троллейбусной остановке, Мария вырвала еT, зайдя в парадное близлежащего
дома, поставив портфель на пол и прижав раскрытый дневник к животу. Но если
Антонина Романовна действительно позвонит папе, как она говорила... Мария
не хочет думать о том, что будет тогда, но всT равно думает, представляя
себе всT так, как бывало раньше. Папа будет долго и спокойно говорить с
ней, а потом велит встать на колени, зажать руки между ногами, и начнTт
бить по голове и, хватая за волосы, по лицу. Это всегда кончается тем, что
Мария начинает вопить и закрываться руками, и тогда отец затыкает ей лицо
подушкой, чтобы соседи не слышали крика, и бьTт сложенным вдвое ремнTм,
оставляя на руках кровавые полосы, больно, очень больно, так что в конце
она уже просто свернувшись, лежит на полу, сама прижимая подушку к лицу,
вцепившись в неT зубами, и молит про себя, чтобы кончилось истязание, чтобы
очередной удар был последним. Маме папа называет всT, что происходит с
Марией, непонятным словом "экзекуция", и мама никогда не жалеет Марию, и
пока та не придTт вечером к отцу в гостиную и не скажет, что будет изо всех
сил стараться и учиться хорошо, вообще не разговаривает с ней и на любое
слово Марии отвечает, что не хочет разговаривать с проклятой дурой.
отца нет дома или он устал, только один раз родители били Марию вместе,
когда она случайно разбила вазу, которую папа подарил маме на день
рождения. Это было два года назад, но Мария помнила до сих пор, как мама
сильно дTргала еT за волосы, зажав рот подушкой, заглядывала в глаза и
говорила: "Будешь ещT, дрянь? Будешь ещT, дрянь?", а папа стегал ремнTм по
чему не попало, и лицо его было покрасневшим и таким страшным, что долго
потом снилось Марии. Родители в тот день были страшнее животных, словно
взбесились, а когда Мария уже лежала в постели, дTргаясь от плача, потому
что всT у неT болело и она думала, что умрTт, они как-то странно выли у
себя в комнате, и мать кричала, словно отец хлестал еT саму ремнTм, только
звука ударов слышно не было, а может Мария просто оглохла от долгого плача
и крика.
больнице и он придTт домой только завтра. В полутTмном парадном, куда,
просачиваясь сквозь угол пыльного окна, проникает лишь ничтожно малая часть
властвующего снаружи солнечного света, она нажимает тугую и шершавую от
спичечных ожогов кнопку лифта, цвета засохшей крови. Лампочка внутри кнопки
не зажигается, но лифт вздрагивает где-то под крышей дома, в своTм логове,
вздрагивает и замирает, чтобы с лязгом двинуться вниз, как топор огромной
гильотины небес.
резины, разделяющую сомкнутые двери, глупо, как кролик, видящий приближение
мужика с тесаком. Сердце бешено колотится у неT в груди, словно пытаясь
вырваться из обречTнного на нестерпимые мучения тела. В лифте противно
пахнет табаком и удушливыми дешTвыми духами. Возле панели с кнопками этажей
на пластмассе нацарапано изображение мужских гениталий с соответствующей
подписью.
на коврике в прихожей под вешалкой. НетвTрдыми шагами она проходит
коридором, останавливается возле двери гостиной и говорит сидящему в кресле
с газетой отцу:
понимает, что Антонина Романовна уже позвонила ему прямо из школы. В голове
Марии встаTт холодный фонтан и она чуть не падает в обморок.
уже плохо понимая, что она должна делать и где она находится. В комнате она
ставит портфель на пол у письменного стола и садится на стул. На лице Марии
выступает пот. В первое мгновение она поддаTтся надежде, что, может быть,
отец ничего ещT и не знает, а просто решил проверить еT дневник. Он может
не заметить вырванной страницы и всT обойдTтся. Но Мария сразу убивает эту
надежду, уж слишком холодно звучал голос отца, он даже не ответил на
привет, сразу потребовал дневник, конечно, он уже всT знает. Море
безысходности заливает Марию, она затравленно оглядывается по сторонам,
словно пытаясь отыскать в окружающих предметах хоть какой-нибудь выход, но
понимает, что еT комната - это просто ловушка, в которую она попалась, и
теперь ей конец. СлTзы снова проступают на глазах, она всхлипывает и
прижимает дрожащую руку согнутыми пальцами ко рту.
вспоминает, что около него на стуле лежал вынутый из брюк ремень. Сперва
она не обратила на ремень внимания, но он автоматически запечатлелся в
памяти, и теперь всплыл, как символ неотвратимого наказания, которое
начнTтся уже скоро, через несколько минут. - Мария! - кричит из комнаты
отец, и в голосе его уже проступают нотки ярости. Мария понимает, что чем
злее он будет, тем дольше будет еT истязать, и встаTт со стула, чтобы идти
на казнь. Она вся дрожит, целиком, когда пробирается коридором, касаясь
стен, к двери гостиной, держа в руке дневник.
пороге камеры пыток страх побеждает еT. - Сейчас, я только зайду в туалет,
- говорит она. Да, ремень лежит на стуле. Отец смотрит на неT со своим
безжалостным спокойствием, откладывая газету в сторону. - Я только в
туалет, - повторяет Мария, прижимая дневник к груди.
себе отчTта, что творит, сбрасывает тапки, всовывает ноги в туфли, тихонько
открывает дверь квартиры и выбирается на лестничную клетку. Не затворив за
собой дверь, чтобы не щTлкнуть замком, она бросается по лестнице вниз,
боясь связываться с лифтом, она бежит и бежит, перепрыгивая через
ступеньки, одной рукой хватаясь за перила, а другой держа дневник,
спускается до первого этажа и выбегает на улицу, несTтся вдоль дома, у
самой стены, так чтобы еT нельзя было увидеть с балкона, заворачивает за
угол, пересекает по вытоптанной тропинке газон и только тогда переходит на
быстрый шаг, задыхаясь и оглядываясь, потом перебегает проезжую часть и
прячется за газетным киоском на остановке троллейбуса. Уже там, в
прохладной тени каштана, прислонившись спиной к железной крашеной синим
стенке киоска и упираясь ногами в забросанный окурками и обTртками
мороженого участок ничейной земли, Мария осознаTт последствия своего
бегства и ужасается им. Она представляет себе, что отец уже ищет еT,
находит открытую дверь, идTт по еT следам. Она осторожно выглядывает из-за
киоска на другую сторону дороги, но отца там нет. Возле каштана стоит
полная женщина с сумкой, откуда торчат стебли зелTного лука. Мария знает,
что все взрослые находятся в сговоре между собой, и что если сейчас
появится отец и начнTт звать Марию, эта самая женщина выдаст еT, потому что
в лице женщины тоже нет никакой жалости, она тоже принадлежит сообществу
взрослых и тоже бьTт своих детей.
штанг связана теперь единственная надежда Марии. Ей нужно как можно быстрее
уехать отсюда, всT равно куда. Мария стряхивает с платья лоскуток паутинной
пыли, прицепившийся к нему, вероятно, во время спуска по лестнице, вытирает
глаза и снова выглядывает из-за киоска. Отца по-прежнему не видно на той
стороне. Мария смотрит, как девушка с лицом неправильной формы, наполовину
освещTнная солнцем, продаTт двум школьникам мороженное из белого ящика, на
котором нарисован смеющийся пингвин. Марии тоже очень хочется есть. Вдруг
на тротуар из двора выходит отец. Он внимательно оглядывается по сторонам,
ища глазами Марию, которая снова прячется за киоск, до боли стискивая
пальцами пластиковую обложку дневника. Она слышит, как из-за поворота
выезжает троллейбус, тягуче визжа и поминутно притормаживая, чтобы выбрать
себе нужную дорогу на глади шоссе. Женщина с сумкой уже движется в сторону
бровки, но Мария ждTт до последнего, и только когда слышит стук открывшихся
к спасению дверей, покидает своT убежище и заходит в жаркую духоту
электрической машины, где сидят покрытые горячим потом пассажиры и бьются о
стекло перевозимые против их воли на неизмеримые пространства голода мухи.
Мария, едва зайдя в троллейбус, сразу же приседает, делая вид, что ей
что-то попало в туфель, на самом же деле, конечно, для того, чтобы отец не
заметил еT в полупустом троллейбусе через окно. Грязный резиновый пол под
Марией трогается, троллейбус набирает скорость, минует перекрTсток, и
только тогда Мария влезает на жTсткое сидение с разодранной спинкой, упирая
колени в твTрдую плоскость предыдущей, и начинает думать о возвращении
домой.
жить. Когда она вернTтся, родители, наверное, будут бить еT, как тогда, за
вазу. Мария решает заболеть на улице от голода в надежде, что тогда еT,
может быть, наконец пожалеют, поймут, наконец, до чего они еT довели,
потому что Мария до сих пор, несмотря на все истязания, всT ещT верит,
родители ведь любят своих детей. Когда она болела зимой гриппом, мама ведь
не ходила на работу и сидела у еT постели, поила Марию чаем с малиной,
мерила ей температуру и вздыхала, а ещT по утрам пробовала лоб Марии
губами, хотя могла сама заразиться и заболеть. А папа ведь подарил ей на
день рождения велосипед, хотя Мария плохо училась и у неT в третьей
четверти были почти все тройки.
Наде Масловой, чтобы поесть, потому что от голода у неT уже начинает болеть
живот, а денег совсем нету. Надя живTт через четыре остановки, но когда
троллейбус подъезжает к еT шестнадцатиэтажному дому, Мария вдруг понимает,
что у Нади еT сразу найдут, наверное, отец уже позвонил родителям Нади,
ведь он знает, что у Марии нет больше близких подруг. Поэтому Мария решает
поехать к Рите Голубковой, которая живTт ещT через три остановки и учится в
другой школе, а знает еT Мария с кружка художественной аппликации при
дворце пионеров, куда ходила в прошлом году. Мария не была у Голубковой со
времени еT дня рождения, то есть с сентября, но подумала, что если она
вдруг придTт к Рите, еT уж по крайней мере накормят обедом.
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Херберт Фрэнк
Контровский Владимир
Каменистый Артем
Андреев Николай