его охватывало непреодолимое желание остаться одному; пробуждаться посреди
ночи рядом с чужим существом ему было неприятно; общее утреннее вставание
его отвращало; ему вовсе не хотелось, чтобы кто- то слышал, как в ванной он
чистит зубы, не привлекал его и завтрак тет-а- тет.
крепко держит его за руку. Он смотрел на нее и не мог достаточно ясно
понять, что случилось. Он вспомнил о только что пережитых часах, и ему
казалось: от них исходит запах какого-то неизведанного счастья.
целью соития был для них не оргазм, а сон, следовавший за ним. И особенно
она не могла спать без него. Когда случалось ей оставаться одной в снятой ею
квартирке (все больше становившейся лишь алиби), она не могла уснуть всю
ночь. А в его объятиях засыпала, какой бы возбужденной она ни была. Он
шепотом рассказывал сказки, которые сочинял для нее, молол всякую чепуху или
монотонно повторял слова, то успокоительные, то смешные. Эти слова
превращались в путаные видения, которые уводили ее в первое забытье. Он
полностью владел ее сном, и она засыпала в то мгновение, какое избирал он.
сжимала его запястье, палец, лодыжку. Если он хотел удалиться, не разбудив
ее, ему приходилось пускаться на хитрости. Он высвобождал из ее тисков палец
(запястье, лодыжку), что всегда отчасти будило ее, поскольку и во сне она
чутко сторожила его. И успокаивалась лишь тогда, когда он всовывал ей в руку
вместо пальца какую-нибудь вещь (свернутую пижаму, туфлю, книгу), которую
она сжимала затем так же крепко, как если бы это был кусочек его тела.
ступеньке сна, способна была отвечать на его вопросы, он сказал ей: "Так. А
теперь я уйду". - "Куда?" - спросила она. "Ухожу отсюда", - сказал он
строгим голосом. "Я иду с тобой!" - сказала она и привстала на постели.
"Нет, нельзя. Я ухожу навсегда", - сказал он и вышел из комнаты в переднюю.
Она поднялась и с прищуренными глазами пошла за ним. В одной короткой
сорочке, под которой ничего не было. Лицо неподвижное, без выражения, но
движения энергичны. Он из передней вышел в коридор (общий коридор многих
обитателей дома) и закрыл перед ней дверь. Она тут же отворила ее и пошла за
ним, убежденная во сне, что он хочет уйти от нее навсегда и что надо
удержать его. Он спустился на лестничную площадку этажом ниже и там подождал
ее. Она сошла к нему, взяла его за руку и повела назад в постель.
женщиной - две страсти не только различные, но едва ли не противоположные.
Любовь проявляется не в желании совокупления (это желание распространяется
на несчетное количество женщин), но в желании совместного сна (это желание
ограничивается лишь одной женщиной).
его лицо, она сказала с ненавистью: "Уходи! Поди прочь!" А чуть погодя
рассказала ему, что ей снилось: они вдвоем и Сабина оказались в большой
комнате, в центре которой была постель, точно подмостки в театре. Томаш
велел ей стоять в углу, а сам у нее на глазах стал любить Сабину. Это
зрелище причиняло ей невыносимые страдания. Стремясь перебить боль души
болью тела, она стала всаживать себе под ногти иголки. "Было ужасно больно",
- говорила она и сжимала в кулак пальцы, словно они и вправду были изранены.
письменный стол и вынул из него пачку писем, которые ему писала Сабина. Он
быстро нашел это место: "Я хотела бы любить тебя в своей мастерской, словно
это сцена. Вокруг стояли бы люди, не смея приблизиться ни на шаг. Но и глаз
они не могли б от нас оторвать..."
как Тереза уже долгое время жила у Томаша.
прижавшись к стене Сабининой мастерской и вонзает себе иголки под ногти. Он
взял ее пальцы, стал гладить их и, поднеся к губам, целовать, словно на них
еще были следы крови.
она узнавала какие-то новые подробности его тайной интимной жизни.
очевидные, он утверждал, что его полигамная жизнь отнюдь не перечеркивает
его любви к ней. Правда, он не отличался последовательностью: то отрицал
свои измены, то оправдывал их.
Когда кончил разговаривать, услышал из соседней комнаты какой-то странный
звук, точно у кого-то громко стучали зубы.
заметил этого. Сейчас она держала пузырек с успокоительным, лила содержимое
прямо в рот, и рука ее так тряслась, что пузырек стучал о зубы.
на пол, забрызгав валерьяновыми каплями ковер. Она сопротивлялась, пыталась
вырваться, но он чуть ли не четверть часа сжимал ее в объятиях, словно в
смирительной рубашке, пока она не успокоилась.
основано на полном неравенстве.
несколькими друзьями в баре. Отмечали новую Терезину должность. Она покинула
лабораторию и стала фотографом еженедельника. Поскольку он сам не любил
танцевать, Терезой завладел его молодой коллега. Эта пара прекрасно
смотрелась на танцевальной площадке бара, и Тереза казалась ему красивей
обычного. Он изумленно наблюдал, с какой точностью и послушностью она на
какую-то долю секунды предупреждает волю своего партнера. Этот танец словно
бы говорил о том, что ее жертвенность, какая- то возвышенная мечта исполнить
то, что она читает в глазах Томаша, вовсе не была нерасторжимо связана
только с ним, а готова была ответствовать зову любого мужчины, который
встретился бы ей вместо него. Не было ничего проще вообразить себе, что
Тереза и его коллега - любовники. Простота этого воображаемого образа больно
ранила его! Он вдруг осознал, что Терезино тело без труда представляемо в
любовном соитии с другим мужским телом, и впал в уныние. Лишь поздно ночью,
когда они вернулись домой, он признался ей в своей ревности.
возможности, была доказательством того, что Терезину верность он считал
безусловной предпосылкой их любви. Так мог ли он попрекать ее тем, что она
ревновала к вполне реальным его любовницам?
говорил Томаш, и быть веселой, какой была до сих пор. Однако ревность,
укрощенная днем, тем безудержнее проявлялась в ее снах, кончавшихся
рыданиями, которые он обрывал, лишь разбудив ее.
многосерийные фильмы. Ей часто, например, снились сны о кошках, которые
прыгали на лицо и впивались когтями в кожу. Мы можем найти для этого
достаточно простое объяснение: "кошка" в чешском арго означает красивую
женщину. Тереза постоянно чувствовала над собой угрозу, исходившую от
женщин, от всех женщин. Все женщины были потенциальными любовницами Томаша,
и она боялась их.
он разбудил ее, кричавшую от ужаса, она стала рассказывать: "Это был большой
крытый бассейн. Нас было около двадцати. Одни женщины. Мы все были голые и
маршировали вокруг бассейна. Под потолком была подвешена корзина, и в ней
стоял мужчина. На нем была широкополая шляпа, затенявшая его лицо, но я
знала, что это ты. Ты подавал нам команды. Кричал. В строю мы должны были
петь и делать приседания. Стоило какой-нибудь женщине неудачно присесть, ты
стрелял в нее из пистолета, и она мертвая падала в бассейн. В ту минуту все
начинали смеяться и петь еще громче. А ты не спускал с нас глаз, и если
какая снова допускала оплошность, ты убивал ее. Бассейн был полон трупов,
они плавали под самой водяной гладью. Я чувствовала, что у меня нет уже сил
сделать еще одно приседание, и что ты застрелишь меня!"
мебели. Вокруг нее были одни мертвые женщины. Было их столько, что задние
двери не закрывались, и ноги некоторых торчали наружу.
которые когда-то с радостью убеждали ее, что если у нее будут плохие зубы,
больные яичники и морщины, так это в порядке вещей: у них тоже плохие зубы,
больные яичники и морщины. С таким же смехом они теперь объясняли ей, что
она мертвая и что это совершенно нормально!
маленькому! Это доказывает, что я не мертвая!"
ощущения надолго еще останутся. Как если кому отнимают ногу, а он потом еще
долго ее чувствует. У нас уже нет мочи, а нам все время хочется по-
маленькому".
издавна знали меня, будто это были мои подруги, и меня обуял ужас, что
теперь я останусь с ними навеки!