Чтение 3–й страницы книги ~Набат в Диньдоне~

железным ступеням. В другой раз аптекарь сумел бы постоять за себя, но
сейчас он был выше пререканий с несовершеннолетними. Ему казалось, что он
поднимается на эшафот, а внизу кричит тупая разъяренная толпа...

На верхней площадке лестницы остатки мужества окончательно покинули
Моторолли. Его нога автоматически поднялась и, не нащупав очередной
ступеньки, беспомощно повисла в воздухе - дальше, словно бездонная пропасть,
зияла открытая дверь участка. Полицейский легонько подтолкнул замешкавшегося
аптекаря, и Моторолли шагнул навстречу судьбе...

Полицейские участки всюду на одно лицо. Очевидно, это делается для того,
чтобы человек, неоднократно имевший дело с полицией, попадая в участок,
чувствовал себя в привычной обстановке. А может быть, у главных полицейских
управлений просто не хватает фантазии. Так или иначе, но участок в Диньдоне
не представлял исключения.

Довольно большую комнату, стены которой были окрашены в какой-то
неопределенный цвет, перегораживал солидный деревянный барьер. Он делил ее
на две неравные части: большая предназначалась для блюстителей закона,
меньшая - для остальных граждан республики Глядя на дубовые доски барьера,
можно было подумать, что закон в Диньдоне необычайно хрупок и его нужно
постоянно ограждать от неосторожных прикосновений жителей. На самом деле это
была совершенно излишняя предосторожность, так как горожане с необыкновенным
единодушием избегали личного общения с законом. История города не помнит
случая, чтобы кто-нибудь добровольно пришел в участок.

Войдя в комнату, оробевший аптекарь прежде всего заметил чью-то надменную
физиономию, свысока глядевшую на него. На всякий случай Моторолли вежливо
поздоровался и только тогда сообразил, что обращается к портрету президента
республики, висевшему в простенке между, окнами,

Как ни странно, но в ответ послышалось любезное приветствие. Моторолли
чуть опустил глаза и увидел комиссара, стоявшего под портретом. На лице
полицейского чиновника было написано неподдельное удовольствие.

- Проходите, дорогой Моторолли,-говорил комиссар.- Располагайтесь
удобнее. Вы ко мне надолго...

"Надолго... Радуется, Гусь проклятый,- подумал аптекарь, отводя глаза,-
Зацепил и рад..."

- Рад, очень рад,- будто читая мысли на расстоянии, продолжил комиссар.-
Вы себе не представляете, с каким нетерпением я вас ждал...

"С нетерпением,- повторил про себя аптекарь.- Ну и прохвост! Играет, как
кошка с мышкой..."

- Прошу извинить, что поднял в такую рань,- сказал Фьють, усаживая
аптекаря на длинную скамью, стоявшую перед барьером.- Во всем виноват отец
Кукаре. Вы же знаете его небольшую слабость. Как бы это сказать?.. Часом
позже он был бы уже в веселом расположении духа. А наш разговор требует
трезвых раздумий...

- Какой разговор? При чем тут священник? - Моторолли заерзал на скамье,
пытаясь принять независимый вид. Он даже вытащил сигарету, но курить не
решился.

- Не спешите, мой друг. Я вам сейчас все объясню. Фьють замолчал,
подыскивая слова. Этот Моторолли любил болтать о демократических свободах. С
ним надо было держаться осторожно. Кроме того, в любой момент он мог
потребовать возвращения карточного долга...

- У всех людей разные взгляды,- начал комиссар.- У меня есть сведения,
что у вас тоже есть взгляды...

Комиссар замолчал. Он никак не мог нащупать нужную тропинку беседы.

- Вернее, мне известно, что вы находитесь в постоянной оппозиции к
правительству...

Аптекарь протестующе поднял руку. Кажется, он начал понимать, куда клонит
чиновник. Но Фьють поспешил успокоить:

- Я понимаю, в вас говорят убеждения! У меня тоже были в молодости
убеждения, но с возрастом я сумел с ними совладать...

Комиссар хотел было подробно рассказать, как он расставался с
убеждениями, но аптекарю удалось перехватить нить разговора. Он поднялся,
повернулся к президентскому портрету и сказал:

- Господин комиссар, мои убеждения не предусмотрены Сводом уголовных
законов. Они носят чисто политический характер. Но их также нет и в Своде
законов о политических преступлениях! Прежде чем иметь убеждения, я
внимательно прочитал все законодательство. Кроме того, здравая, умеренная,
покладистая оппозиция подчеркивает демократический характер республики! Меня
голыми руками не возьмешь!..

- Кто с этим спорит! - поспешно согласился комиссар.- Но я говорю совсем
о другом... Как бы это лучше сказать? Послушайте, Моторолли, я вас очень
уважаю. Я давно признал, что лучше вас никто в городе не произносит речей.
Вы - наша славная интеллигенция. Но, поймите, сегодня надо хотя бы временно
забыть о своих убеждениях! Сегодня надо всем нам объединиться! Речь идет о
дальнейшей судьбе Диньдона. Вот почему я решил с вами посоветоваться...

Фьють многозначительно поднял палец и повторил:

- Посоветоваться! Понимаете, Моторолли?

- Понимаю.-Аптекарь успокоенно откинулся на спинку скамья.

В этот момент на железной лестнице раздался тяжелый топот. Его
сопровождал восторженный ребячий вопль. Комиссар умолк и повернулся к двери.
Лестница грохотала, будто разваливаясь на куски. И скоро в тесной рамке
дверного проема возник владелец "Помпеи". Красный, разгневанный Сервантус
протиснулся в комнату, волоча за собой перепуганного полицейского.

- У вас, я вижу, давно не было неприятностей! - еще с порога загремел
толстяк, надвигаясь, как танк, на комиссара.- Так я вам мигом устрою! Завтра
же будут статьи в газетах! Я дойду до самого президента! Я вам покажу, как
меня арестовывать!..

Казалось, еще мгновение, и тяжелая туша ресторатора сокрушит деревянную
преграду. Тогда комиссару ничего не останется, как выпрыгнуть из окна. Но
этого но произошло. Выпустив первый залп, Сервантус умолк, собираясь с
силами для второго.

- Да скажите наконец, что случилось? - пользуясь паузой, выкрикнул
комиссар.

- Он еще спрашивает! - снова забушевал ресторатор.-Выставил на посмешище
всему городу! Прислал это чучело!..

Тут Сервантус так дернул полицейского, что у того фуражка съехала на лоб.

- Я буду жаловаться! - пискнул полицейский, стараясь вырваться из рук
ресторатора. Толстяк тряхнул его еще сильнее:

- Я тебе сейчас такую жалобу покажу!

Услышав это обещание, полицейский затрепыхался, как пойманная курица...

- Мир вам, дети мои! Что у вас здесь происходит?

Неожиданное появление священника несколько разрядило обстановку. Комиссар
отошел от окна, а ресторатор отпустил полицейского. Отец Кукаре быстро вошел
в участок, снял свой черный котелок и ловко бросил его на деревянный барьер.
Несмотря на ранний час, от него явственно попахивало вином.

- Уже? - разочарованно протянул Фьють.- Ну как же так, отец? Мы же вчера
договаривались...

- Сын мой,- внушительно произнес отец Кукаре.- Стоит ли говорить о рюмке
домашней наливки?

- Это - смотря какая рюмка...

Не ответив огорченному комиссару, священник уселся на скамью рядом с
аптекарем, подтянул сутану, закинул ногу на ногу и приготовился слушать.

- Так что у вас здесь случилось? Остывший Сервантус подтолкнул
Полицейского поближе к священнику.

- Представляете, святой отец.- объяснил он.-Утром чуть свет - я еще
штанов не успел надеть - является этот тип и говорит: "Следуйте за мной!"

- Я выполнял приказ господина комиссара,- жалобно сказал чин полиции.- А
господин Сервантус не стал слушать, а сразу стукнул меня по шее. По
инструкции я имел право применить оружие...

- Тогда святому отцу пришлось бы тебя отпевать! -вставил ресторатор.

- Вот видишь, сын мой, с тобой могло случиться большое несчастье! -
разъяснил священник полицейскому.- И мне задал бы лишнюю работу. Благодари
господа, что он не оставил тебя в трудную минуту...

- Ну кто мог подумать, что приход моего подчиненного обидит нашего
дорогого Сервантуса! - искренне огорчился комиссар. Все хорошо знали о
большом состоянии ресторатора, доставшемся ему в наследство от тетушки.

А в Диньдоне не было случая, чтобы полиция портила отношения с
состоятельными людьми.

Выпроводив полицейского за дверь, комиссар усадил Сервантуса и сказал:

- Друзья, я пригласил вас для очень важного разговора...

- Пришла пора всем нам вместе подумать! - торжественно начал комиссар. Он
возвышался над деревянным барьером, будто оратор над стойкой трибуны.- Вы,
дорогой Сервантус, являетесь славным представителем наших коммерческих
кругов, олицетворением здравого смысла и делового расчета. Вы, уважаемый
Моторолли, ведете за собой интеллигенцию города, несете в своих руках... как
бы это сказать... Вы несете тяжелую ношу разума и знаний. О вас, отец
Кукаре, я даже говорить не хочу. Все знают, какие основы добра и святой веры
вы вкладываете в души людей. Вы - мои друзья! И по-дружески я вам сейчас
раскрою одну служебную тайну...

Комиссар внушительно замолчал.

- Ну! - подстегнул его нетерпеливый аптекарь.

- Вот уже четыре года, как у меня не было ревизии из главного
полицейского управления! - понизив голос, сообщил Фьють.- Четыре года! Это о
чем говорит? Это говорит о том, что главное полицейское управление о нас
забыло! А если забыло полицейское управление,- значит, забыла республика! И
если мы с вами ничего не предпримем, всем будет плохо. Нам уже плохо...
Город опасно болен. Я не боюсь этого слова - он умирает. Да, друзья, Диньдон
при смерти...

Комиссар говорил долго, но слушали его внимательно,

Плачевное положение Диньдона давно уже никому не давало покоя. Священник