хохотнула. - Вот дьявол, послушать меня -
кто-нибудь подумает, что я действительно с кем-то разговариваю.
снялась в пяти фильмах за две недели, и будь я проклята, если это не рекорд!
В прошлом году мы поехали с ней в Акапулько, познакомились там с двумя
мексиканцами-телохранителями. Джени мне и говорит - Дебби, давай устроим
мексиканский двухэтажный бутерброд и покайфуем как следует!
рассмеялась - на этот раз мягче, явно во власти воспоминаний.
ерунда, конечно, но некоторые... Про некоторые можно было сказать, что очень
хорошие, и не покривить душой. О Боже...
раздавленная ракушка. Девушка зарыдала. Это были сдавленные рыдания
потерявшегося ребенка, от которых защемило сердце. Ему хотелось успокоить
ее, протянуть руку в окошко, погладить, но, разумеется, это запрещено. Еще
один всхлип, потом щелчок открываемой сумочки, шорох и хруст вскрываемой
упаковки "Клинекса".
эту белую...
Она явно старалась не зарыдать снова.
выбрали себе не ту работу. Он не ответил. И на часы смотреть перестал.
позвонила предкам Джени. Они живут в Миннесоте. И знаете, что мне сказал
этот сукин сын? Он сказал: у нас нет дочери! И швырнул трубку. Я позвонила,
даже не дожидаясь льготного тарифа, а он мне такое выдал! - Она опять
умолкла, борясь с приступом слез. Потом заговорила жестко, яростно:
сказал, что все это - чушь, выброшенные деньги. Можете себе представить?
погребальных церемоний, если вы...
личного. Она просто считала, что вы своим запретом контроля за рождаемостью
всех затрахали почем зря. Так что, как говорится, спасибо, нет. - Она
хлюпнула носом. - Ее убили вчера вечером. На Бродвее. Джени работала.
Какой-то козел пристрелил ее. Это все, что я знаю.
о стрельбе в порноклубе. А если Джени работала там, то девушка, которая
находится сейчас в исповедальне, должно быть, тоже вовлечена в этот бизнес.
Сердце забилось немного чаще; в ноздри опять ударил мускусный аромат.
выпрямил спину Джон.
ощущение влажного тепла в районе копчика.