Глава четвертая
Ощущение камня.
происходило, кто-то смеялся, о чем-то спорили, волновались, сокрушались
- я был безразличен, равнодушен.
праздничному обеду, и все мои ссылки на усталость с дороги и дурное са-
мочувствие Тамары звучали, как пустые отговорки, мы были обречены на
встречу.
удивился, что обнаружил в шкафу выстиранные рубашки и отутюженный кос-
тюм, - что-то новенькое в нашем доме, раньше такого в заводе не было, -
положил костюм на кровать и долго рассматривал темный двубортный пиджак,
размышляя над тем, что по идее - это моя самая бережно хранимая вещь, в
этом обличии я женился, застыл на свадебных фотокарточках, присутствовал
на всех торжествах, впрочем, какие там особенные торжества - дни рожде-
ния да праздники три раза в году: первомайские, ноябрьские, новогодние.
В этом костюме я наверняка явился бы в суд, на развод.
метро. Эскалаторы, платформы, вагоны были заполнены толпами, несли кар-
тонные коробки с тортами, перевязанные шпагатом, деревянные палки с бу-
мажными цветами, бумажными лентами, бумажными гирляндами, как будто шла
неорганизованная демонстрация, и часто, очень часто попадались на глаза
такие же темные, двубортные фигуры, как моя.
шел чисто семейный.
ситуацию, делал выводы и прогнозы.
был полностью здоров?
Очаг распался.
тельно, сдвиги есть. - Что с отпуском? - спросил я у отца.
он один за всех лямку тянет.
нишь? - спросила мать у меня.
выбираться. Совсем недалеко - электричкой полчаса да еще минут десять
пехом. Речка, лес... Приезжайте, всегда будем рады.
Могла бы моих стариков пригласить на свою дачу, вот где сарайчиков хва-
тает.
мара.
лекся передачей, хотя на экране мелькали какие-то самодеятельные, бута-
форски разряженные ансамбли песни и танца.
ги, потеряю время, считал, что кино - это только увлечение, блажь, кото-
рая с годами обязательно пройдет, но сейчас с ней нельзя не считаться.
никове, герое моего сценария? Не поймет. А если отец не поймет, то кто?
тал?
людей, иначе это не искусство.
искусство, а вредная для народа живопись. Народу она непонятна, значит,
не нужна.
ное. Пусть художник пишет, как ему бог на душу положил.
сегодняшнем листке да керамический львенок на телевизоре - пусто, дале-
ковато до любителя и ценителя живописи. Когда отец в последний раз был
на художественной выставке? Кого он знает из современных художников? Про
Пикассо, наверное, слышал, а вот Поллак, Брак, Клее... Но о живописи,
тем более модерне, рассуждает смело - в "Известиях" все сказано, куда
идти, что хорошо, что вредно.
вался моими творческими успехами:
дости сказал отец.
нет. Люблю я тебя, родной ты мой, но все-таки не трогал бы ты лучше то-
го, чего не понимаешь. Знаю, некогда тебе было в своей жизни, нелегко
тебе все давалось, время твое было такое. Голодали, сидели, воевали,
строили. Ради чего? Ради будущего, ради меня. Вот я и пришел. И ты лю-
бишь меня, и ты боишься, чтобы я не наделал глупостей, не увлекся вред-
ным для на рода абстракционизмом, за это еще и посадить могут, вот и да-
ешь мне готовый рецепт, как жить: капитализм гниет, социализм стро ится,
раз в газетах напечатано, значит, так и должно быть. И не иначе. Верь,
не размышляя, не сомневаясь, легче будет жить, а ведь за легкую жизнь и
боремся... Я вспомнил, что в Африке, в черной, страшной Африке, члены
племени так верят своему сельскому колдуну, что если он прикажет уме-
реть, то здоровый, крепкий воин ложится и умирает. Потому что верит
очень. Не сомневается.
передачи.
дело - делать кино. Говорить киноязыком о своем времени. Для этого -
поступить на Высшие режиссерские. Это - главное. Остальное будет как бу-
дет.
отодвинулась, освобождая мне место. Я обнял ее. Она взяла мою руку и ос-
торожно погладила ею свой живот.
Глава пятая