в лодке, скользящей по двухслойной воде, покрытые сетью, они впервые легли
вместе.
произойти, в тот момент, когда его ожидания начали сбываться наяву, был
более быстрым, чем его спутница, так что им не удалось даже прикоснуться
друг к другу. Его ритм оказался совсем иным, чем ее, и так он впервые
столкнулся со страшным роком, лежащим на дне его тайного преимущества перед
другими. Они и потом никогда не могли достичь гармонии друг с другом, и
Леандр, казалось, метал икру в озеро и реку, протекавшие под ним, наполняя
не женское лоно, а лежавшую под ним сеть.
одну из них она дала Леандру, а другую оставила у себя в узелке. Как и
обычно, они поплыли вниз по реке через озеро, и Леандр попытался еще раз.
Последний раз. Когда у него опять ничего не получилось и он изверг семя,
даже еще не прикоснувшись к девушке, Деспина дала ему свечу, чтобы он,
орудуя ею, сделал ее женщиной. Потом, уже ближе к рассвету, взяла весло и
подогнала лодку к песчаной косе перед построенным сербскими деспотами
монастырем Богородицы Захумской, до которого можно было добраться только по
воде. Вторую свечу, свою, она зажгла, протянув Леандру, поцеловала его и
оставила в монастыре, а сама погребла вниз по течению Дрима.
никогда не смогут соединиться. Когда Леандр со свечой в руке подошел к
монастырю, заутреня подходила к концу. Еще до того, как войти в церковь,
Леандр заметил, что в этот день в монастыре происходили похороны иконы.
Икона из Пелагонии была очень старой, но, прежде чем ее положили в могилу и
полили вином, Леандр успел разглядеть ее. На ней были представлены
Богородица, кормящая Младенца, и мужчина с топором -- это был Иоанн
Креститель, -- стоявший рядом с ними. С детской ножки почти свалилась
сандалия, и стоящий рядом с матерью человек подхватил ремешок, чтобы
натянуть его ребенку на пятку; ребенок, почувствовав внезапное
прикосновение, прикусил материнскую грудь, она же, поняв, что случилось,
посмотрела на мужчину, поправлявшего сандалию.
пятку ребенка, грудь женщины и ее взгляд, обращенный к человеку. Эта линия,
которую Леандр охватил взглядом за несколько мгновений до того, как икону
засыпала земля, напомнила Леандру ту единственную букву, которую он выучил,
-- тета, и он подумал: "Значит, все-таки соединение возможно!"
у него еще не росла борода. А когда он рассказал, откуда родом, и сообщил,
что семья его не относится ни к западному, ни к восточному христианству, а
сохраняет "веру дедов", то есть богомилов, или патаренов, пришлось ему на
несколько лет сделаться послушником и каяться в своих грехах, ожидая приема
в братство. Все это время он жил в деревянной колокольне, набитой книгами.
Спал на сложенных веревках от колоколов, которые будили его, вырываясь
из-под тела по ночам, когда ветер раскачивал колокола и было слышно, как
разбушевавшееся озеро с ужасающей силой швыряло прибрежную гальку в
монастырские ворота. Но страх уже покинул Леандра. После того, что произошло
у него с Деспиной, истории о людях с саблями и ночные кошмары казались ему
детской игрой.
говорили о нем монахи, а он недалеко от монастыря с подветренной стороны
устроил небольшое кладбище икон, засадил его цветами, сделал каменную ограду
и небольшие ворота. Вечерами у него допоздна горела на окне лампада, которая
отгораживала его от ночи, пока он очинял перья для монахов-переписчиков и
делал для них чернила из смеси ягод и пороха. Потом гасил плевком лампаду и
мечтал о том дне, когда его примут в монастырь, научат писать и читать
книги, расставленные на полках вдоль стен колокольни, а затем засыпал и спал
так быстро и крепко, что к полуночи совсем высыпался.
сказал ему: "С сего дня, сын мой, имя твое Ириней!" -- Леандр услышал, как
начали звонить колокола. Первыми зазвонили в Святом Науме за озером, потом к
северу от Охрида -- сначала в Святой Софии, затем в Перивлепте, Святом
Клименте и так далее по порядку вокруг озера до тех пор, пока звук не достиг
того места, откуда и начался, то есть монастыря Святого Наума. В этот момент
в монастырские ворота ворвался запыленный и усталый Диомидий Суббота,
товарищ Леандра, и сообщил, что Скопье сожжено, что в Призрене скончался
австрийский главнокомандующий генерал Пиколомини, в армии христиан чума, а
турецкие карательные отряды неумолимо продвигаются к северу, по долине
Вардара и со стороны Софии, сжигая и села, и монастыри и сметая на своем
пути все и вся. Товары и деньги Диомидия и его компаньонов пропали, и он
пришел к Леандру, в одной бороде и рубахе, просить о помощи.
поминутно, скрестив руки, хватался за уши и зажимал их ладонями, чтобы не
слышать колокольного звона. Остальные монахи, пока Леандр разговаривал с
Диомидием, заполняли мешки драгоценностями, запирали на засов двери,
подводили из затона к монастырю лодки и плоты, а вдалеке, за озером, было
видно и слышно, как народ, бросив свои дома, бежит на север, гоня перед
собой скотину и срывая с нее или затыкая пучками травы колокольчики и
бубенцы. Вскоре над озером потянулся тяжелый, жирный ветер, полный дыма и
смрада, и Леандр понял, что крестьяне жгут все, что не могут забрать с
собой...
уроки письма были снова отложены до лучших времен. Он зацепил за свою рясу
несколько рыболовных крючков, спрятал за пазуху дукаты, поклонился кладбищу
икон, а перед могилой иконы из Пелагонии отрезал прядь своих волос и обвил
ею крест, как это делали во времена его детства вдовы на могилах погибших
мужей.
спрятать в бороде, и они отправились в путь.
разновидности людей. Одни спешили день и ночь, без сна, без передышки; они
постоянно обгоняли Ле-андра и Диомидия и исчезали вдали, надеясь пожать то,
что взрастят между двумя ночевками и двумя кострами. Позже они видели их, в
изнеможении плетущихся вдоль дороги, не в состоянии продолжать путь, и
предлагающих за два фунта вина фунт воска. Вторые шли спокойнее, но,
остановившись на отдых, впадали в панику, расспрашивали о новостях с поля
боя, блуждали от костра к костру, от одного лагеря беженцев к другому,
слушали пение слепцов. Их исход был медленным, но и первых и вторых обгоняли
те, кого было совсем мало и которые вели себя так же, как и Леандр. Ему
стоило больших усилий заставить Диомидия Субботу следовать своему примеру.
День, по византийскому обычаю, они делили на две части, так же поступали и с
ночью;
нужно для того, чтобы идти не слишком быстро и не догнать австрийскую армию,
которая, отступая, грабила всех подряд, но при этом и не отстать от нее
намного, чтобы не оказаться в руках шедшего за ними по пятам авангарда армии
султана, состоявшего из татар. За Леандром и его товарищем следовал страх
отставших, и этот чужой страх подгонял их собственный. А за всем этим
расползались чума и голод, а за голодом -- турки, которые жгли, разрушали,
разоряли и предавали все вокруг власти клинка. Иногда среди этого ужасного
смятения Леандр и Диомидий Суббота замечали возле дороги, заполненной
беженцами, неподвижно застывшего человека, который, насыпав себе в ладонь
земли и посадив в нее семя, ждал, когда оно прорастет и зацветет, -- таков
был его обет.
Диомидий Суббота, стоя на одной ноге и согревая в ладонях ступню другой.
что мы вынуждены покинуть, даже враг не смог бы разорить и уничтожить все
так, как это делаем мы. У него нет силы выцедить из земли все, как мороз
выцеживает из рыбы воду. Наоборот, чем больше мы оставим после себя, тем
дольше враг задержится, разрушая, а значит, у нас будет больше надежды, что
хоть что-то останется и от нас, и после нас. Поэтому не нужно поджогов и
разрушений. Напротив, нужно строить, строить даже сейчас. Ведь все мы
строители. Только для работы нам дан необыкновенный мрамор: часы, дни и
годы; а сон и вино -- это раствор. Плохо тому, у кого в кошельке за медяками
не видно золота, и тому, кто за ночами не видит дней!..
который достигал его ушей изнутри, через горло, еще до того, как долетал до
Диомидия, но больше всего удивлялся он тому неожиданному решению, которое,
похоже, уже давно зародилось в нем, хотя он об этом даже не подозревал. Как
будто он все время шел в темноте и не заметил, как перешел невидимый ему во
мраке ночи мост. Одно было ясно -- он уже на другом берегу; решение свое он
сформулировал очень просто и так же просто сообщил о нем своему спутнику:
пришло время нам снова взяться за ремесло наших предков. Так мы теперь и
поступим. С сегодняшнего дня будем строить. Бежать и строить на бегу. Если
хочешь, присоединяйся ко мне, не хочешь -- ступай, и пусть те два золотых,
что спрятаны в твоей бороде, помогут тебе в дороге. С этого момента я буду
строить на каждом третьем месте своего отдыха. Все равно что. То, что умею.
заклинать товарища не делать ошибки сейчас, когда даже те, кто никогда не
ошибался, расплачиваются головой:
разыскивает шею, похожую на твою. Таких сейчас по всем дорогам полно. Бежим,
пока не поздно.