обращённом к морю берегу которого виднелась башня маяка.
белый, что от него ломит глаза. Дальше за островами было блестящее, как бы
эмалированное море, а ещё дальше возвышалась громада острова Скай, горы
которого сливового цвета тут и там разукрашены пятнами и полосами снега.
жилища, которым давно не пользовались. Его трудно определить, и он вызван
не очевидными признаками запустения.
целы, но в общем у дома было таинственное выражение, в некотором роде
похожее на лицо молодой девушки во время первой беременности.
строения, прижавшиеся к краю холма. Хлев, обращенный к Камусфеарне на краю
луга, и более древняя избушка без окон у самой кромки моря, так близко от
шумящих валов, что я даже удивился, как это она выстояла. Позднее я узнал,
что последние жильцы этого дома ушли из него во время сильного шторма,
который вызвал наводнение, и им пришлось спасаться через заднюю дверь.
ольшин, хотя в скалистом ущелье позади меня слышался шум невидимых отсюда
водопадов. Я прошёл по крепкому деревянному мосту с каменными быками и
мгновенье спустя впервые повернул ключ в двери Камусфеарны.
Глава 2
В доме совершенно не было мебели, не было ни воды, ни освещения, а воздух
внутри был холодным как в морге, но для меня это было сказочное царство
Ксанаду. Дом оказался гораздо просторнее, чем я предполагал. На первом
этаже две комнаты, гостиная и жилая кухня, кроме того была "задняя кухня"
или чулан, а также две комнаты и лестничная площадка наверху. Дом был
полностью обшит лакированными сосновыми досками по моде начала века. Я
принёс с собой всё необходимое, чтобы прожить день-другой, пока не
ознакомлюсь с обстановкой: спальные принадлежности, примус и немного
горючего, свечи и кое-какое продовольствие в консервах. Я знал, что у меня
не будет проблем с тем, на чём сидеть, так как за пять лет охоты на акул у
этих берегов я привык к тому, что на каждой отмели западного побережья
есть масса рыбных ящиков. В первое время пребывания в Камусфеарне штабеля
рыбных ящиков служили мне и сиденьем и столом, и даже сейчас, несмотря на
известную обустроенность дома, они составляют основу значительной части
мебели, хоть всевозможные ухищрения и покрывала искусно скрывают её
происхождение.
запастись терпением, то рано или поздно любой из предметов домашнего
обихода появится на отмели в пределах мили от дома. Поэтому прочесывание
побережья до сих пор сохраняет для меня всё ту же привлекательность и
вожделение, какие я испытывал тогда. После западного или юго-западного
ветра можно найти почти всё что угодно.
Лоссиемаут, но также иногда и из Франции и Скандинавии, - их даже нет
смысла считать, хоть я их до сих пор собираю, больше по привычке, чем по
необходимости. Рыбные корзины, большие открытые корзины из лозы с двумя
ручками, годятся на дрова и под мусор.
нашёл их только три. Я с усмешкой вспоминаю, как смотрел на них в
английских барах, владельцы которых используют их в качестве стульев как
дань моде, в то время как я пользовался ими по необходимости.
благодаря играм нашего детства по строительству дома, и с приезда в
Камусфеарну, я тщательно осматриваю любые обломки и прикидываю, нельзя ли
их куда-либо приспособить.
всего из огромного разнообразия предметов, выброшенных на берег,
попадаются резиновые грелки. Они успешно конкурируют - в длинном ряду
порыжелых обломков - с обувью без пары и пустыми баночками из-под ваксы и
талька, а также с круглыми пробками, служащими поплавками для ловушек на
омаров, сетей и даже с вездесущими черепами овец и оленей. На удивление,
огромное число грелок оказывается неповрежденным, и в Камусфеарне их
теперь избыток, а из повреждённых можно с большой пользой вырезать
подставочки на стол под посуду.
пребывания в Камусфеарне стало ясно, что мне придется привезти сюда по
крайней мере самую необходимую мебель. Дело это непростое, так как не было
подъездной дороги, а до ближайшей деревни, куда можно было переслать
мебель, было пятнадцать миль по морю. (Из-за длинных морских заливов,
подобных норвежским фьордам, которые глубоко врезаются в западное
побережье, расстояние до этой же самой деревни по дороге составляет сто
двадцать миль). В конце концов я поехал на машине в гостиницу Лохайлорт
около ста миль отсюда, с весьма своеобразной хозяйкой которой Уиллеаменой
Макрэ я познакомился в годы охоты на акул. Уиллеамена была очень красивой
женщиной из простой семьи с острова Льюис, она побывала в Голливуде в
качестве актрисы во времена ещё немого кино. Она была медиумом в
спиритических сеансах Конан Дойла, довольно успешно изучала логику под
руководством своего дяди, который стал потом профессором в Америке. У неё
было много настоящих друзей, занимавших довольно высокие посты. Во время
войны, уже в довольно зрелом возрасте, она недолго побыла замужем за одним
из подрядчиков, ремонтировавших дорогу у её крыльца. Через несколько
месяцев его призвали в армию, и он погиб. А Уиллеамена вернула себе
девичью фамилию и никогда больше не вспоминала о своём мезальянсе.
Думается, она была по натуре самой тёплой, человечной, восхитительной,
самой властной из всех известных мне женщин. Но все недостатки были у неё
наружу. Как владелица гостиницы она была эксцентрична и капризна. За обед
она могла потребовать от двух шиллингов до фунта стерлингов в зависимости
от настроения (а иногда могла вообще оставить гостей без обеда, если ей не
хотелось готовить или не нравилась рожа постояльца). Бар у неё бывал
закрыт целыми днями или даже неделями, потому что она забывала заказать
товар, то же самое с бензоколонкой. Её больше заботило благосостояние
cворы домашних животных, начиная с попугая (я до сих пор помню два
скрипучих "привета", следовавших один за другим в дьявольском крещендо) и
гусей, до шотландских пони, чем каких-то посторонних туристов (она мне
говорила, что однажды накормила американцев крупой для кур, сказав, что
это такая каша, и они попросили добавки). При всём при том она была такой
непосредственной, жизнерадостной и любезной, что её смерть несколько лет
тому назад опечалила гораздо больше сердец, чем она могла предполагать.
После неё осталось бесчисленное количество долгов, но, пожалуй, о степени
её популярности больше всего говорило то, что её долг у бакалейщика
составлял три тысячи фунтов стерлингов.
комода, ящики которых открывались только при значительных усилиях, два
кухонных стола и истертый брюссельский ковёр. Я стараюсь не думать о том,
во сколько это барахло обошлось мне в конце концов, когда оно
пропутешествовало по железной дороге и затем пятнадцать миль по морю в
наёмном баркасе. Это была последняя партия мебели, когда-либо
переправлявшаяся в Камусфеарну, вся остальная была либо найдена на берегу,
либо сработана искусными друзьями, которые гостили у меня, а из привозного
было только то, что можно было принести по склону на руках. В эту
категорию входит удивительное количество предметов, которые помогли мне
превратить рыбные ящики во вполне пригодную мебель. К примеру половину
одной из стен на кухне теперь занимает очень большая софа, то есть она
только с виду софа, а на самом деле - это всё рыбные ящики, накрытые
поролоновым матрасом, вельветовым покрывалом и кучей подушек. Рядом с ней
стоит высокий параллелепипед, занавешенный тряпкой, которая когда-то была
чехлом на сиденье "Морского леопарда", моего главного корабля при охоте на
акул. Если отодвинуть эту занавеску, то взору откроется целая этажерка,
заполненная обувью; вся эта конструкция составлена из пяти рыбных ящиков,
у которых выбиты боковые стенки.
прикрытая со вкусом материей из Примаверы, хранит мои рубашки и свитера в
спальне и выглядит вполне прилично. Искусство составления мебели из рыбных
ящиков следует культивировать гораздо шире. В сравнении с широко
рекламируемой современной корпусной мебелью она обладает одним любопытным
преимуществом: дополнения к ней можно делать бесконечно.
время, когда я сказал себе: "Теперь нам, по сути дела, не хватает только
одного - бельевой корзины", - и несколько дней спустя на берегу появилась
бельевая корзина, совершенно целая.
года в год с того дня, как я впервые вошёл в этот холодный и пустой дом,
то ли от моей глубокой любви к Камусфеарне и всему, что окружает её, она
стала для меня самым приятным из всех известных мне домов, и гости мои
тоже сразу же чувствуют себя здесь очень хорошо. Даже в таком вопросе, как
с мебелью, всегда сохраняется чувство ожидания; как будто бы коллекционер
мебели определённого периода может в одно прекрасное утро вдруг обнаружить
у своих ворот прямо на дороге какой-либо редкий и очень важный экземпляр.
и отходов на длинной полосе прибоя: почерневший от огня каркас небольшого
суденышка, сломанные и разбитые волнами детские игрушки, деревянная
подставка под яйцо ручной работы с тщательно вырезанным на ней именем
"Джон", растерзанный скелет собачки, давно уже начисто обглоданный
воронами и хохлатыми воронами, лежащий рядом с белыми костьми ошейник с
неразборчивой надписью на табличке.
Василенко Иван
Херберт Фрэнк
Свержин Владимир
Жюль Верн
Майер Стефани
Шилова Юлия