Чтение 3–й страницы книги ~Привычное дело~

Дорогая, не гадай,

Полюбила -- не кидай.

Держись старого ума --

Люби мазурика меня.

Сосновка спала запредельным сном. Ни одна собака не взлаяла при
появлении подводы; дома, редкие, словно хуторки, мерцали лунными окошками.
Иван Африканович наскоро поставил мерина у поленницы, бросил с воза
последнее сенцо.

-- Ты, Миша, вот что, уж ты положись на меня, сам-то больше помалкивай.
Мне это дело не в первый раз, я Степановну, матку-то, давно знаю, как-никак
тетка двоюродная. Не больно мы пьяные-то?

-- Надо бы еще разжиться...

-- Ч-ч! Молчок покаместь!.. Степановна?--Иван Африканович осторожно
постукал по воротам.-- А Степановна?

В избе вскоре вздули огонь. Потом кто-то вышел в сени, отпер ворота.

-- Кто это полуночник? Только на печь легла.-- Старуха в фуфайке и в
валенках открыла ворота.-- Вроде Иван Африканович.

-- Здорово, Степановна!--Иван Африканович бодрился, стукал нога об
ногу.

-- Проходи-ко, Африканович, куда ездил-то? А это кто с тобой, не
Михаиле?

-- Он, он.

В избе и в самом деле было красно от почетных грамот и дипломов, горела
лампа, большая беленая печь и заборка, оклеенная обоями, разделяли избу на
две части. Колено самоварной трубы висело у шестка на гвоздике, рядом два
ухвата, совок и тушилка для угольков, сам самовар стоял, видно, в шкапу.

-- Ночевать будете али как?--спросила Степановна и выставила самовар.

-- Нет уж, мы прямым ходом... Обогреемся да и домой.-- Иван Африканович
снял шапку и сложил в нее свои мохнатые рукавицы.-- Нюшка-то где, спит, что
ли?

-- Какое спит! Две коровы должны вот-вот отелиться, дак убежала еще с
вечера. Каково живешь-то?

-- А добро!--сказал Иван Африканович.

-- Ну и ладно, коли добро. Не родила еще хозяйка-то?

-- Да должна вот-вот.

-- А я только на печь забралась, думаю, Нюшка стукает, ворота-то мы
запираем редко.

Зашумел самовар. Старуха выставила из шкапа бутылку. Принесла пирога, и
Иван Африканович кашлянул, скрывая удовлетворение, поскреб штаны на колене.

-- А ты-то, Михаиле, все в холостяках? Женился бы, дак и меньше вина-то
пил,--сказала Степановна.

-- Это уж точно! -- Мишка, смеясь, хлопнул ее по плечу.-- Вина-то я,
Степановна, много пью. Ведь вот и сегодня до чего допил, что прямо беда!
Беда!

Мишка с горестным весельем качал головой:

-- Бери зятем, пока...

Иван Африканович пнул Мишку валенком под столом, но Мишка не унимался:

-- Отдашь за меня дочку-то, что ли?

-- Да со Христом!--засмеялась бабка.--Берите, ежели пойдет, хоть сейчас
и вези.

Ивану Африкановичу ничего не оставалось делать, как тоже включиться в
дело; он уже громко, на всю избу, кричал Степановне и Мишке:

-- Ну вот и я говорю, точно! У девки, у Нюшки, руки-то... Грамот
однех... Миш? Я те говорю, точно! Степановна? Ты меня знаешь! Иван
Африканович кому худо делал? А? По-сурьезному!.. Я ему говорю, сейчас в
Сосновку приедем, так? Он мне говорит... Нюшка! А ну-ко выходи сюда, Нюшка!
Вот я сейчас на ферму пойду, Нюшку приведу. Степановна? Ч-ч!

Однако Ивану Африкановичу не пришлось идти за Нюшкой. Стукнули ворота,
и Нюшка сама объявилась на пороге.

--Аннушка!--Иван Африканович с полной стопкой встал ей
навстречу.--Анютка! Троюродная! Да мы тебя... да мы... мы... Да экой девки
на всю округу нету! Ведь нету такой девки? Однех грамот... Ч-ч! Миш? Всем
наливай. Я говорю, что нет лучше девки! А Мишка? Да разве Мишка худ парень?
Ведь мы, Анюта, за тобой... значит, это самое, сватаем.

-- Чего? -- Нюшка, в навозных сапогах и в пропахшей силосом фуфайке,
встала посреди избы и, прищурившись, поглядела на сватов. Потом бросилась за
перегородку, проворно выскочила оттуда с ухватом:--Неси, леший! Чтобы духу
вашего не было, пьянчужки несчастные! Неси, леший, пока глаза-то не
выколола! Неси вас леший, откуда пришли!

Иван Африканович недоуменно попятился к двери, не забыв, однако,
прихватить шапку с рукавицами, а старуха попыталась остановить дочку:

-- Анна, да ты что, сдурела?

Нюшка заревела, схватила Ивана Африкановича за ворот:

-- Иди, пустая рожа! Иди, откуда пришел, сотона! Сват выискался! Да я
тебе...

Не успел Иван Африканович очнуться, как Нюшка сильно толкнула его, и он
очутился на полу, за дверями; таким же путем оказался в сенях и Мишка.

Потом она выскочила в коридор, уже без ухвата. Еще более бесцеремонно и
окончательно вытолкала сватов на улицу и захлопнула ворота...

В доме стоял рев. Нюшка с плачем кидала на пол что попало, вся в слезах
кричала и металась по избе и материла весь белый свет.

-- Ну и ну!..-- сказал Мишка, щупая локоть.

А Иван Африканович растерянно хмыкал.

Он еле поднялся, сперва на четвереньки, потом, опира-

ясь на руки, долго разгибал колени, с трудом выпрямился:

-- Хм! Вот ведь... Бес, не девка. В ухо плюнуть да заморозить. Пармен?
А где у меня Пармен?

Пармена у поленницы не было. Иван Африканович забыл привязать мерина, и
он давно уже топал домой, топал один, под белой луной по тихой дороге, и
завертка одиноко скрипела в ночных полях.

3. СОЮЗ ЗЕМЛИ И ВОДЫ

Под утро погода сменилась, пошел снег, поднялся ветер. Во всех
подробностях и с красочными прибавками про сватовство Мишки Петрова знала
вся округа: сарафанная почта сработала безотказно, даже в такую вьюгу.

Магазин открылся в десять часов, бабы ждали выпечки хлеба и со смаком
обсуждали новость:

-- Говорят, сперва-то ухватом, а потом ножик сгребла со стола-то да с
ножиком на мужиков-то!

-- Ой, ой, а старуха-то что?

-- А что старуха? Она, говорят, и старуху кажин день колотит.

-- Ой, бабы, полноте, что здря говорить. Нюшка матку пальцем не
трагивала. Нет, дружно у их с маткой, экую бухтину про Нюшку разнесли.

-- Чего говорить, смиреннее не было девки.

-- Дак лошадь-то пришла?

-- Пришла одна, ни мужиков, ни накладной нету.

-- Говорят, в бане в сосновской и ночевали.

-- Дорвались до вина-то!

-- Готовы в оба конца лить.

-- Товар-то целой, однако?

-- Преников-то привезли, а говорят, у двух самоваров кранты отломило,
мерин-то сам забрел на конюшню, дровни-то перекувыркнулись.

-- Ой, ой, ведь не рассчитаться Иван-то Африкановичу!

-- А все вино, вино, девушки, не было молодца побороть винца!

-- Да как не вино, знамо, вино!

-- Сколь беды всякой от его, белоглазого, сколь беды! Заходили все
новые и новые покупательницы. Завернул бригадир, ничего не купил, потолкался
и ушел, зашли трактористы за куревом. И весь разговор крутился опять же
вокруг Мишки да Ивана Африкановича.

Ивана Африкановича видели рано утром, как бежал от-

куда-то, как зашел в дом и "будто бы закидался по избе, потому что еще
вчера, пока ездил в сельпо, жену его, Катерину, увезли в больницу родить,
жены не оказалось, и будто бы он сказал теще, старухе Евстолье, что, мол,
все равно он, Иван Африканович, задавится, что он без Катерины хуже всякой
сироты. Теща же Евстолья, по словам баб, сказала Ивану Африкановичу, что
она, хватит, намаялась, что уедет к сыну Митьке в Северодвинск, мол,
нажилась вдоволь, покачала люльку по ночам, что вам бы, мол, с Катериной
только обниматься и что она, Евстолья, дня больше не останется и уедет к
Митьке.

Конца-краю нет бабьим пересудам... Продавщица ушла на конюшню, писать
акт, наказав бабам приглядывать за прилавком, и в магазине стоял шум, бабы
говорили все сразу, жалели Ивана Африкановича и ругали Мишку. В ту самую
минуту и ввалился в магазин сам Мишка, со вчерашнего пьяный, без шапки.

У кого какой милой,

У меня дак Мишка,

Никогда не принесет

Лампасею1 лишка! --

спел он и замотал головой.-- Здорово, бабы!

-- Здравствуй, здравствуй, Михаиле.

-- Чего веселой-то?

-- А-а...

-- Не привез невесту-то?

-- Нет, бабы, не вышло дело.

-- Голова-то, поди, болит?