пьяный мужчина бил такую же пьяную женщину.
колокольчика был звонкий собачий лай, в котором слышались и боязнь чужого и
радость, что это идет свой. Потом доносилось шлепанье калош и скрип
снимаемого крючка.
женскую фигуру. А колена его ласково царапали когти собаки, и горячий язык
лизал застывшую руку.
комнату.
кровать. Когда свет зажженной лампы наполнял комнату, взор Владимира
Михайловича встречал упорный взгляд черных глаз собаки. Они говорили: приди
же, приласкай меня. И, чтобы сделать это желание более понятным, собака
вытягивала передние лапы, клала на них боком голову, а зад ее потешно
поднимался, и хвост вертелся, как ручка у шарманки.
черную блестящую шерсть. Точно от полноты чувства, собака опрокидывалась на
спину, скалила белые зубы и легонько ворчала, радостная и возбужденная. А он
вздыхал, ласкал ее и думал, что нет больше на свете никого, кто любил бы
его.
садился писать, и тогда собака укладывалась комочком где-нибудь на стуле
возле него, изредка открывала один черный глаз и спросонья виляла хвостом. И
когда, взволнованный процессом творчества, измученный муками своих героев,
задыхающийся от наплыва мыслей и образов, он ходил по комнате и курил
папиросу за папиросой, она следила за ним беспокойным взглядом и сильнее
виляла хвостом.
утвердительно махала хвостом.
которой он жил, добывала у соседей посуду, поила чаем, ставя самовар за
самоваром, ходила покупать водку и колбасу и тяжело вздыхала, доставая со
дна кармана засаленный рубль. В накуренной комнате звучали громкие голоса.
Спорили, смеялись, говорили смешные и острые вещи, жаловались на свою судьбу
и завидовали друг другу; советовали Владимиру Михайловичу бросить литературу
и заняться другим, более выгодным делом. Одни говорили, что ему нужно
лечиться, другие чокались с ним рюмками и говорили о вреде водки для его
здоровья. Он такой больной, постоянно нервничающий. Оттого у него припадки
тоски, оттого он ищет в жизни невозможного. Все говорили с ним на "ты", и в
голосе их звучало участье, и они дружески звали его с собой ехать за город
продолжать попойку. И когда он, веселый, кричащий больше всех и беспричинно
смеющийся, уезжал, его провожали две пары глаз: серые глаза тетки, сердитые
и упрекающие, и черные, беспокойно ласковые глаза собаки.
выпачканный в грязи и мелу и потерявший шляпу. Передавали ему, что во время
попойки он оскорблял друзей, а дома обижал тетку, которая плакала и
говорила, что не выдержит такой жизни и удавится, и мучил собаку за то, что
она не идет к нему ласкаться. Когда же она, испуганная и дрожащая, скалила
зубы, то бил ее ремнем. Наступал следующий день; все уже кончали свою
дневную работу, а он просыпался больной и страдающий. Сердце неровно
колотилось в груди и замирало, наполняя его страхом близкой смерти, руки
дрожали. За стеной, в кухне, стучала тетка, и звук ее шагов разносился по
пустой и холодной квартире. Она не заговаривала с Владимиром Михайловичем и
молча подавала ему воду, суровая, непрощающая. И он молчал, смотрел на
потолок в одно давно им замеченное пятнышко и думал, что он сжигает свою
жизнь и никогда у него не будет ни славы, ни счастья. Он сознавал себя
ничтожным, и слабым, и одиноким до ужаса. Бесконечный мир кишел движущимися
людьми, и не было ни одного человека, который пришел бы к нему и разделил
его муки, - безумно-горделивые помыслы о славе и убийственное сознание
ничтожества. Дрожащей, ошибающейся рукой он хватался за холодный лоб и
сжимал веки, но, как ни крепко он их сжимал, слеза просачивалась и скользила
по щеке, еще сохранившей запах продажных поцелуев. А когда он опускал руку,
она падала на другой лоб, шерстистый и гладкий, и затуманенный слезой взгляд
встречал черные, ласковые глаза собаки, и ухо ловило ее тихие вздохи. И он
шептал, тронутый, утешенный:
давали советы и говорили о вреде водки. А те из друзей, кого он оскорбил
пьяный, переставали кланяться ему. Они понимали, что он не хотел им зла, но
они не желали натыкаться на неприятность. Так, в борьбе с самим собой,
неизвестностью и одиночеством протекали угарные, чадные ночи и строго
карающие светлые дни. И часто в пустой квартире гулко отдавались шаги тетки,
и на кровати слышался шепот, похожий на вздох:
и наполнила светом и жизнью пустую квартиру. Шаги тетки тонули в топоте
дружеских ног, призрак одиночества исчез, и замолк тихий шепот. Исчезла и
водка, этот зловещий спутник одиноких, и Владимир Михайлович более не
оскорблял ни тетки, ни друзей. Радовалась и собака. Еще звончее стал ее лай
при поздних встречах, когда он, ее единственный друг, приходил добрый,
веселый, смеющийся, и она сама научилась смеяться; верхняя губа ее
приподнималась, обнажая белые зубы, и потешными складками морщился нос.
Веселая, шаловливая, она начинала играть, хватала его вещи и делала вид, что
хочет унести их, а когда он протягивал руки, чтобы поймать ее, подпускала
его на шаг и снова убегала, и черные глаза ее искрились лукавством. Иногда
он показывал собаке на тетку и кричал: "куси", и собака с притворным гневом
набрасывалась на нее, тормошила ее юбку и, задыхаясь, косилась черным
лукавым глазом на друга. Тонкие губы тетки кривились в суровую улыбку, она
гладила заигравшуюся собаку по блестящей голове и говорила:
стекол от уличной езды нарушало тишину, собака чутко дремала возле него и
пробуждалась при малейшем его движении.
некогда. Спи.
ее, так как голова его была полна планами новых творений и мыслями о
женщине, которую он полюбил. Раз только вспомнил он о печенке; это было
вечером, и он проходил мимо мясной лавки, а под руку с ним шла красивая
женщина и плотно прижимала свой локоть к его локтю. Он шутливо рассказал ей
о своей собаке, хвалил ее ум и понятливость. Немного рисуясь, он передал о
том, что были ужасные, тяжелые минуты, когда он считал собаку единственным
своим другом, и шутя рассказал о своем обещании купить другу печенки, когда
будет счастлив... Он плотнее прижал к себе руку девушки.
говорить; а я очень не люблю собак: от них так легко заразиться.
промолчал о том, что он иногда целовал блестящую черную морду.
Владимир Михайлович пришел домой, не явился встречать его, и тетка сказала,
что собака больна. Владимир Михайлович встревожился и пошел в кухню, где на
тоненькой подстилке лежала собака. Нос ее был сухой и горячий, и глаза
помутнели. Она пошевелила хвостом и печально посмотрела на друга.
пройдет", - думал Владимир Михайлович и забыл о собаке, мечтая о том
счастье, какое может дать ему красивая девушка. Весь следующий день его не
было дома, а когда он вернулся, рука его долго шарила, ища звонка, а найдя,
долго недоумевала, что делать с этой деревяшкой.
крючок. Напевая, Владимир Михайлович прошел в комнату, долго ходил, прежде
чем догадался, что ему нужно зажечь лампу, потом разделся, но еще долго
держал в руках снятый сапог и смотрел на него так, как будто это была
красивая девушка, которая сегодня сказала так просто и сердечно: да, я люблю
вас. И, улегшись, он все продолжал видеть ее живое лицо, пока рядом с ним не
встала черная, блестящая морда собаки, и острой болью кольнул в сердце
вопрос: а где же Васюк? Стало совестно, что он забыл больную собаку, но не
особенно: ведь не раз Васюк бывал болен, и ничего же. А завтра можно
пригласить ветеринара. Но во всяком случае не нужно думать о собаке и о
своей неблагодарности - это ничему не помогает и уменьшает счастье.
строгого приличия, она тяжело поднималась с подстилки и шла на двор,
шатаясь, как пьяная. Ее маленькое черное тело лоснилось, как всегда, но
голова была бессильно опущена, и посеревшие глаза смотрели печально и
удивленно. Сперва Владимир Михайлович сам вместе с теткой раскрывал собаке
рот с пожелтевшими деснами и вливал лекарство, но она так мучилась, так
страдала, что ему стало тяжело смотреть на нее, и он оставил ее на попечение
Шилова Юлия
Андреев Николай
Шилова Юлия
Грабб Джеф
Орловский Гай Юлий
Березин Федор