Чтение 3–й страницы книги ~Под пологом пьяного леса~

и комнатки были гладкими, словно полированными. Чем дольше я рассматривал
гнездо, тем больше удивлялся, каким образом при помощи одного только клюва
птица могла создать это чудо строительной техники. Вполне понятно, почему
жители Аргентины с такой симпатией относятся к этой жизнерадостной птичке,
гордо прогуливающейся в парках и садах и оглашающей воздух веселыми,
звонкими руладами. Гудсон^[3] рассказывает трогательную историю о
паре печников, построивших гнездо на крыше одного дома. Однажды самка попала
в мышеловку, и ей перебило лапы. Вырвавшись на свободу, она с трудом
долетела до гнезда и там умерла. Самец в течение нескольких дней кружился
около гнезда, оплакивая свою подругу, а затем исчез. Через два дня он
появился снова в сопровождении другой самки. Они сразу же принялись за
работу и замуровали вход в старое гнездо, где лежали останки погибшей птицы.
На этом саркофаге они построили новое гнездо, в котором благополучно вывели
потомство.

И в самом деле, печники обладают каким-то удивительным обаянием,
оказывающим воздействие даже на самых закоренелых циников. Во время нашего
пребывания в поместье один пожилой пеон^[4], не отличавшийся
особой сентиментальностью и, вероятно, способный без угрызений совести убить
кого угодно, от человека до насекомого, торжественно заявил мне, что он
никогда не обидит hornero^[5]. Однажды, путешествуя верхом по
пампе, он увидел на пне гнездо печника. Оно было почти закончено, стенки
были еще сырыми. На одной из стенок барахтался создатель этого гнезда,
попавший лапкой в петлю, образованную длинным стеблем травы, которую он
использовал в качестве арматуры. Птица, вероятно, давно уже пыталась
вырваться и была совершенно обессилена. Повинуясь внезапному порыву, пеон
подъехал к пню, вытащил нож, осторожно отрезал травинку и бережно посадил
выбившуюся из сил птичку на верхушку гнезда. И тогда произошло неожиданное.

-- Клянусь вам, что это правда, сеньор,-- рассказывал мой собеседник.--
Я стоял в двух шагах от птицы, не больше, но она меня не боялась. Хоть она и
была слаба, она все же встала на ноги, подняла голову и запела. Минуты две
она пела для меня чудесную песню, а я слушал, сидя верхом на лошади. Потом
она снялась с места и полетела над травой. Эта птица благодарила меня за то,
что я спас ей жизнь. Птица, которая способна таким образом выражать свою
благодарность, достойна того, чтобы ее уважали.

Джеки, стоявшая примерно в ста ярдах справа от меня, начала издавать
какие-то тихие, нечленораздельные звуки, энергичными жестами подзывая меня к
себе. Подойдя ближе, я увидел, что она пристально смотрит на вход в
небольшую нору, наполовину закрытый травой. Около входа сидела маленькая
сова; она была неподвижна, как часовой, и смотрела на нас круглыми глазами.
Неожиданно она два-три раза быстро поклонилась, а затем снова застыла в
прежнем положении. Это выглядело так забавно, что мы прыснули со смеху;
окинув нас уничтожающим взглядом, сова неслышно поднялась в воздух и
медленно заскользила над колыхавшейся на ветру травой.

-- Нам нужно поймать несколько таких птичек,-- сказала Джеки,-- они мне
очень нравятся.

Я согласился, так как всегда питал слабость к совам любых видов, и у
меня не было коллекции, в которую не входили бы эти симпатичные птицы. Я
повернулся в ту сторону, где Ян вышагивал по траве, словно одинокий,
загрустивший журавль.

-- Ян! -- крикнул я.-- Подойди сюда. Кажется, мы нашли гнездо земляной
совы.

Ян подбежал к нам, и втроем мы принялись осматривать вход в нору, у
которого только что сидела сова. Heбольшой участок утоптанной земли,
вынутой, очевидно, при постройке норы, был густо усеян блестящими панцирями
различных жуков и круглыми катышками, состоявшими из крохотных косточек,
пуха и перьев. Было совершенно очевидно, что нора использовалась не только
для ночевок. Ян смотрел на нору, задумчиво морща нос.

-- Как по-твоему, есть там кто-нибудь? -- спросил я.

--Трудно сказать. Время, конечно, подходящее-- птенцы, должно быть, уже
совсем оперились. Беда в том, что эти совы обычно строят несколько нор, а
высиживают птенцов только в одной. Пеоны утверждают, что самцы используют
остальные гнезда как холостяцкие квартиры, но я в этом не уверен. Боюсь, нам
придется раскопать несколько таких нор, прежде чем мы найдем то, что нужно.
Если вас не пугает такая перспектива, можно попробовать.

-- Я готов к любым разочарованиям, если только в конце концов мы
добудем нескольких совят,-- ответил я.

-- Хорошо. Нам нужны лопаты и палка для того, чтобы определять
направление подземных ходов.

Мы вернулись в поместье, где господин Бут, приятно удивленный тем, что
мы так скоро приступили к делу, предложил нам превосходный набор садовых
инструментов и дал указание одному пеону по первому нашему требованию
бросать работу и оказывать нам необходимую помощь. Когда мы проходили садом,
напоминая артель могильщиков, мы наткнулись на "Соню", мирно дремавшую на
коврике. При нашем приближении она проснулась и сонным голосом спросила,
куда мы идем. Узнав, что мы идем ловить земляных сов, она широко раскрыла
голубые глаза и вызвалась отвезти нас на машине к совиному гнезду.

-- Но нельзя же ехать на машине по пампе, у вас ведь не джип,--
возразил я.

-- А ваш отец только что поставил новые рессоры,-- со своей стороны
напомнил Ян.

Лицо девушки расплылось в восторженной улыбке.

-- Я поеду потихоньку,-- сказала она и, видя, что мы еще колеблемся,
лукаво добавила: -- Подумайте только, сколько гнезд мы сможем объехать на
машине.

Итак, мы поехали через пампу к обнаруженной нами норе; рессоры
автомобиля мелодично поскрипывали. Все мы, кроме "Сони", терзались
угрызениями совести.

Нора была длиной около восьми футов и слегка изогнутой наподобие буквы
С, наибольшая глубина ее достигала двух футов. Мы установили это при помощи
длинного и тонкого бамбукового шеста. Обозначив на поверхности колышками
примерное расположение гнезда, мы приступили к раскопке, палками пробивая
свод подземного хода через каждые два фута. Промежутки между пробоинами
тщательно обследовались. Убедившись в том, что там никого нет, мы
закупоривали обследованный участок туннеля и переходили к следующему. Так мы
добрались до места, где, по нашим расчетам, должно было находиться само
гнездо. Мы работали в напряженном молчании, мелко кроша затвердевшую почву.
Время от времени кто-нибудь из нас прикладывал ухо к земле и прислушивался,
но изнутри не доносилось ни малейшего звука, и я уже совсем было решил, что
гнездо пустое. Но вот земляная перемычка, отделявшая нас от гнезда, подалась
и провалилась вниз, а оттуда, из темноты, на нас уставились две пары больших
золотистых глаз на маленьких пепельно-серых физиономиях. Мы издали
торжествующий крик, совята быстро-быстро захлопали глазами и, словно
кастаньетами, защелкали клювами. Они были такими милыми и пушистыми, что я,
совершенно забыв о характере сов, протянул руку и попытался схватить одного.
Из испуганных малюток совята немедленно превратились в разъяренных фурий.
Они взъерошились, так что стали вдвое больше прежнего, распустили крылья и,
держа их по бокам, как щиты, бросились на мою руку. Я отскочил и принялся
обсасывать пальцы, разодранные в кровь их острыми клювами и когтями.

-- Есть у нас чем обернуть руки? -- спросил я.-- Что-нибудь поплотнее,
носовой платок слишком тонок.

"Соня" сбегала к машине и вернулась со старым, замасленным полотенцем.
Обернув его дважды вокруг руки, я предпринял вторую попытку. На этот раз мне
удалось схватить одного из птенцов. Полотенце спасало мою руку от ударов
клювом, но он все же добрался до меня когтями.

Крепко вцепившись в полотенце, совенок уже не отпускал его, и лишь с
большим трудом нам удалось высвободить птенца и затолкать в мешок. Его брат,
оставшись в одиночестве, утратил волю к сопротивлению, и мы справились с ним
сравнительно легко. Разгоряченные, выпачканные в земле, но очень довольные,
мы вернулись к автомобилю. Остаток дня мы колесили по пампе, высматривая, из
каких мест в траве вылетают земляные совы. Обнаружив такое место, мы
отыскивали нору и начинали ее раскапывать. Предсказания Яна оправдались,
чаще всего наши раскопки оканчивались безрезультатно, но все же к концу дня,
раскопав, наверное, в общей сложности несколько миль подземных ходов, мы
вернулись в поместье с восемью птенцами земляных сов. Наши пленники сразу же
принялись истреблять мясо и жуков в таком количестве, что у нас невольно
возник вопрос, явилось ли их исчезновение таким уж БОльшим горем для
родителей и не восприняли ли взрослые совы похищение своих отпрысков как акт
милосердия с нашей стороны.

За первыми нашими трофеями вскоре последовали другие. На следующий день
после поимки совят пеон принес в дом коробку, в которой сидели два только
что оперившихся птенца кукушки гуира. Эти птицы широко распространены в
Аргентине, а еще больше их в Парагвае. По форме и размерам они напоминают
скворцов, но на этом сходство кончается, так как гуира имеют бледное
коричневато-кремовое оперение с зеленовато-черными полосами, растрепанный
рыжеватый хохолок и длинный, как у сороки, хвост. Эти птицы живут в лесах и
кустарниках стайками по десять--двадцать особей и выглядят очень красиво,
когда дружно перелетают с куста на куст, паря в воздухе, словно бумажные
голуби. Мне нравилось наблюдать гуира в полете, но я не интересовался
всерьез этими птицами, пока мне не принесли двух птенцов. Открыв коробку, я
сразу обнаружил, что гуира совершенно не похожи на каких-либо других птиц. Я
убежден, что с момента поимки птицы потеряли рассудок, и ничто не заставит
меня изменить мое мнение. Птенцы сидели на дне коробки, широко расставив
лапы, вытянув длинные хвосты и подняв взъерошенные хохолки, и спокойно
смотрели на меня бледно-желтыми глазами с таким отсутствующим, мечтательным
выражением, как будто прислушивались к какой-то далекой волшебной музыке,
недоступной грубому слуху представителя млекопитающих. Затем одновременно,
словно хорошо сыгравшийся ансамбль, они еще выше подняли растрепанные
хохолки, раскрыли желтые клювики и издали ряд громких истерических криков,
похожих на пулеметную очередь. После этого они опустили хохолки и тяжело
вылетели из коробки; один из птенцов сел мне на руку, второй на голову. Тот,