Чтение 3–й страницы книги ~Женщины~

опустился на нее, вытянувшись. Начал целовать. Отвердел я быстро и
почувствовал, как проникаю внутрь.

Я начал толчки... один, два, три....

В переднюю дверь постучали. Детский стук - крохотные кулачки, яростные,
настойчивые. Лидия быстро спихнула меня.

- Это Лиза! Она не ходила сегодня в школу! Она была у....

- Лидия вскочила и принялась натягивать одежду. - Одевайся! - приказала
она мне.

Я оделся, как мог, быстро. Лидия подошла к двери - там стояла ее
пятилетняя дочь:

- МАМА! МАМА! Я порезала пальчик!

Я забрел в переднюю комнату. Лидия посадила Лизу себе на колени.

- Уууу, дай Мамочке посмотреть. Уууу, дай Мамочке поцеловать тебе
пальчик. Мамочка сейчас его вылечит!

- МАМА, больно!

Я взглянул на порез. Тот был почти невидим.

- Слушай, - сказал я, наконец, Лидии, - увидимся завтра.

- Мне жаль, - ответила она.

- Я знаю.

Лиза подняла на меня глаза, слезы вс капали и капали.

- Лиза не даст никому Мамочку в обиду, - сказала Лидия.

Я открыл дверь, закрыл дверь и пошел к своему меркурию-комете 1962 года.

4

В то время я редактировал небольшой журнальчик, Слабительный Подход. У
меня имелось два со-редактора, и мы считали, что печатаем лучших поэтов
своего времени. А также кое-кого из иных.

Одним из редакторов был недоразвитый студент-недоучка Кеннет Маллох
6-с-лишним футов росту (черный), которого содержала частично его мать, а
частично - сестра.

Другим был Сэмми Левинсон (еврей), 27 лет, живший с родителями, которые
его и кормили.

Листы уже отпечатали. Теперь предстояло сброшюровать их и скрепить с
обложками.

- Ты вот что сделаешь, - сказал Сэмми. - Ты устроишь брошюровочную
пьянку. Будешь подавать напитки и немного трпа, а они пускай работают.

- Ненавижу пьянки, - сказал я.

- Приглашать буду я, - сказал Сэмми.

- Хорошо, - согласился я и пригласил Лидию.

В вечер пьянки Сэмми приехал с уже сброшюрованным журналом. Он был
парнем нервного склада, у него подергивалась голова, и он не мог
дождаться, чтоб увидеть собственные стихи напечатанными. Он сброшюровал
Слабительный Подход сам, а потом присобачил обложки. Кеннета Маллоха нигде
не нашли: вероятно, он либо сидел в тюрьме, либо его уже комиссовали.

Собрался народ. Я знал очень немногих. Я пошел к домохозяйке на задний
двор. Та открыла мне дверь.

- У меня большая гулянка, миссис О'Киф. Я хочу, чтобы вы с мужем тоже
пришли. Много пива, претцелей и чипсов.

- Ох, Господи, нет!

- В чем дело?

- Я видела, что за люди туда заходят! Такие бороды, и все эти волосья,
и вс это тряпье дранозадое! Браслеты, бусы... да они похожи на банду
коммунистов! Как ты только таких людей терпишь?

- Я тоже этих людей терпеть не могу, миссис О'Киф. Мы просто пьем пиво
и разговариваем. Это ничего не значит.

- За ними глаз да глаз нужен. Они из тех, что трубы воруют.

Она закрыла дверь.

Лидия приехала поздно. Вошла в двери, как актриса. Первым делом я
заметил на ней большую ковбойскую шляпу с лавандовым перышком, приколотым
сбоку. Не сказав мне ни слова, она немедленно подсела к молодому продавцу
из книжного магазина и завязала с ним интенсивную беседу. Я начал пить
по-тяжелой, и из моего разговора испарились энергия и юмор. Продавец был
парень ничего, пытался стать писателем. Его звали Рэнди Эванс, но он
слишком глубоко влез в Кафку, чтобы добиться хоть какой-то литературной
ясности. Мы считали, что лучше его в Слабительном Подходе печатать, чем
обижать - к тому же, журнал можно было распространять через его магазин.

Я допил пиво и немного побродил вокруг. Вышел на заднее крыльцо, сел на
приступок в переулке и стал смотреть, как большой черный кот пытается
проникнуть в мусорный бак. Я подошел к нему. Но стоило мне приблизиться,
как он спрыгнул с бака. Остановился в 3-4 футах, наблюдая за мной. Я снял
с мусорного бака крышку. Вонь поднялась ужасающая. Я срыгнул в бак, уронив
крышку на мостовую. Кошак подпрыгнул и встал всеми четырьмя лапами на край
бака. Помедлил, а потом, яркий под полумесяцем, нырнул внутрь с головой.

Лидия все еще разговаривала с Рэнди, и я заметил, как под столом одна
ее нога касается рэндиной. Я открыл себе еще одно пиво.

Сэмми смешил толпу. У меня это получалось немного лучше, когда хотелось
рассмешить народ, но в тот вечер я был не в настроении. 15 или 16 мужиков
и всего две тетки - Лидия и Эйприл. Эйприл была жирной и сидела на диете.
Она растянулась на полу. Примерно через полчаса она поднялась и свалила с
Карлом, перегоревшим наспидованным маньяком. Поэтому осталось человек
15-16 мужиков и Лидия. На кухне я нашел пинту скотча, вытащил ее с собой
на заднее крыльцо и то и дело прикладывался.

По ходу ночи мужики начали постепенно отваливать. Ушел даже Рэнди
Эванс. Остались, наконец, только Сэмми, Лидия и я. Лидия разговаривала с
Сэмми. Сэмми говорил что-то смешное. Я заставил себя рассмеяться. Затем он
сказал, что ему надо идти.

- Не уходи, пожалуйста, Сэмми, - попросила Лидия.

- Пускай идет парень, - отозвался я.

- Ага, мне пора, - сказал Сэмми.

После его ухода Лидия наехала:

- Вовсе не нужно было его выгонять. Сэмми смешной, Сэмми по-настоящему
смешной. Ты его обидел.

- Но я хочу поговорить с тобой наедине, Лидия.

- Мне нравятся твои друзья. У меня не получается так встречать столько
разных людей, как у тебя. Мне нравятся люди!

- Мне - нет.

- Я знаю, что тебе - нет. Но мне нравятся. Люди приходят увидеть тебя.
Может, если б они не приходили тебя увидеть, они бы больше тебе нравились.

- Нет, чем меньше я их вижу, тем больше они мне нравятся.

- Ты обидел Сэмми.

- Хрен там, он пошел домой, к своей мамочке.

- Ты ревнуешь, в тебе нет уверенности. Ты думаешь, я хочу лечь в
постель с каждым мужчиной, с которым разговариваю.

- Нет, не думаю. Слушай, как насчет немного выпить?

Я встал и смешал ей один. Лидия зажгла длинную сигарету и отпила из
своего стакана.

- Ты отлично выглядишь в этой шляпе, - сказал я. - Это лиловое перышко
- нечто.

- Это шляпа моего отца.

- А он ее не хватится?

- Он умер.

Я перетянул Лидию к тахте и взасос поцеловал. Она рассказала мне об
отце. Тот умер и оставил всем 4 сестрам немного денег. Это позволило им
встать на ноги, а Лидии - развестись с мужем. Еще она рассказала, как у
нее было что-то вроде срыва, и она провела некоторое время в психушке. Я
поцеловал ее еще.

- Слушай, - сказал я, - давай приляжем. Я устал.

К моему удивлению, она пошла за мной в спальню. Я растянулся на кровати
и почувствовал, как она села рядом. Потом закрыл глаза и определил, что
она стягивает сапоги. Я услышал, как один сапог ударился о пол, за ним -
другой.

Я начал лежа раздеваться, дотянулся и вырубил верхний свет. Потом
разделся до конца. Мы поцеловались еще немного.

- У тебя сколько уже женщины не было?

- Четыре года.

- Четыре года?

- Да.

- Я думаю, ты заслужил немного любви, - сказала она. - Мне про тебя сон
приснился. Я открыла твою грудь, как шкафчик, там были дверцы, и когда я
их распахнула, то увидела, что у тебя внутри много всяких пушистых
штуковин - плюшевых медвежат, крохотных мохнатых зверюшек: такие мягкие,
что потискать хочется. А потом мне приснился другой человек. Он подошел и
дал какие-то куски бумаги. Он был писателем. Я эти куски взяла и
посмотрела на них. И у кусков бумаги был рак. У его почерка был рак. Я
слушаюсь своих снов. Ты заслужил немного любви.

Мы снова поцеловались.

- Слушай, - сказала она, - только когда засунешь в меня эту штуку,
вытащи сразу перед тем, как кончить. Ладно?

- Я понимаю.

Я влез на нее. Это было хорошо. Тут что-то происходило, что-то
подлинное, причем с девушкой на 20 лет моложе меня и, в конце концов, на
самом деле красивой. Я сделал где-то 10 толчков - и кончил в нее.

Она подскочила.

- Ты сукин сын! Ты кончил у меня внутри!

- Лидия, просто уже так давно... было так хорошо... я ничего не мог
сделать. Оно ко мне подкралось! Христом-Богом клянусь, я ничего поделать
не мог.

Она убежала в ванную и пустила в ванну воду. Стоя перед зеркалом, она