Рассудительные и благоразумные чехи говорят, что два переезда равны одному
пожару. Декарт же тридцать раз совершал такой переезд... в поисках покоя
души и воли.
связанную не с личностным пафосом Декарта, а с идейно-экзистенциальной, если
можно так выразиться, клеточкой всей его философии (этики, психологии,
эпистемологии, онтологии), из которой можно было бы простым анализом, в
старом математическом смысле этого слова, вывести единые следствия и
принципы для всех перечисленных областей знания. В этой клеточке, в которую
- как бы памятуя о древнем метафизическом завете античной философии,
связывавшем вместе истину, добро и красоту, - свернулась вся мысль Декарта.
Ее можно увидеть в таинственном моральном качестве, которое венчает у него
(даже в теории, а не только в жизни) все другие моральные качества. У этого
качества несколько необычное название, поэтому оно и таинственно. Это
качество - gйnйrositй - по-русски можно перевести как благородство,
щедрость, великодушие. Скорее подходит, конечно, великодушие, хотя сам
Декарт употреблял не этот термин, потому что по-французски тогда было бы
magnenimitи (от латыни), но он имел в виду именно великодушие.
попытаюсь, насколько смогу, его расшифровать, помечая одновременно основные
пункты философии Декарта.
распоряжаться собой и своими намерениями, потому что ничто другое нам не
принадлежит. Вообще, Декарт считал, что не в природе человека все знать. Все
знать - не свойственно человеку и не нужно. Нет никакой необходимости, чтобы
наш разум никогда не ошибался, говорил Декарт, достаточно, чтобы наше
сознание свидетельствовало о том, что нам хватает решимости и силы выполнить
то, что мы почитаем за лучшее. Лишь в силу великодушия человек может уважать
себя.2
мир, как он есть, и быть недовольным в этом мире только собой. Можно с
бандитами жить, меня не убудет, если я твердо знаю, что никогда не
оказывался ниже своей способности и воли распоряжаться самим собой в целях
того, что я считаю лучшим. Это великодушие, кстати, и есть причина того, что
Декарт не является героем в нашем обычном, глупом смысле этого слова, когда
мы требуем от других свершения того, на что сами, как правило, не способны.
Уже сам факт подобного требования невеликодушен, а героем может быть только
великодушный. Ведь как нам хочется, например, чтобы Галилей бросил в лицо
своим обскурантистским судьям, что Земля все-таки вертится, и ради нашего
удовольствия взошел бы на костер, как это сделал Джордано Бруно. И как
обидно, что Декарт вместо того, чтобы встать гордо локоть к локтю с
Галилеем, не опубликовал свой трактат "О мире", в котором высказывался тезис
о вращении Земли вокруг Солнца. И, якобы из трусости, уступил. Великая душа
вмещает соседство - не убудет меня - с глупым, невежественным, преступным.
Да и не там предмет ее борьбы. Предмет борьбы во мне самом. И более того,
великодушие предполагает, что мир таков, что в любой данный момент в нем
может что-то случиться только с моим участием. Я участвую как бы в
непрерывном творении мира как воплощенная, почти что в христианском смысле
слова, т.е. инкарнированная воля. Я имею в виду воплощение Христово, или
воплощение Бога в тело Христа. Я как воплощенная воля реально, телом своим
участвую в том, что станет в мире; на это направлена моя воля. Если брать
такие фигуры, как Декарт и Галилей, с одной стороны, а с другой - Джордано
Бруно, Кампанеллу и других борцов за прогресс, то бросается в глаза одна
странная вещь.
что любовные письма из своей темницы, и Галилей испытывал какое-то явное
смущение, получая эти послания, и, конечно, жалел мученика. Но борьба
Кампанеллы не была борьбой Галилея, так же как борьба с церковью и т.д. не
была борьбой Декарта. И Декарт, и Галилей без гнева и упрека просто как бы
перешли или выбыли в другое измерение. Они изменили саму почву, на которой
шла борьба. Для Декарта не имела смысла борьба за свободу мысли против
авторитета церкви. То есть все драмы - взаимное недоверие, озлобление,
ненависть, героизм и мужество, которые возникали, индуцированные
существованием этого исторического противостояния, для философа не
существовали. Он просто перешел в другое пространство и там жил, занимаясь
тем делом, которое является делом философа. Поэтому я и сказал, что
фактически делом философа является он сам, а не исправление других людей.
Декарт вообще считал, что мир, или свет, как он устроен, его нравы и обычаи
- они таковы, какие есть. И, не будучи к тому уготованным по рождению, не
нужно вмешиваться в его дела по одной простой причине: они складываются по
другим законам и иначе, чем складываются наши мысли и наши душевные
состояния, если мы знаем, что не отступим от решимости ими распоряжаться в
лучших целях. Поэтому понятно, конечно, что Декарт не мог быть социальным
реформатором. Как и всякий нормальный философ, он считал, что настолько
трудно, почти невозможно, понять мир и сделать с собой, жалким куском мяса,
что-нибудь стоящее уважения, что где уж там заниматься преобразованием мира.
Ибо ясно ведь - и законы философии, и законы здравого смысла диктуют нам, -
что если каждый в своей жизни сделает что-то с собой сам, то и вокруг что-то
сделается. То есть то, что сделается, не будет продуктом прямого приложения
рациональной мысли, а индуцируется среди десятка, сотни, миллиона людей,
потому что каждый в отдельности для себя и на своем месте что-то сделал.
Таков был Декарт.
измерение. И эта фраза вызвала во мне, когда она пришла в голову, ассоциацию
с трагической фигурой в современной истории мысли, а именно - с Зигмундом
Фрейдом. В 1938 или 1939 году, незадолго до смерти, когда он уже был в
эмиграции в Англии, к Фрейду обратился один журнал, который пытался
организовать кампанию в защиту евреев, преследуемых нацистами, и,
естественно, выбор пал на Фрейда. И Фрейд ответил на это, казалось бы, очень
странным, коротким письмом. Он написал: благодарю вас за предложение,
понимаю, почему вы ко мне обратились - нацисты сожгли мой дом, библиотеку,
разогнали школу, разрушили дело всей моей жизни, но... именно поэтому вы не
должны были ко мне обращаться, а лучше было бы обратиться к тому, кто не был
лично этим затронут. И дальше он цитирует, и, очевидно, поэтому у меня
появилась ассоциация, одного французского поэта начала XVIII века, некоего
Лану. Цитата следующая - в моем переводе (держите в голове то, что я сказал:
без гнева и упрека перешел в другое измерение).
мужчина" или "порядочный человек". В старом смысле, который стерся, honnкte
- это честный человек благородного происхождения, что предполагает, что он
настоящий мужчина.
любит в себе две вещи, а именно: нерешительность и меланхолическое
расположение духа. Не потому что он был весельчак, вряд ли - ни по его
текстам этого не видно, ни по портретам, оставшимся от голландцев. Он просто
терпеть не мог меланхолическое состояние духа, в котором неизбежно
присутствует самодовольство, что ты - один из немногих. Все остальные
довольны, а вот ты испытываешь меланхолию. Ему чудилась в этом ощущении
некоего несчастья - несвобода. Я уже не Говорю о том, как он не выносил
нерешительность. Разумеется, прекрасно, когда наша жизнь основана на ясном
знании обстоятельств, целей и средств наших действий и поступков. Но чаще
всего это не так. И что делать в темном лесу, где много тропинок? Очень
просто, считал Декарт: встал на тропинку и не сворачивай. Потому что лучше
неправильно выбранной одной тропинки с решительностью придерживаться, чем
проявлять нерешительность. По одной, пусть, может быть, не на основании
знания выбранной тропинке, но мы еще можем выйти из леса. Ибо и в
"Дхаммападе" сказано: "Если идешь - иди; вялый путник больше пыли поднимает
по дороге".
физическим мужеством. Напомню о другой его рукописи, также оставшейся
незаконченной и не опубликованной при жизни, которая почему-то некоторыми
исследователями относится к его ранним работам, хотя в общем-то установлено,
что он писал ее или перед самой смертью, или в 40-е годы, т.е. фактически
незадолго до смерти. Я имею в виду работу, которая называется "Разыскание
истины", построенную по античным законам платоновского диалога. И там есть
очень интересная фраза, она выражает скрытую суть всей философии Декарта. Он
говорит: не нужно убегать от предметов страха, потому что, убегая, вы все
равно страх с собой унесете3. А если пойдете на них с обнаженной шпагой, то
убедитесь в том, что это лишь воздух и тени.
проявился в реальном эпизоде биографии Декарта. В годы своих странствий по
Германии он как-то переправлялся со слугой через реку, и его перевозили люди
(их было несколько человек), которые, увидев одинокого джентльмена, явно
имеющего кошелек, решили его убить и ограбить. Декарту помогло знание крох
немецкого языка, и он почувствовал, понял, что замышляется, и поступил, как
мог поступить только Декарт. Потому что обычно человек ведь с трудом верит,
что с ним может случиться подобная неприятность. Может быть, ее все-таки не
будет. То есть фактически - убегает от опасности, сохраняя себя, как некое
бесценное сокровище. Авось пронесет. Но страх "с тобой останется", говорит
Декарт. И, более того, тогда вернее погибнешь. И Декарт, выхватив шпагу,
заставил этих людей перевезти себя через реку и так спас не только свой
кошелек, но и жизнь. Таким он был перед тенями и фантомами мысли. И тем
самым подарил нам возможность присутствовать при рождении целого мира, когда
разыгрывается это стояние "один на один". Вот ничего нет, я один - смогу ли?
Потом я поясню, что по онтологии Декарта достаточно одного сознающего
существа, чтобы все было. Простите меня, что я так кругами хожу вокруг
Корнев Павел
Бажанов Олег
Володихин Дмитрий
Пехов Алексей
Роллинс Джеймс
Майер Стефани