Чтение 3–й страницы книги ~Зона~

На глазах у зека появились слезы. Он прижал стекло к губам и тихо вы-
говорил:

- Сеанс!..

Лагерное "сеанс" означает всякое переживание эротического характера.
Даже шире - всякого рода положительное чувственное ощущение. Женщина в
зоне - сеанс. Порнографическая фотография - сеанс. Но и кусочек рыбы в
баланде - это тоже сеанс.

- Сеанс! - повторил Енин. И окружавшие его зеки дружно подтвердили:

- Сеанс!..

Мир, в который я попал, был ужасен, И все-таки улыбался я не реже,
чем сейчас. Грустил - не чаще.

Будет время, расскажу об этом подробнее...

Как вам мои первые страницы! Высылаю следующий отрывок.

Р.S. В нашей русской колонии попадаются чудные объявления. Напротив
моего дома висит объявление:

ТРЕБУЕТСЯ ШВЕЙ!

Чуть левее, на телефонной будке:

ПЕРЕВОДЫ С РУССКОГО И ОБРАТНО. СПРОСИТЬ АРИКА...

Когда-то Мищук работал в аэросъемочной бригаде. Он был хорошим пило-
том. Как-то раз он даже ухитрился посадить машину в сугроб. При том что
у него завис клапан в цилиндре и фактически горел левый двигатель.

Вот только зря он начал спекулировать рыбой, которую привозил из Аф-
риканды. Мищук выменивал ее у ненцев и отдавал дружку-халдею по шесть
рублей за килограмм.

Мищуку долго везло, потому что он не был жадным. Как-то радист ОДС
передал ему на борт:

- Тебя ждут "вилы"... Тебя ждут "вилы"...

- Вас понял, вас понял, - ответил Мищук. Затем он без сожаления выб-
росил над Енисеем девять мешков розовой кумжи.

Но вот когда Мищук украл рулон парашютного шелка, его забрали. Знако-
мый радист передал друзьям в Африканду.

- Малыш испекся, наматывается трояк... Мищука направили в ИТК-5. Он
знал, что, если постараться, можно ополовинить. Мищук стал передовиком
труда, активистом, читателем газеты "За досрочное освобождение". А глав-
ное, записался в СВП (секция внутреннего порядка). И ходил теперь между
бараками с красной повязкой на рукаве.

- СВП, - шипели зеки, - сука выпрашивает половинку!

Мищук и в голову не брал. Дружок-карманник учил его играть на мандо-
лине. И дали ему в лагере кликуху - Пупс.

- Ну и прозвище у вас, - говорил ему зека Лейбович, - назвались бы
Королем. Или же - Бонапартом.

Тут вмешивался начитанный "кукольник" Адам:

- По-вашему, Бонапарт - это что? По-вашему, Бонапарт - это должность?

- Вроде, - мирно соглашался Лейбович, - типа князя...

- Легко сказать - Бонапарт, - возражал Мищук, - а если я не похож?!..

В ста метрах от лагеря был пустырь. Там среди ромашек, осколков и
дерьма гуляли куры. Бригаду сантехников выводили на пустырь рыть канали-
зационную траншею.

Рано утром солнце появлялось из-за бараков, как надзиратель Чекин.
Оно шло по небу, задевая верхушки деревьев и трубы лесобиржи. Пахло ре-
зиной и нагретой травой.

Каждое утро подконвойные долбили сухую землю. Затем шли курить. Они
курили и беседовали, сидя под навесом. Кукольник Адам рассказывал о пер-
вой судимости.

Что-то было в его рассказах от этого пустыря. Может, запах пыльной
травы или хруст битых стекол. А может, бормотание кур, однообразие рома-
шек - сухое поле незадавшейся жизни...

- И что вы себе мыслите - делает прокурор? - говорил Адам.

- Прокурор таки делает выводы, - откликался зека Лейбович,

Конвой дремал у забора. Так было каждый день. Но однажды появился
вертолет. Он был похож на стрекозу. Он летел в сторону аэропорта.

- Турбовинтовой МИ-6, - заметил Пупс, вставая. - Е-е! - лениво крик-
нул он.

Затем скрестил над головой руки. Затем растопырил их наподобие
крыльев. Затем присел. И наконец повторил все это снова и снова.

- О-е-е! - крикнул Пупс.

И тут произошло чудо. Это признавали все. И карманник Чалый. И по-
томственный "скокарь" Мурашка. И расхититель государственной собствен-
ности Лейбович. И кукольник Адам. И даже фарцовщик Белуга. А этих людей
трудно было чем-нибудь удивить...

Вертолет шел на посадку,

- Чудеса, - первым констатировал Адам.

- Чтоб я так жил! - воскликнул Лейбович.

- Зуб даю, - коротко поклялся Чалый.

- Сеанс, - одобрительно заметил Мурашка.

- Феноменально, - произнес Белуга, - итс вандерфул!

- Не положено, - забеспокоился конвоир, ефрейтор Дзавашвили.

- Зафлюгировал винт! - надсаживаясь, кричал Мищук. - Скинул обороты!
О-е-е... (Непечатное, непечатное, непечатное...)

Куры разбежались. Ромашки пригнулись к земле. Вертолет подпрыгнул и
замер. Отворилась дверца кабины, и по трапу спустился Маркони. Это был
пилот Дима Маркони - самонадеянный крепыш, философ, умница, темных кро-
вей человек. Мищук бросился к нему.

- До чего ты худой, - сказал Маркони. Затем они час хлопали друг дру-
га по животу.

- Как там Вадя? - спрашивал Мищук. - Как там Жора?

- Вадя киряет. Жора переучивается на "ТУ". Ему командировки опротиве-
ли.

- Ну, а ты, старый пес?

- Женился, - трагически произнес Маркони, опустив голову.

- Я ее знаю?

- Нет. Я сам ее почти не знаю. Ты не много потерял...

- А помнишь вальдшнепную тягу на Ладоге?

- Конечно, помню. А помнишь ту гулянку на Созьве, когда я утопил бор-
товое ружье?

- А мы напьемся, когда я вернусь? Через год, пять месяцев и шестнад-
цать дней?

- Ох и напьемся... Это будет посильнее, чем "Фауст" Гете...

- Явлюсь к самому Покрышеву, упаду ему в ноги...

- Я сам зайду к Покрышеву. Ты будешь летать. Но сначала поработаешь
механиком.

- Естественно, - согласился Мищук. Помолчав, он добавил:

- Зря я тогда пристегнул этот шелк.

- Есть разные мнения, - последовал корректный ответ.

- Мне-то что, - сказал ефрейтор Дзавашвили, - режим не предусматрива-
ет...

- Ясно, - сказал Маркони, - узнаю восточное гостеприимство... Денег
оставить?

- Деньги иметь не положено, - сказал Мищук.

- Ясно, - сказал Маркони, - значит, вы уже построили коммунизм. Тогда
возьми шарф, часы и зажигалку.

- Мерси, - ответил бывший пилот.

- Ботинки оставить? У меня есть запасные в кабине.

- Запрещено, - сказал Мищук, - у нас единая форма.

- У нас тоже, - сказал Маркони, - ясно... Ну, мне пора.

Он повернулся к Дзавашвили:

- Возьмите три рубля, ефрейтор. Каждому по способностям...

- Запрещено, - сказал конвоир, - мы на довольствии.

- Прощайте, - сунул ему руку Маркони. И взошел по трапу. Мищук улы-
бался.

- Мы еще полетим, - крикнул он, - мы еще завинтим штопор! Мы еще плю-
нем кому-то на шляпу с высоты!

- В элементе, - подтвердил Мурашка.

- Зуб даю, - однообразно высказался Чалый.

- Оковы тяжкие падут! - закричал фарцовщик Белуга.

- Жизнь продолжается, даже когда ее, в сущности, нет, - философски
заметил Адам.

- Вы можете хохотать, - застенчиво произнес Лейбович, - но я скажу.
Мне кажется, еще не все потеряно...

Вертолет поднялся над землей. Тень от него становилась все прозрач-
нее. И мы глядели ему вслед, пока он не скрылся за бараками.

Мищука освободили через три года, по звонку. Покрышев к этому времени
умер. О его смерти писали газеты. В аэропорт Мищука не допустили. Поме-
шала судимость.

Он работал механиком в НИИ, женился, забыл блатной язык. Играл на
мандолине, пил, старел и редко думал о будущем...

А Дима Маркони разбился под Углегорском. Среди обломков его машины
нашли пудовую канистру белужьей икры...

23 февраля 1982 года. Нью-Йорк

Спасибо за письмо от 18-го. Я рад, что вам как будто по душе мои за-
метки. Я тут подготовил еще несколько страниц. Напишите, какое они про-
изведут впечатление.

Отвечаю на вопросы.

"Кукольник" по-лагерному - аферист, "Кукла" - афера.