заставить меня держаться настороже, было то обстоятельство, что миссис Гроуз
до крайности обрадовалась мне. Я в первые же полчаса это заметила: она до
такой степени обрадовалась, - дородная, простодушная, некрасивая, опрятная,
здоровая женщина, - что даже остерегалась слишком проявлять свою радость.
Тогда я даже слегка удивилась, для чего бы ей это скрывать, и вместе с
раздумьем и подозрениями это могло, разумеется, встревожить меня.
с таким воплощением счастья, как сияющий облик моей девочки, ангельская
красота которой, вероятно, более всего другого вызывала беспокойство,
заставившее меня до утра несколько раз подниматься и бродить по комнате,
пытаясь осмыслить всю картину в настоящем и будущем; следить в открытое окно
за слабыми проблесками рассвета, разглядывать те части дома, которые мне
были видны в окно, и, по мере того как рассеивались тени и начинали щебетать
первые птицы, прислушиваться, не повторится ли тот или иной звук, менее
естественный, который мне почудился, не вне дома, а внутри. Была минута,
когда мне показалось, будто я услышала далекий и слабый детский крик; была и
другая, когда я уже наяву, с полным сознанием, вздрогнула, заслышав легкие
шаги в коридоре, перед моей дверью. Но все эти фантазии были слишком зыбки и
потому сразу отвергнуты и отброшены мною, и только в свете или, лучше
сказать, во мраке иных последующих событий они вспоминаются мне теперь.
Смотреть за маленькой Флорой, учить, "формировать", воспитывать ее слишком
очевидно могло сделать мою жизнь счастливой и содержательной. В покоях
нижнего этажа между нами было условлено, что после первой ночи она,
разумеется, будет спать со мной в моей комнате, и ее маленькую белую
кроватку перенесли ко мне в спальню. Вся забота о Флоре отныне переходила ко
мне, и только на этот последний раз она осталась с миссис Гроуз единственно
потому, что мы приняли во внимание то, что я, несомненно, чужая Флоре, и
подумали о природной робости девочки. Вопреки этой ее робости, в которой она
призналась мне и миссис Гроуз откровенно и храбро, без всякого смущения и
неловкости, с глубокой и ясной кротостью рафаэлевского Младенца, позволяя
нам судить ее поступки и выносить решения, - вопреки всему этому я
предчувствовала, что она скоро полюбит меня.
радует ее то, что я любуюсь и восхищаюсь моей воспитанницей, сидя с ней за
ужином при четырех высоких свечах, - а Флора, между этими свечами, в
нагруднике, на высоком стуле, весело смотрит на меня из-за своей чашки с
молоком и хлебом. Вполне естественно, о многих вещах мы могли говорить при
Флоре только темными и окольными намеками, обмениваясь изумленными и
радостными взглядами.
руках, просияв улыбкой на нашу маленькую подружку, а та переводила взгляд с
нее на меня. - Если уж вам эта понравилась!
Лондоне я тоже увлеклась!
говорю.
- Во всяком случае, мой второй воспитанник, насколько я поняла, приезжает
завтра?
ним присмотрит кондуктор, и встретить его должна та же коляска.
дружелюбней, если я сама поеду к прибытию почтового дилижанса и, вдвоем с
его маленькой сестрицей, встречу мальчика там, а миссис Гроуз подхватила эту
мысль с такой готовностью, что я восприняла ее поведение как утешительный
залог того, - слава богу, она осталась мне верна! - что мы с ней всегда и во
всем будем заодно. О, она радовалась, что я тут!
назвать реакцией после первых радостей приезда: вероятно, самое большее, это
была лишь легкая угнетенность, порожденная во мне более полным
представлением о масштабах моих новых обязанностей и нового окружения, после
того как я рассмотрела их и измерила. К таким размерам и к такому объему я
не была подготовлена, хотя встретила их довольно бодро, слегка пугаясь и
вместе с тем слегка гордясь. Уроки, разумеется, ввиду стольких волнений,
пришлось отложить: я рассудила, что первая моя обязанность привлечь к себе
ребенка самыми мягкими средствами, позволив ему сначала привыкнуть. Я
провела с девочкой весь день на воздухе и, к великому удовольствию Флоры,
обещала ей, что никто другой, кроме нее, не будет показывать мне усадьбу.
Она показывала ее мне шаг за шагом, комнату за комнатой и секрет за
секретом, болтая по-детски забавно и мило, и в результате мы с ней уже через
полчаса сделались близкими друзьями. Хотя девочка была очень мала, меня
поразило, во время нашего обхода пустых покоев и мрачных коридоров, на
головоломных лестницах, где я невольно останавливалась, и даже на вершине
старой башни с бойницами, где у меня закружилась голова, с какой
уверенностью и смелостью она шла, болтая об утренних уроках музыки, стремясь
рассказывать мне гораздо более, чем расспрашивать меня, и ее оживление
звучало в воздухе и вело меня вперед. Я не видела больше усадьбы Блай с тех
самых пор, как покинула ее, и думаю, что теперь, на мой более зрелый и более
опытный взгляд, она показалась бы сильно сократившейся. Но когда на крутых
поворотах передо мной мелькали золотые волосы и голубое платье моей
маленькой проводницы и по переходам разносился топот ее маленьких ножек, я
видела перед собой волшебный романтический замок, обитаемый светлым эльфом;
весь колорит, все краски этого замка, казалось мне, были заимствованы из
сказок и легенд. И в самом деле, уж не задремала ли я над книгой волшебных
сказок, не замечталась ли над ней? Нет, это был только больший старинный
дом, некрасивый, но удобный, воплощавший некоторые черты более древнего
здания, наполовину перестроенного и наполовину использованного, где, как я
воображала, мы чуть не затерялись, словно горстка пассажиров на большом
дрейфующем корабле. И, самое странное, - у руля была я!
встречать "нашего маленького джентльмена", как назвала его миссис Гроуз; и
тем яснее, что меня глубоко взволновал случай, произошедший на второй вечер
после моего приезда. Первый день, как я уже говорила, в общем скорее
успокоил меня, но мне пришлось еще увидеть, как он закончился мрачным
предзнаменованием. Вечером в почтовой сумке, - а почта пришла поздно, -
оказалось письмо для меня, написанное рукой моего патрона; оно состояло
всего из нескольких слов и включало другое, адресованное ему самому, с еще
не сломанной печатью. "Это, кажется, письмо от начальника школы, а он ужасно
скучный тип. Прочтите, пожалуйста, и договоритесь с ним; но смотрите, не
пишите мне ни слова, я уезжаю!" Я сломала печать с усилием, тем большим, что
очень долго не могла на это решиться, наконец взяла невскрытое послание к
себе в комнату и принялась за него только перед сном. А лучше было бы не
трогать его до утра - оно принесло мне вторую бессонную ночь. На следующий
день я была в полном отчаянии, не зная, с кем посоветоваться, и под конец
оно одолело меня настолько, что я решила открыться хоть миссис Гроуз.
спохватившись, сделала попытку отвести глаза в сторону.
возвращаться совсем.
слез.
письмо в руки, однако это только заставило ее, не взяв письма, убрать руки
за спину. Она грустно покачала головой.
промах и развернула письмо, чтобы прочитать его миссис Гроуз, но, не
решившись, снова сложила его и сунула в карман.
господа так говорят?
имеют возможности держать его в школе. Это может значить лишь одно...
что именно это может значить, и потому, немного помолчав, я продолжала, хотя
бы для того, чтобы уяснить дело самой себе с помощью присутствия миссис
Гроуз.
простым людям:
самые мои страхи показались мне сущей нелепостью. Чтобы моя приятельница
поняла меня лучше, чтобы ближе подойти к ней, я откликнулась на ее слова
саркастическим тоном:
Каменистый Артем
Конюшевский Владислав
Посняков Андрей
Круз Андрей
Сертаков Виталий
Бажанов Олег