вечеров, когда впервые потянуло пронзительным осенним холодком. Я был в
кино, вернулся домой и залез в постель, прихватив стаканчик с виски и
последний роман Сименона. Все это как нельзя лучше отвечало моим
представлениям об уюте, и тем не менее я испытывал непонятное беспокойство.
Постепенно оно до того усилилось, что я стал слышать удары собственного
сердца. О таком ощущении я читал, писал, но никогда его прежде не испытывал.
Ощущение, что за тобой наблюдают. Что в комнате кто-то есть. И вдруг - стук
в окно, что-то призрачно-серое за стеклом, - я пролил виски. Прошло еще
несколько секунд, прежде чем я решился открыть окно и спросить у мисс
Голайтли, чего она хочет.
Нет, трезвый он очень мил, но стоит ему налакаться - bon Dieu [*Боже мой
(франц.)] - какая скотина! Не выношу, когда мужик кусается. - Она спустила
серый фланелевый халат с плеча и показала мне, что бывает, когда мужчина
кусается. Кроме халата на ней ничего не было. - Извините, если я вас
напугала. Этот скот мне до того надоел, что я просто вылезла в окно. Он
думает, наверно, что я в ванной, да наплевать мне, что он думает, ну его к
свиньям, устанет - завалится спать, поди не завались: до обеда восемь
мартини, а потом еще вино - хватило бы слона выкупать. Слушайте, можете меня
выгнать, если вам хочется. Это наглость с моей стороны - вваливаться без
спросу. Но там, на лестнице, адский холод. А вы так уютно устроились. Как
мой брат Фред. Мы всегда спали вчетвером, но когда ночью бывало холодно, он
один позволял прижиматься. Кстати, можно вас звать Фредом?
меня. Раньше я ее не видел без темных очков, и теперь мне стало ясно, что
они с диоптриями: глаза смотрели с прищуром, как у ювелира-оценщика. Глаза
были огромные, зеленовато-голубые, с коричневой искоркой - разноцветные, как
и волосы, и так же, как волосы, излучали ласковый, теплый свет.
сумасшедшая (франц.)]. Или еще что-нибудь.
села в шаткое плюшевое кресло, подогнула под себя ноги и, сильно щурясь,
окинула взглядом комнату. - Как вы можете здесь жить? Нy прямо комната
ужасов.
самом деле я гордился этой комнатой.
спокойно можно умирать. - Она снова обвела комнату неодобрительным взглядом.
- Что вы здесь делаете целыми днями?
познакомилась с ним на одной вечернике, и, оказывается, он совсем даже не
старый. В общем, - она задумалась, - если бы он почаще брился... Кстати, а
Хемингуэй - старый?
знакомая идиотка все время уговаривает меня сходить к психоаналитику,
говорит, у меня эдипов комплекс. Но это все merde [*Бред, дерьмо (франц.)].
Я просто приучила себя к пожилым мужчинам, и это самое умное, что я сделала
в жизни. Сколько лет Сомерсету Моэму?
Бенин Шаклетта вы знаете?
(франц.)] крыса. Скажите, а вы настоящий писатель?
знакомых, которые знают больших людей. Я вам хочу помочь, потому что вы
похожи на моего брата Фреда. Только поменьше ростом. Я его не видела с
четырнадцати лет, с тех пор, как ушла из дому, и уже тогда в нем было метр
восемьдесят восемь. Остальные братья были вроде вас - коротышки. А вырос он
от молотого арахиса. Все думали, он ненормальный - столько он жрал этого
арахиса. Его ничего на свете не интересовало, кроме лошадей и арахиса. Но он
не был ненормальный, он был страшно милый, только смурной немножко и очень
медлительный: когда я убежала из дому, он третий год сидел в восьмом классе.
Бедняга Фред! Хотела бы я знать, хватает ли ему в армии арахиса. Кстати, я
умираю с голоду.
из дому. Она рассеянно посмотрела на меня и потерла нос, будто он чесался;
жест этот, как я впоследствии понял, часто его наблюдая, означал, что
собеседник проявляет излишнее любопытство. Как и многих людей, охотно и
откровенно о себе рассказывающих, всякий прямой вопрос сразу ее
настораживал. Она надкусила яблоко и сказала:
пересказывать.
прочесть свой рассказ.
почитать вслух свое произведение. Я налил ей и себе виски, уселся в кресло
напротив и стал читать голосом, слегка дрожащим от сценического волнения и
энтузиазма; рассказ был новый, я закончил его накануне, и неизбежное
ощущение его недостатков еще не успело смутить мою душу. Речь там шла о двух
учительницах, которые живут вместе, и о том, как одна из них собирается
замуж, а другая, рассылая анонимные письма, поднимает скандал и расстраивает
помолвку. Пока я читал, каждый взгляд, украдкой брошенный на Холли,
заставлял мое сердце сжиматься. Она ерзала. Она ковыряла окурки в
пепельнице, разглядывала ногти, словно тоскуя по ножницам; хуже того -
каждый раз, когда мне казалось, что ей стало интересно, в глазах у нее я
замечал предательскую поволоку, словно она раздумывала, не купить ли ей пару
туфель, которую она сегодня видела в магазине.
сказать. - Я, конечно, не против лесбиянок. И совсем их не боюсь. Но от
рассказов о них у меня зубы болят. Не могу себя почувствовать в их шкуре. Ну
правда, милый, - добавила она, видя мое замешательство, - про что же, черт
его дери, этот рассказ, если не про любовь двух престарелых дев?
ошибку и снабжать его комментариями. Тщеславие толкнуло меня на эту
глупость, и оно же побудило меня теперь заклеймить мою гостью как
бесчувственную, безмозглую ломаку.
компаньонка. Не смейтесь. Сама я растрепа, на прислугу у меня денег нет. А
они - чудесные хозяйки. Они эту работу любят, с ними никаких забот не знаешь
- ни с уборкой, ни с холодильником, ни с прачечной. В Голливуде со мной жила
одна. Она играла в ковбойских фильмах, ее звали Бродяга, но точно вам
говорю: в хозяйстве она была лучше мужчины. Все, конечно, думали, что и у
меня рыльце в пушку. Не знаю - наверно. Как у всех, наверно. Ну и что?
Мужчин это, по-моему, не останавливает - наоборот. Возьмите ту же Бродягу -
два раза разводилась. Вообще-то, им хоть бы раз выйти замуж, из-за фамилии.
Будто очень шикарно называться не мисс Такая-то, а миссис Разэтакая... Нет,
не может быть! - Она уставилась на будильник. - Неужели половина пятого?
села. - Нет, это ужасно.
закрыл глаза. И все же не выдержал:
четвергам я должна успеть на поезд восемь сорок пять. Там очень строго
насчет часов свиданий, поэтому, когда вы приезжаете к десяти, в вашем
распоряжении всего час, а потом бедняг уводят на второй завтрак. Подумать
только, в одиннадцать - второй завтрак! Можно приходить и в два, мне даже
удобнее, но он любит, чтобы я приезжала утром, говорит, что это заряжает его
на весь день. Мне нельзя спать, - сказала она и принялась колотить себя по
щекам, пока они не пошли пятнами, - я не высплюсь и буду выглядеть как
чахоточная, как развалина, а это нечестно: девушка не имеет права являться в
Синг-Синг желтой, как лимон.
это страшно мило, женщины надевают самое нарядное, что у них есть, даже
старые и совсем бедные, они стараются хорошо выглядеть и чтобы от них хорошо
пахло, и я их за это люблю. И детей люблю, особенно цветных. Я говорю про
тех, которых приводят жены. Это, казалось бы, грустно - видеть там детей, но
ничего подобного: в волосах у них ленты, туфли начищены, можно подумать, что
их привели есть мороженое, а иногда комната свиданий так и выглядит - прямо
как будто у них вечеринка. И уж совсем непохоже на фильмы, - знаете, когда
там мрачно шепчутся сквозь решетку. Там и нет никакой решетки, только стойка
между ними и вами, и на нее ставят детей, чтобы их можно было обнять, а
чтобы поцеловаться, надо только перегнуться через стойку. Больше всего мне
Пехов Алексей
Самойлова Елена
Белов Вольф
Прозоров Александр
Березин Федор
Шилова Юлия